Сашура для порядка помялся:
— Но это не совсем удобно… Врываться просто так в чужую квартиру…
— А разве эта квартира для вас чужая?
— От отчаяния на что только не пойдешь! — трагически закатил глаза Сашура. — Что ж, едем. Здесь недалеко. У вас машина есть?
— А как же! — не скрывая радости, заверил Сырцов.
…«Гранд-чероки» почти беззвучно и мощно рванул с места.
— Сильный мужчина на сильной машине, — мечтательно протянул Сашура.
Сырцов ничего не ответил — напряженно думал. Вниз к Цветному, через Садовое на Самотеку и с поворота к Селезневке. Здесь Сырцов осведомился:
— Теперь куда?
— Сразу за банями в переулок.
Приличный дом с ухоженным подъездом. Сашура магнитным ключом открыл входную дверь, на лифте поднялись на шестой этаж и остановились у фирменной двери. Сашура дважды судорожно вздохнул:
— Открывать?
— За тем и пришли, — подтвердил Сырцов.
Щелкнул один замок, потом второй. Дверь открывалась внутрь. Сашура осторожно надавил на нее, и на площадку легла светлая полоса. В прихожей квартиры горел свет. Сырцов рывком отодвинул Сашуру от двери. Сказал шепотом:
— Первым войду я.
Пристроился у притолоки, извлек из-под мышки кольт. Где он сейчас, привычный и любимый «баярд»? Стволом кольта осторожно надавил. Дверь бесшумно отворилась. В симпатичной прихожей было пусто.
— Жди здесь, — приказал он испуганному любовнику и беззвучно проник в квартиру. Скользя спиной по стене, добрался до двери в первую комнату. Также с предосторожностями тихо открыл и ее. Гостиная-столовая освещена только светом уличного фонаря, вполне достаточного для того, чтобы убедиться — в гостиной никого нет. Квартира — так называемая «распашонка». И в кухне тоже сумерки и пустота. Теперь спальня — наверное, изысканная, как у всех пидаров. Здесь — тьма. Скорее всего, тяжелые шторы. В квартирах, подвергнутых евроремонту, выключатель обычно на уровне колен и справа. Сырцов переложил кольт в левую и, присев на корточки, правой нажал на плоский квадрат. Вспыхнули боковые потолочные лампочки. Ошибся: не спальня, а спальня-кабинет. Правда, дамского пошиба. У окна тщедушный письменный столик, маленькое вращающееся кресло, слева по стене пуфики в голубой цветочек. И царица здешних мест — трехспальная кровать торцом к правой стене. Вроде и тут никого. Сырцов выпрямился и осторожно двинулся посмотреть за кровать. Там, головой к прикроватному столику, лежал рубашечный герой Викентий.
Подсознательно Сырцов ждал этого. Звоночек прозвонил еще тогда, когда метр Сергей Полупердун сказал о том, что Кент узнал его. А что мешало ему, Сырцову, узнать Кента? И уже гремел, гремел колокол после того, как Сашура сообщил, что патлатый был любовником Викентия. Так хотелось увидеть живого, а не труп, что он, опытный сыскарь, как дитя, отмахивался от почти стопроцентного предчувствия.
Кент лежал на животе, а голова мертвыми глазами смотрела на Сырцова. Нигде ни капли крови. Умелец просто развернул голову Викентия на сто восемьдесят градусов. Безотказный приемчик киллеров Юго-Востока планеты Земля. Ай да Хунхуз!
Поначалу Сырцов в запарке не чуял, а теперь уловил тошнотворный трупный запах, исходивший от рубашечного героя, обаятельного Викентия, обходительного и шустрого Кента. Слишком, как оказалось, шустрого. С переборами.
Сашура ждал его на площадке и боялся о чем-либо спросить, только моргал накрашенными ресницами. Сырцов похлопал его по плечу и посоветовал:
— Шел бы ты отсюда, Саша.
— Почему, почему? — лихорадочно забормотал тот.
— Там труп.
— Чей? — машинально, от ужаса, спросил Сашура, уже зная чей.
— Викентия убили, — внес полную ясность Сырцов. Для того чтобы избежать длительной истерики со стороны жидкого клиента, следовало бы резко ударить молотком по темечку. Он и ударил: — Давно, дня три-четыре назад. Покойничек уже пованивает.
Сашура не заорал, не зарыдал, не завизжал. Заикал. Потом бессмысленно повернулся вокруг своей оси и, икая, кинулся к лестнице. Полудамские его башмаки на каблуках забили мелкую дробь по ступеням.
Сырцов остался на площадке. Впереди масса забот и суета. Он достал из кармана мобильник. Надо было найти полковника Махова.
Глава 34
Тушинское поле все перевидало. Над ним летали смешные, мотаемые ветром бипланы. На него медленно падали разноцветные парашюты. По нему неторопливо прохаживался лучший друг советских авиаторов, из-под козырька бежевой фуражки наблюдая за виртуозными воздушными трюками Валерия Чкалова. Волнуя высокие травы, мчался на бреющем первый реактивный самолет. Были здесь и народные гулянья, был и страшный террористический акт, во время рок-концерта. Но жизнь продолжалась, и сегодня на Тушинском поле опять королевствовал сейшен. Катили к апофеозу. Лидер широко известной с давних перестроечных лет группы, страстно откричав могутным хрипом, производил окончательный запил на своей электролопате, доведя электронно-гитарное звучание до нестерпимой пронзительности. Замолк наконец и резко кинул голову вниз. Обильный хайр закрыл лицо. А молодицы и молодцы на неохватной взглядом поляне продолжали ритмично подпрыгивать и подвывать. Лидер вскинул голову и поднял руку — хотел говорить.
