— Вы вызвали меня только для того, чтобы ознакомить с этим перлом народной мудрости? — После нынешних потрясений Марков был резок.
Юрий Егорович оставался невозмутим.
— И для этого тоже. Но в основном для того, чтобы остановить вас и не допустить в дальнейшем еще какой-нибудь благоглупости.
— Еще… — Марков обиженно усмехнулся. — Следовательно, по крайней мере, одна уже совершена. Не подскажете какая?
— Хотел сказать: с удовольствием. Но нет, без всякого удовольствия. Благоглупость — это то, что сегодня весь день мелькало на телевизионном экране. Дамочка ваша невыносима. А писатель просто вас угробил.
— Каким же это образом?
— Он, в своей тетеревиной способности слышать только себя и не чувствовать аудиторию, ляпнул насчет вашего кагэбистского опыта, а значит, прошлого. Вы представляете, какая ироничная свистопляска будет завтра в газетах по этому поводу?
— Собаки лают, а караван идет.
— Вот и вы снизошли до народной мудрости. Но прислушайтесь и к моему совету: необходимо ваш проигрыш превратить в выигрыш.
— Не могу понять: в чем мой проигрыш?
— В том, что в вас стреляли, а вы живы, — безжалостно ответил Юрий Егорович.
— А я-то думал, что это мой выигрыш.
— Напрасно.
— Ладно, проехали. Я жду конкретизации вашего совета.
— Атака. Атака на «Молодую Россию». Но не дамская истерика, а мощный удар с позиций превосходства. Прикормленные журналисты имеются?
— Как же без них.
— Прикупите еще. С пяток скандально знаменитых. Цель — исподволь создать некий образ младороссов как организации, мало-помалу скатывающейся к криминалу. Два опорных факта: попытка тайными интригами расколоть движение «Патриот» и неудачное покушение на вас. Метод: презрительная ирония — даже и этого достойно осуществить не можете, портачи и бездари! Обязательное условие: никаких имен, никаких конкретных адресатов. Наша сообразительная общественность и так все поймет как надо, а вам на этом этапе скандал не нужен.
— На все на это необходимы средства, и немалые. Совет хорош, но трудновыполним, дорогой Юрий Егорович.
— На то я и дорогой, чтобы профинансировать эту кампанию.
— Мерси. Но меня несколько удивляет то, что вы даже не упомянули по-настоящему о том, что сегодня произошло со мной. Неужели вас не интересует, кто организовал террористический акт и кто стоит за организаторами?
— Нет, не интересует. Пока. Пока нет исходных данных, которых, по моим сведениям, нет и у официального следствия.
— За свою жизнь не опасаетесь?
— Не опасаюсь. Я не занимаюсь политикой.
— А чем мы, прости господи, занимались с вами сейчас?
Слишком, слишком проявлял самостоятельность лидер движения «Патриот» Егор (Игорь) Тимофеевич Марков. Пора унять паренька.
— Ну раз вы так считаете… Тогда еще один совет, также сугубо политический. Постарайтесь как можно быстрее заменить свою публичную соратницу. Вместо вашей упертой идиотки подыщите интеллигентную молодку с хорошими грудками и застенчивой улыбкой, на которую вам следует смотреть с нескрываемой нежностью.
— Это зачем же?
— Чтобы народные массы как можно скорее забыли звонкую фразу: «Какой ты патриот, если ты пидар».
Не дожидаясь ответа и не попрощавшись, Юрий Егорович развернулся и побежал неспешно. Затрусил.
…Сквозь барашки на небе кусками обнаруживалось нестерпимо яркое солнце. Ксения, распахнув дверь террасы, смотрела на начинавшийся день. Розовые шеренги до калитки, сверкающие каплями полива (старики уже расстарались), березки у ворот, аккуратно выкрашенная мирная скамейка под тентом, чуть покачивающийся под малым ветерком старомодный гамак меж двух сосен. Мир сему дому. Ксения ступила на дорожку и, пятясь задом к выходу, крикнула тем, кто в дому:
— Я поехала!
Из сараюшки-гаража тотчас возник грозный Смирнов в заношенных тренировочных портках, облезлой футболке и босиком.
— Когда вернешься?
— Не знаю. У абитуры последний тур. Мне сегодня с бумажками возиться до упора.
— Ты аспирантка и должна диссертацию писать, а не справки, — ворчливо заметил Смирнов. — А чем преподаватели-то занимаются?
— Преподаванием, — исчерпывающе ответила Ксения. За воротами раздраженно дуднул автомобиль. — О, мои чичисбеи уже на вахте!
Вдвоем они подошли к калитке. Посреди желто-зеленой проезжей части дачного проулка стояла черная «Волга». Вольно облокотясь на нее, томились в ожидании двое крепеньких мужичков.
— Здорово, бойцы! — лихо рявкнул отставной полковник.
— Здравствуйте, Александр Иванович! Здравствуйте, Александр Иванович! — вразнобой откликнулись бойцы.
Ксения поцеловала Смирнова в щеку.
— И, как говорится, не кашляйте, дедуля!
— Я тебе дам «дедуля»! — картинно осерчал Смирнов.
— Жорке можно, а мне нельзя, да? — пожаловалась на свою несчастную жизнь Ксения.
— Что позволено Юпитеру, не позволено быку, — наставительно сказал дедуля.
— Во-первых, Жорка далеко не Юпитер, а во-вторых, я уж никак не бык!
— Ты — телка, — ласково определил Смирнов, за что был награжден вторым поцелуем. Троица, звонко хлопая дверцами, устроилась в «Волге», которая тотчас тронулась, покачиваясь на горбах грунтового пути. Старый сыскарь смотрел ей вслед до тех пор, пока она не скрылась за поворотом.
