Она грубо затащила Реджиса в одну из спален и закрыла на ними дверь. Полурослик воскликнул:
— Леди, да вы настоящий агрессор!
— Что ты здесь делаешь? — потребовала Далия, когда дверь была закрыта.
— Я…
— Кто сказал тебе прийти сегодня сюда? Ты что, хочешь раскрыть меня, дурень?
— Нет, госпожа. Многое… Я хочу сказать, у меня не было выбора.
— Объясни, — потребовала Далия, скрестив руки и меряя бедного полурослика разъярённым взглядом.
Реджис нервно огляделся.
— Нас никто не слышит, — сказала Далия.
И Реджис объяснил. Он рассказал ей про Терновый Оплот и демонов, про нападение на Кровоточащие Лозы и Гонтлгрим, о том, как он и другие Ухмыляющиеся Пони решили, что нужно отправиться в Глубоководье и умолять о вмешательстве, иначе всё будет потеряно — даже Лускан, к которому вдоль побережья Меча направляется флот вторжения.
Далия не смогла злиться на Реджиса дальше, пока он объяснял, и её скрещенные руки постепенно опустились.
— Я пришёл сюда только потому, что надеялся встретить тебя или Энтрери, — закончил Реджис. — Я не знаю, кому из лордов можно верить, а любое неверное слово может закончиться катастрофой.
Далия кивнула. Она знала, что Реджис сделал всё правильно, и его осторожность была оправдана.
— Никому не говори, — предупредила его Далия. — Возвращайся на бал и развлекайся всю ночь напролёт, как умеешь — только без выпивки или курева!
— Я уже принял необходимые предосторожности, госпожа, — сказал он с хитрой усмешкой, и повинуясь импульсу, прошептал: «Ради любви к розовому жемчугу», волшебную фразу для кошеля, который на самом деле был бездонной сумкой с крупным надразмерным карманом. Он сунул руку внутрь и вытащил небольшой флакон, затем второй.
— Этот защитит от яда, даже от алкоголя или любых других наркотиков, — сказал он Далии, протягивая флаконы. — А этот…
Он злобно оскалился и поднял флакон повыше, встряхнув его, показывая розовый овал, плавающий в полупрозрачной фиолетовой жидкости.
— Этот позволит тебе читать чужие мысли, особенно если жертва пьяна.
Второй флакон он тоже отдал ей.
— Они могут быть полезны, хотя вряд ли тебе потребуется это снадобье, чтобы прочитать мысли любого мужчины, с которым ты будешь разговаривать.
— Играешь на моём тщеславии? — отозвалась Далия. — Ты просто очарователен.
— Просто говорю правду, и не притворяйся, что сама этого не знаешь — и не знаешь, как этим пользоваться, — сказал Реджис, и когда Далия подняла бровь, он быстро добавил: — Потому что я поступаю точно так же, как и моя жена Доннола.
По крайней мере, это вызвало смех.
Далия оглянулась вокруг, хотя они были в небольшой закрытой комнате и рядом никого не было, затем подошла ближе и прошептала на ухо Реджису адрес.
— Южный квартал, — пояснила она. — Сегодня, после полуночи. И будь осторожен. Будет лучше, если ты пока что останешься в живых.
Реджис кивнул, затем закрыл глаза и повторил про себя адрес, чтобы закрепить его в памяти, как научился за годы, проведённые в доме Тополино в Агларонде — где бумажные следы означали повешенных воров.
Когда он снова открыл глаза, Далия уже исчезла, вернувшись на бал.
Пожав плечами, полурослик отправился следом. Ему предстояло убить какое-то время, так что можно было немного поразвлечься и посмотреть, что он сумеет разузнать.
— Ты проснулся.
— Ага, типа того. Очень жаль, — звук собственного голоса, неровного и надломленного, напомнил Атрогейту, каким жалким и слабым он себя чувствует — как будто каждый сустав в его теле проткнули колом, как будто с него сняли кожу, а потом натянули обратно, только с кусачими насекомыми внутри. Ему было слишком жарко и слишком холодно одновременно, и одна только мысль о еде вызывала позывы к рвоте.
