— Следует различать приход Параклета и победоносное возвращение Христа, — ответил Жевинже. — Одно предшествует другому. Надо сначала воссоздать общество, освятить его третьей ипостасью, Любовью, чтобы Христос явился, как и обещал, с небес и царствовал над людьми, преобразованными по Его подобию.
— А куда вы денете Папу?
— Это один из интереснейших пунктов учения иоаннитов. История со времени первого явления Мессии делится, как известно, на два периода: период, находящийся под знаком искупительной жертвы Христа, — в это время мы и живем — и период грядущей славы Христовой, когда Спаситель, омытый от скверны поношения людского, явится преображенным, в неисповедимом сиянии своей божественной сущности. Ну так вот! У каждой из этих эпох — свой Папа. Священное Писание, как, впрочем, и мои гороскопы, возвещает о двух первосвященниках. Один из основных постулатов теологии состоит в том, что дух Петров живет в его преемниках. Он и будет жить в них, в большей или меньшей степени, до ожидаемого сошествия Святого Духа. А тогда уже Иоанн, как бы ждавший своего часа, если верить Евангелию, начнет свое правление Любви и пребудет в душах новых Пап.
— Не понимаю, зачем вообще нужен Папа, когда Христос явится в видимом образе? — пожал плечами Дез Эрми.
— Он действительно не нужен, он будет править лишь во времена божественного Параклета. В день, когда в сияющем ореоле восславится Христос, римский понтификат упразднится.
— Не станем углубляться во все эти вопросы, о них можно спорить годами, и все же я удивляюсь, сколько простодушия в этой утопии, ведь она предполагает, что человек способен совершенствоваться, — заметил Дюрталь. — Но ведь это не так, человек рожден безнадежным презренным эгоистом. Посмотрите вокруг и увидите! Бесконечная борьба, жестокость циничного общества, где богатые шельмуют и грабят бедных и обездоленных! Повсюду торжествуют негодяи и посредственности, везде празднуют победу подлые политиканы и банкиры! И вы полагаете, что можно обратить вспять этот поток? Нет, человек всегда был таким, его душа гнила еще в ветхозаветные времена, и сейчас злокачественный процесс пошел еще дальше, опухоль не рассосалась, не стала менее зловонной. Грехи лишь рядятся в новые одежки. Прогресс — лицемерный мираж, совершенствуются только пороки.
— Лишний довод в мою пользу, — возразил Каре, — если общество таково, каким вы его описываете, оно должно рухнуть. Да я и сам думаю, что оно разлагается, его кости гниют, плоть отмирает кусками. Его уже нельзя ни вычистить, ни вылечить. Значит, место ему в гробу, и пусть родится новое общество. А подобное чудо способен совершить только Бог!
— Разумеется, — согласился Дез Эрми. — Если признать, что скверна нашей жизни преходяща, уничтожить ее может лишь божественное вмешательство, социализму и прочим бредням озлобленных невежественных рабочих не изменить природу людей, не преобразовать народы. Такая задача — выше человеческих сил!
— Времена, ожидаемые Иоганнесом, грядут, — возвысил голос Жевинже. — Есть совершенно очевидные доказательства. Раймонд Луллий утверждал, что признаком конца старого мира будет распространение учений Антихриста, а именно материализма и магии, которая расцветет пышным цветом. Это предсказание, думаю, применимо к нашему времени. Кроме того, благая весть должна осуществиться, по словам святого Матфея, когда «увидите мерзость запустения, стоящую на святом месте»[19]. Но ведь так оно и есть! Взгляните на этого труса и скептика, на этого пошлого хитреца Папу, на продажный презренный епископат, на самодовольное изнеженное духовенство. Посмотрите, как оно изъедено сатанизмом, и скажите, может ли Церковь пасть еще ниже!
— Но Христос недвусмысленно обещал — Церковь не погибнет, — облокотившись о стол, звонарь возвел глаза к небу и умоляющим тоном прошептал: — Господи, да приидет царствие Твое!
— Уже поздно, пора по домам! — вздохнул Дез Эрми.
И пока они натягивали пальто, Каре спросил Дюрталя:
— На что же вы надеетесь, если не верите в Христово пришествие?
— Да ни на что.
— Тогда остается вас только пожалеть. Неужели вы не верите, что будущее будет лучше настоящего?
— Я верю, увы, лишь в то, что одряхлевшее, выродившееся вконец небо бессильно сползет на истощенную, немощную землю!
Звонарь всплеснул руками и печально покачал головой.
Расставшись с Жевинже у подножия башни, они некоторое время шли молча, потом Дез Эрми сказал:
— Нет ничего удивительного, что все события, о которых шла речь сегодня вечером, произошли в Лионе. — И в ответ на вопросительный взгляд Дюрталя продолжил свою мысль: — Видишь ли, я знаю Лион — мозги его жителей, как и улицы, по утрам застилает туман. Этот город кажется великолепным тем путешественникам, которым нравятся длинные улицы, газоны во внутренних двориках, широкие бульвары, вся эта казенная архитектура современных городов. Но Лион — еще и прибежище мистицизма, очаг бредовых идей и сомнительных учений. Там умер Винтра, в котором, судя по всему, воплотилась душа пророка Илии, там сохранились последние приверженцы Наундорфа, там процветает колдовство, за один луидор каждый волен наслать порчу на кого угодно. И все же, несмотря на обилие радикалов и анархистов, Лион — твердыня сурового, воинствующего католицизма, рассадник янсенизма, центр лицемерного ханжества.