Но не могли оставить его в покое дамы. В дверях объявилась Лидия Сергеевна, напомнила:
— Все будут здесь через полчаса. Иди переоденься.
— А что, если я их в таком виде встречу? Во удивятся мои приятельки!
— Они не удивятся, они посмеются.
— Может, вы и правы, ваша светлость.
— По титульному ранжиру я всего лишь сиятельство. Никак не запомнишь, дурачок.
…Выехав на трассу, Гудков, сидевший за рулем, поинтересовался:
— Сегодня куда, Ксюха?
— Туда, куда и вчера, — ответила сидевшая рядом с ним Ксения.
— Вчера Хатулев дежурил, не я.
— Тогда туда, куда и позавчера.
— В здание опять нас не пустишь?
— Ребятки, ну поймите: я в своем институте с двумя телохранителями! Это же смешно!
— Значит, опять на ногах входы-выходы контролировать. Одна радость, что их всего два, как раз на нас с Пашей.
— Не обижайся, Стасик, а? — взмолилась Ксения.
— Обижайся, не обижайся. Работа есть работа.
— Часочка через два я вам пивка вынесу, — заискивающе пообещала Ксения.
— Пашке. Я за рулем, — грустно уточнил Гудков.
…По институтскому коридору короткими перебежками туда-сюда метался приличный господин лет сорока в пышной бороде и усах, истерически крича:
— Поможет кто-нибудь?! Девочка может умереть! Помогите!
Помогать надо было девице с закатившимися под лоб глазами, мешком сидевшей на полу у стены. Слава богу, уже спешила на место невозмутимая дама из учебной части. Подойдя, сухо осведомилась:
— Что у вас, гражданин?
— У меня дочь при смерти! — проорал гражданин. — Где ваш чертов медпункт?
— Медпункт в настоящее время не работает. У персонала летний отпуск. — Дама наконец заметила прислоненную к стене девицу. — Чем еще вам помочь?
— У нее сердце слабенькое. Может быть, в медпункте остались какие-нибудь сердечные препараты? Умоляю, откройте его! Я знаю, что надо, я сам поищу!
— Спускайтесь на второй этаж. Я пришлю коменданта с ключами.
Комендантша, гремя связкой, долго не попадала ключом в скважину. Открыла все-таки. Папа внес в узкую комнату дочку на руках и осторожно устроил ее на топчане. Кинулся к стеклянному шкафу, отыскал на полке трубочку с валидолом, попросил:
— Открой, открой ротик, дочура, — и в вяло раскрытый рот пристроил под язык таблетку. Спросил у комендантши: — Телефон работает?
— Через восьмерку, — подсказала она.
Папа лихорадочно набрал положенные две цифры и, подождав, закричал в трубку:
— «Скорая»?! Срочно, срочно! В университет искусств! У девочки тяжелейший сердечный приступ!
Машина «скорой помощи» чуть опередила черную «Волгу», на которой подъехала к институту аспирантка Ксения Логунова. Из «скорой» выскочили два санитара с носилками и ринулись на вход. Врач с тремя кофрами замешкался — никак не мог ухватить двумя руками три предмета. Беспомощно огляделся, заметил подошедшую Ксению и взмолился:
— Девушка, будьте добры, помогите!
Ксения подхватила третий чемодан и уже на ходу тревожно поинтересовалась:
— Что случилось?
— Черт бы побрал эти вступительные! Каждый день три-четыре случая с абитуриентами, — раздраженно заметил врач. — У какой-то девушки плохо с сердцем.
Ксения и врач исчезли с горизонта. Гудков сказал напарнику:
— Я здесь, а ты иди задок прикрывай.
— Тебе хорошо, на мягком сидя, — проворчал напарник Паша.
— Все по справедливости, Пашок. Позавчера я черный ход караулил, теперь твоя очередь. Ничего, там скамейка есть.
Саженные санитары с носилками ждали у дверей медпункта и, как только появились врач и Ксения, вслед за ними проследовали к больной.
— Вы отец? — спросил врач у трепещущего господина. Тот поспешно кивнул. Врач, подойдя к девице, заглянул в мутные глаза, нащупал пульс, считая, огляделся, увидел бдительную комендантшу и распорядился: — Посторонних прошу покинуть помещение. — Комендантша и вслед за ней Ксения двинулись к дверям. — Нет, нет, девушка, вы не уходите. Вы мне поможете, — это Ксении.
Комендантша протянула Ксении связку ключей и сказала:
— Я пойду, Ксюха, дел по горло. А ты, когда увезут, закроешь все и сдашь ключи на вахту. Лады?
— Лады, лады, тетя Шура, — заверила Ксения.
Тетя Шура удалилась. Врач требовательно позвал Ксению:
— Девушка, можно вас на минутку?
Стоявшая у дверей Ксения подошла к топчану.
— Что надо делать?
— Будете держать ее ноги. Да обеими руками и покрепче! Ключи-то отдайте санитару!
Крепко держа обеими руками ноги беспамятной девицы, Ксения спросила:
— Что с ней?
— С ней-то все в порядке, — спокойно заверил бородатый папа. И тут же щелкнул дверной замок. Ксения резко обернулась, но было поздно: один из санитаров цепко ухватил ее сзади левой рукой, а правой прижал к ее лицу некую влажную тряпочку. Он, к своему несчастью, не был осведомлен о кое-какой выучке аспирантки, за что и получил мгновенно пяткой по причинному месту, а локтем поддых. Но был крепок: взвыл и все же не отпустил девушку. А девушка, еще раз дернувшись, мягко поплыла. Санитар уронил ее на пол и согнулся в три погибели, хрипло жалуясь: