Гиацинта присела за письменный стол и, теребя ручку, спросила:
— Вы работали, когда я пришла? Как там ваш Жиль де Рэ?
— Дело движется, но что-то медленно. Воссоздать силой воображения средневековый сатанизм можно, лишь окунувшись в эту среду. Хорошо бы сойтись с современными приверженцами дьявольского культа, ведь состояние души этих людей, по сути дела, то же. Пусть изменились приемы, но цель осталась прежней.
Он пристально взглянул на Гиацинту и, решив, что история с ребенком ее достаточно тронула, отбросил всякое притворство и пошел ва-банк:
— Вот если бы ваш муж поделился со мной сведениями о канонике Докре! — Гиацинта не проронила ни слова, но взгляд ее еще больше затуманился. — Правда, Шантелув догадывается о нашей связи и…
— Моего мужа наши отношения не касаются. Да, он страдает, когда я ухожу. Сегодня ему тоже было не по себе, он ведь знал, куда я собираюсь. Но я не признаю никакого права на запреты ни за ним, ни за собой. Как и я, он волен идти, куда ему заблагорассудится. Я должна вести хозяйство, блюсти наши общие интересы, проявлять заботу, любить своего мужа, — все это я исполняю, причем от чистого сердца. В остальном же я сама себе хозяйка, и моя личная жизнь его не касается, как, впрочем, и никого другого, — сказала, как отрезала, Гиацинта.
— Уж очень куцую роль вы отводите мужу, — невольно вырвалось у Дюрталя.
— Знаю, в моем кругу этих мыслей не разделяют. По-видимому, вам тоже они не по нраву. В первом браке мне стоило немалых сил и нервов отстоять этот мой взгляд на семейные отношения, однако у меня железная воля, и я подчиняю себе тех, кто меня любит. Кроме того, я ненавижу ложь. Когда через несколько лет совместной жизни я влюбилась в другого, то откровенно рассказала обо всем мужу…
— Осмелюсь спросить, как он воспринял ваше признание?
— Поседел за одну ночь и, так и не смирившись с тем, что называл предательством с моей стороны, наложил на себя руки.
— Вот как? — воскликнул Дюрталь, сбитый с толку холодной невозмутимостью этой непредсказуемой женщины. — А если бы он сперва вас задушил?
Пожав плечами, она аккуратно, двумя пальцами, сняла с платья кошачий волосок.
— Как бы то ни было, — заметил он, помолчав, — теперь вам живется вольготнее, ваш второй муж, похоже, более покладист и…
— Оставьте, пожалуйста, моего второго мужа в покое. Шантелув прекрасный человек, достойный лучшей жены. Он заслуживает только добрых слов, и я его люблю, насколько это в моих силах. Давайте сменим тему, у меня и так из-за нашей связи хватает осложнений с духовником, который не допускает меня к причастию.
Дюрталь взглянул на нее и увидел совсем иную Гиацинту — суровую, неуступчивую, — такой он ее не знал. У нее даже не дрогнул голос, когда она упомянула о самоубийстве первого мужа. Ей как будто и в голову не приходило хоть немного усомниться в своей правоте. Она оставалась холодной и непреклонной, а ведь только что рассказ Дюрталя о его мнимом отцовстве явно ее тронул. Хотя кто знает, может, она, как и он, ломала комедию?
Беседа принимала неожиданный оборот. Дюрталь искал предлог вернуться к сатанисту Докру.
— Довольно об этом, — сказала высеченная изо льда женщина, улыбнулась и, мгновенно превратившись в прежнюю Гиацинту, подошла к Дюрталю.
— Но если из-за меня вас отлучили от причастия…
— Ну вот, а вы переживали, что вас не любят! — перебила Гиацинта и покрыла поцелуями его глаза.
Дюрталь из вежливости обнял ее, но, почувствовав, как она дрожит, благоразумно отстранился.
— У вас такой строгий духовник?
— Да, он человек требовательный, старого закала. Впрочем, я нарочно такого выбрала.
— Будь я женщиной, то выбрал бы, наверное, духовника доброго и снисходительного, который не копался бы слишком уж придирчиво в моих грехах. Пусть бы он проявлял терпимость, поддерживал мои порывы к покаянию, осторожно вытягивал из меня признания в неблаговидных поступках. Правда, тогда есть опасность влюбиться в своего духовника, а, окажись он человеком нестойким, тогда…
— Но это все равно что кровосмешение, ведь священник — духовный отец, и к тому же святотатство — на священнике почиет Божья благодать. Ах, как меня все это возбуждало! — воскликнула она вдруг страстно, словно в ответ на какую-то тайную мысль.
Дюрталь пристально взглянул на Гиацинту. В ее удивительных близоруких глазах вспыхивали искры. Он явно угодил, сам того не желая, в больное место.
— Скажите, — Дюрталь улыбнулся, — вы по-прежнему обманываете меня с моим призрачным двойником?
— О чем это вы?
— По ночам вас продолжает посещать инкуб в моем обличье?
— Нет, теперь у меня есть вы — настоящий, из плоти и крови. Зачем же мне вызывать в воображении ваш образ?
— Из вас вышла бы восхитительная сатанистка!
— Вполне возможно, ведь я близко знала стольких священников!
— Мои поздравления. — Дюрталь склонил голову. — Но сделайте одолжение, ответьте откровенно, вы знакомы с каноником Докром?
— Конечно!
— И что он за человек? Мне о нем все уши прожужжали!
— Кто?
— Жевинже, Дез Эрми.
— Так вы знакомы с астрологом! Да, он прежде встречался с Докром в нашем доме, но я не знала, что каноник как-то связан с Дез Эрми, они бывали у нас в разное время.
— Да он не связан. Дез Эрми его никогда не видел, лишь слышал о нем от Жевинже. Вообще есть ли хоть доля истины во всех этих обвинениях в святотатстве, которые предъявляют Докру?
— Понятия не имею. Докр учтив, образован и хорошо воспитан. Он был даже духовником одной особы из королевского дома и наверняка стал бы епископом, если бы не сложил с себя сан. Я сама слышала о нем много гадостей, но церковные круги — вообще рассадник всяческих слухов.
— Значит, вы знали его лично?
— Ну да, одно время он был моим духовником.
— Тогда наверняка у вас сложилось о нем достаточно определенное представление?
— А хотя бы и так… Послушайте, друг мой, вы чего-то недоговариваете. Что, собственно, вы хотите у меня выведать?
— Все то, что вы сочтете нужным мне доверить. Он молод и красив или стар и уродлив, беден или богат?
— Ему сорок лет, он мужчина приятной наружности, который любит сорить деньгами.
— Как вы думаете, он прибегает к колдовству, служит черную мессу?
— Вполне вероятно.
— Простите мою настырность, простите, что донимаю вас своими вопросами, однако я позволю себе одну нескромность — эта склонность к инкубату…
— Что ж, я действительно переняла ее у Докра. Надеюсь, теперь вы удовлетворены?
— И да, и нет. Я благодарен вам за то, что вы любезно на все ответили — знаю, что злоупотребляю вашим хорошим отношением ко мне, и все же один, последний вопрос. Есть ли какой-нибудь способ встретиться с каноником Докром?
— Он сейчас в Ниме.
— Извините, но сейчас он в Париже.
— Так вы в курсе! Впрочем, это не имеет никакого значения, будьте уверены, даже если бы мне был известен такой способ, я бы все равно вам не сказала. Держитесь от Докра подальше, знакомство с этим человеком не принесет вам ничего хорошего.
— Значит, вы признаете, что он опасен?
— Не признаю и не отрицаю, просто хочу сказать, что вам незачем встречаться с каноником!
— Как же незачем! Я хочу получить от него необходимые сведения для моей книги.
— Попробуйте добыть их как-нибудь иначе. И потом, — как бы между прочим заметила она, надевая перед зеркалом шляпу, — мой муж прервал всякие отношения с этим человеком, Докр пугает его. Поэтому каноник уже не приходит к нам, как прежде.
— Но это еще не означает…
— Не означает чего? — Гиацинта обернулась.
— Да ничего… Я так… — Про себя же Дюрталь закончил начатую вслух фразу: «Не означает, что вы сами его не посещаете».
Гиацинта, поправляя волосы под вуалью, настаивать не стала.
— О господи, на кого я похожа!
Дюрталь поцеловал ей руки.
— Когда я вас снова увижу?
— Я думала, мне не стоит больше приходить.
— Но вы прекрасно знаете, что я люблю вас, скажите же, когда вы придете!
— Послезавтра, если вам удобно.
— Конечно удобно.
— Тогда до свидания.
На прощанье Гиацинта запечатлела на его устах страстный поцелуй, а на пороге обернулась и погрозила ему пальцем:
— И выбросьте из головы каноника Докра.
«Черт бы тебя побрал с твоими недомолвками», — подумал Дюрталь, захлопывая за ней дверь.
ГЛАВА XVI
«Надо же, — удивился Дюрталь, — в постели, где может сломаться самый волевой человек, я выстоял, отбил настойчивые атаки Гиацинты, которая хотела прочно обосноваться у меня в доме, а когда плоть умолкла, когда ущербный человек вновь обрел себя, сам же упросил ее продолжить свои визиты. В глубине души я по-прежнему считаю, что должен порвать с Гиацинтой, но нельзя же взять и отослать ее, как девку, — оправдывал Дюрталь свою непоследовательность. — Кроме того, мне было необходимо получить от нее сведения о канонике, но здесь я ничего не добился; надо вызвать ее на откровенность, чтобы она не отделывалась, как вчера, односложными ответами и ничего не значащими фразами.
Что же на самом деле связывало эту женщину с каноником, бывшим ее духовником, который, как она сама же призналась, открыл ей дьявольскую прелесть сношений с инкубами? Он, несомненно, был ее любовником, а сколько вообще священнослужителей из тех, что посещали дом Шантелувов, побывали у Гиацинты в постели? У нее самой сорвалось с языка, что ее тянет именно к ним!» Вращайся Дюрталь в церковных кругах, он много чего любопытного узнал бы о Гиацинте и ее муже. «Но странно, Шантелув, играющий в этом доме весьма второстепенную роль, репутацию себе испортил, она же нисколько. Я никогда не слышал сплетен о ее любовных похождениях. Впрочем, что же тут удивительного! Ее муж не ограничивается в своих знакомствах обществом священнослужителей и людей высшего круга — крутится среди литераторов, и те, естественно, злословят на его счет, Гиацинта же выбирает себе любовников в среде духовенства, куда не вхож ни один из моих знакомых. Да и сами священники — народ не болтливый. Однако как тогда объяснить, что она зачастила ко мне? Разве что ей приелись сутаны и она решила отдохнуть от черных чулок. Я для нее что-то вроде отдушины, через которую в ее пропахшую ладаном ризницу струится свежий мирской воздух.