Лион славится колбасными изделиями, каштанами, шелком — но и храмами! Почти каждая из его круто уходящих в гору улиц упирается в церковь или в монастырь, а над всем этим храмовым великолепием вздымается собор Нотр Дам де Фурвьер. Издалека этот собор напоминает перевернутый ножками вверх комод восемнадцатого века, но его интерьер — работы тут еще не закончены — озадачивает. Тебе надо как-нибудь туда наведаться. Ты столкнешься с удивительной смесью ассирийского, романского, готического и еще бог весть какого стилей — все это выдумал, обновил, омолодил, сплавил в единое целое Боссан, единственный архитектор{72} за последние сто лет, который умеет отделывать внутренность собора. Его неф блистает эмалью и мрамором, бронзой и золотом, статуи ангелов обрамляют колонны, с выразительным изяществом нарушая привычную гармонию. Это азиатский, варварский стиль, вроде того, что мы видим на полотне Гюстава Моро, где изображена Иродиада.
Бесконечной чередой тянутся богомольцы. Мадонну просят о расширении дела, Ее умоляют помочь со сбытом колбасы и шелка. Пресвятой Деве показывают товар, с Ней советуются, как получше продать залежалые продукты или всучить покупателю гнилую ткань. В самом центре города, в церкви Сен Бонифац я видел объявление, призывающее верующих из уважения к святому месту не подавать милостыню нищим. И правда, ни к чему жалобам бедняков нарушать молитвы торгашей.
— Как ни странно, демократия — самый непримиримый враг бедняка, — заметил Дюрталь. — Революционный режим, который, казалось бы, должен его защищать, отнесся к нему со всей жестокостью. Как-нибудь я дам тебе взглянуть на один декрет II года Республики. Он угрожает карами не только тем, кто просит милостыню, но и тем, кто подает!
— А вот и панацея от всех бед!
Дез Эрми со смехом показал на огромные плакаты на стенах, где генерал Буланже призывал парижан голосовать за него на ближайших выборах.
Дюрталь пожал плечами:
— Все эти люди серьезно больны. Каре и Жевинже, наверное, правы, когда говорят, что лечебными средствами это общество уже не спасти.
ГЛАВА XXI
Дюрталь решил не отвечать на письма госпожи Шантелув, которая после их разрыва каждый день донимала его страстными посланиями. Вскоре он, однако, заметил, что крики менады сменились жалобами, угрозами и слезами. Гиацинта обвиняла Дюрталя в неблагодарности, раскаивалась, что поддалась на его уговоры и добилась для него разрешения присутствовать на кощунственном обряде, за что ей придется дать ответ на Страшном Суде. Она умоляла его об одном-единственном свидании. Потом с неделю писем не было. Судя по всему, молчание Дюрталя утомило госпожу Шантелув, и она в своем последнем послании официально уведомила его о том, что прекращает с ним всякие отношения.
Признавая его правоту, так как у них разный темперамент, да и душевной близости между ними не наблюдаюсь, она в заключение насмешливо заявляла:
«Премного благодарна за то, что Вы одарили меня своей скудной любовью, разлинованной, словно нотная тетрадь. Но мне этого мало, моя душа привыкла к большему…»
— Ее душа! — хмыкнул Дюрталь и стал читать дальше:
«Я, конечно, понимаю, что Вы и не ставили себе целью дать мне это большее, но Вы могли бы, по крайней мере, подарить искреннюю дружбу, которая позволяла бы мне, оставив свою страсть дома, иногда по вечерам приходить к Вам поболтать. Вы отказали мне в такой, казалось бы, пустячной вещи. Прощайте навсегда. Мне лишь остается вновь заключить союз с одиночеством, изменить которому я попыталась…»
— Одиночество! А елейный муж-рогоносец! По сути говоря, он сейчас страдающая сторона. Я обеспечивал ему тихие вечера, возвращал жену податливой и удовлетворенной. Я надрывался в угоду этому ханже. Как красноречив был его притворно-доброжелательный взгляд! Слава богу, этому романчику конец! Хорошо, когда сердце отказывается тянуть лямку и не страдаешь ни от любовных невзгод, ни от скандальных разрывов! Иногда, правда, мозг охватывает пламя, но огонь мгновенно тушит пожарная команда, которая всегда начеку. Раньше, когда я был молод и горяч, женщины мной пренебрегали, теперь, когда остепенился, мне уже не до них. Так и должно быть, старина, — обратился Дюрталь к коту, внимательно слушавшему его монолог. — В сущности, Жиль де Рэ поинтересней госпожи Шантелув. К сожалению, наши с ним дела тоже подходят к концу, еще несколько страниц, и книга закончена. Ах, вот и этот ужасный Рато, сейчас он опять перевернет все вверх дном…
Вошедший консьерж извинился за опоздание, снял куртку и с вызовом поглядел на мебель.