— Ууу-у! — протяжно согласилась слушать тусовка и притихла.
— Друганы мои верные и хайфайные подруганки! Я вам обещал сюрприз. Сейчас перед вами выступит группа, члены которой — мои самые близкие корефаны. Они никому не известны сегодня, но завтра о них будет говорить вся Россия. Предупреждаю: их нужно слушать внимательно и серьезно. Будете шуметь, кричать, мешать — пеняйте на себя. Не будете слушать их — больше не услышите и нас.
— Ууу-у, — жалобно обиделась тусьня.
— Так я приглашаю?
— Ууу-у! — разрешила толпа.
Лидер двинулся за кулисы, а другие бойцы команды отошли в глубь сцены. Пауза затягивалась, и те, кто на поле, уже принялись развлекаться. От нечего делать тянули из банок и бутылок пиво, играли в футбол пластмассовыми стаканчиками, обнимались и целовались.
Наконец-то объявилась на сцене весьма живописная группа, которую пинал к рампе развеселившийся лидер. Группа представляла, так сказать, квартет. Первым вышел самый отважный — на то он и генерал! — Алексей Юрьевич Насонов, в полной генеральской форме со звездой Героя на груди. Следом франт из «Плейбоя» Иван Всеволодович Гордеев, потом усредненный и незапоминающийся, как и положено секьюрити, Вячеслав Григорьевич Веремеев и, наконец, бесшабашный ухарь Степан Евсеев в джинсах и клетчатой рубашонке.
Офонаревшая от неожиданности аудитория притихла. Лидер вновь поднял руку, но трубный бас из стоявших у сцены опередил его:
— Ничего себе, прикольный бэнд!
Тенор, видимо, дружок баса, звонко добавил:
— А за драмера у них на бликах генерал!
Передние, те, кто услышали, радостно хохотнули. Дальние в неведении, засвистели, завыли, заквакали. Но окончательно распоясаться публике не дал волевой лидер — рявкнул так, что все примолкли:
— Я вас за друганов держал, а вы — козлы! — И обвел испепеляющим взором пацанов и пацанок. — Мои друзья хотят поговорить с вами…
Но бас, надо полагать, не испугался, перебил:
— Лучше пусть Жванецкий говорит!
Бунт на корабле! Лидер ощетинился и выпучил глаза, как Петр Первый.
— Захотелось покофемолить, ломовой?! Тогда залезай к нам на платформу. Ну!
— Уж и приколоться нельзя… — сдавался бас.
— Нельзя, — заверил лидер. — Потому что надо серьезно говорить, а не прикалываться. А руководителям партии «Молодая Россия» есть что вам сказать. Я сегодня пел вам о том, как плохо жить молодым, а они сейчас расскажут, какими следует быть молодым, чтобы в моей России жилось легко и радостно.
— Я — один, а учителей много! — опять не выдержал бас.
— Еще слово, кудрявый, и я тебя кастрирую, — всерьез пообещал лидер.
— Извини, тятька, нежданчик вырвался.
— Нет, этот каматозник безнадежен. Папа с мамой так и не научили его слушать и слышать, — поделился с тусовкой лидер и вдруг, резко повысив голос, обратился к ней: — А вы-то умеете слушать, братки?!
— Да-а! — могучим выдохом пронеслось над полем.
— Сейчас с вами будет говорить Герой Советского Союза генерал Насонов!
Куя железо, пока горячо, лидер подтолкнул к микрофону Алексея Юрьевича. Не боялся генерал моджахедов в Афганистане, не боялся солдат полка, которыми командовал в той некрасивой войне. Не испугался он и моря голов, обративших сейчас к нему свои лица. Он подтянул под себя микрофон, по-командирски гулко откашлялся и начал свою первую публичную речь:
— Друзья! Позвольте мне вас так называть. Вы — друзья уже потому, что согласились нас выслушать. И разрешите мне при вас поблагодарить организаторов этого концерта, которые нашли возможность предоставить такое драгоценное время для того, чтобы мы впервые публично заявили о себе, для того, чтобы мы встретились с вами, с нашей надеждой, с нашим будущим. Мы, «Молодая Россия».
Тонкий девичий голосок звеняще поинтересовался:
— А сколько вам лет?
Лидер рванулся к микрофону, но Насонов остановил его:
— Мне не надо помогать, Александр. Что ж, закономерный, хотя и ехидный вопрос. Мне сорок пять, моему заместителю Ивану Всеволодовичу Гордееву — тридцать шесть, Славе Еремееву — пятьдесят, ну а Степану Евсееву — двадцать восемь. На ваш взгляд, может, наша «Молодая Россия» не очень-то молодая. Хотя по сравнению с нынешней политической элитой мы — младенцы. Но я готов объяснить, почему мы — «Молодая Россия». В первую очередь потому, что мы ориентируемся на того, кто ощущает себя молодым. Молодым — значит полным сил! Молодым — значит незашоренным. Молодым — значит не боящимся преодолевать стереотипы. Молодым — значит свободным на свободной земле. Надеюсь, что мы, наша партия, будем такими молодыми. Мы будем с вами и постараемся сделать так, чтобы вы поверили нам и были с нами. Для этого мы не собираемся заигрывать с кем-либо. Для этого мы не наденем молодежные маечки, не будем бить в ладоши, не будем плясать рэп. Мы позволили себе лишь один пиаровский ход: появились здесь, на вашем празднике, и только потому, что пока не в наших возможностях организовать собственный многолюдный митинг. Но повторяю: пока!