— Скоро у меня будут новые заклинания, способные облегчить твою боль, — сказала Ивоннель.
Дварф с огромным усилием приподнялся на локте и огляделся вокруг. Он по-прежнему лежал на волшебном диске, и тот двигался, следуя за Ивоннель, когда она медленно шла по дороге, ведя под уздцы пони Реджиса. На север, понял Атрогейт, потому что вода была слева от них.
— Ещё на побережье? — спросил он, опускаясь обратно, поскольку чувство движения и проплывающая мимо земля заставили его внутренности взбунтоваться. Ему потребовалось какое-то время, чтобы добавить: — Думал, мы повернём к Утёсам и Гонтлгриму.
— Там стоит армия демонов, — ответила Ивоннель. — Мы никому не сможем там помочь, тем более, пока ты в таком состоянии.
— Чушь! — он почувствовал, как остановился диск. Потом Ивоннель выросла над ним, глядя сверху вниз.
— Добрый Атрогейт. Предупреждаю тебя, что ты ещё не исцелился и крайне далёк от выздоровления, — сказала она. — Я делаю всё, что могу, и буду продолжать, конечно же, но не думай, будто твоё выживание — вопрос решённый.
— Хорошо, — пробормотал он, как только расшифровал поднятую бровь и немного туманное замечание.
Ивоннель схватила его за ворот и заставила посмотреть на себя.
— Я могла оставить тебя умирать, — спокойно сказала она, — если бы и вправду считала, что ты хочешь умереть, или что твоя жажда смерти не основана лишь на огромной боли от потери любимой.
— Да чё ты вообще знаешь? — спросил дварф.
— Больше, чем ты можешь себе представить, — ответила дроу. — Ты думаешь, что я молода, но мои воспоминания старше, чем у самых старых существ, которых ты можешь когда-либо повстречать. Старше Джарлакса на века.
Атрогейт хмыкнул.
— Посмотри на меня, дварф, — тихо потребовала Ивоннель, и он подчинился, пускай даже с гримасой, которую просто не смог стереть с лица. — Я понимаю твою боль. Я испытывала её много раз.
К своему удивлению Атрогейт обнаружил, что верит ей.
— Она всегда будет там, но она ослабнет, и для тебя, конкретно для тебя, она станет ещё слабее, если ты будешь знать, что справился с этим, почтив память твоей возлюбленной Амбер.
— Ты, значит, думаешь, что знала её?
— Хотелось бы, — искренне ответила Ивоннель. — Но я слышала о ней. Я знаю, что говорят другие об Амбер. Я знаю, что ты ты говорил о ней. Амбер не была трусихой, и если бы она сейчас была здесь, а убит был Атрогейт…
— Если бы!
Ивоннель улыбнулась и кивнула, признавая его правоту.
— Она сказала бы именно так, о чём я и говорю.
Слова попали в цель. Атрогейт не мог с ними спорить.
— И я думаю, что она вышла бы из тьмы в своём сердце, чтобы почтить память Атрогейта. Амбер, если она действительно была такой, как заявляешь ты и остальные, приняла бы мою помощь и боролась бы с ранами, пускай даже только ради того, чтобы причинить огромную боль тем, кто отнял тебя у неё.
На это Атрогейту сказать было нечего. Умная женщина, подумал он. Обратила мои слова против меня самого!
Ивоннель наклонилась очень близко.
— Я собираюсь снова сделать тебя здоровым и сильным, — прошептала она. — Если ты так упёрся в мысли о собственной смерти, так не боись наказать чудовищ, которые отняли у тебя любимую.
— Да, девочка, ты хорошо говоришь.
— И я буду рядом с тобой, Атрогейт. Что скажешь? За Амбер Гристл О'Мол из адбарских О'Молов?
Дварф улыбнулся, тепло и широко, а потом закрыл глаза, когда Ивоннель стала читать заклинание, пославшее волну тёплого исцеления по его телу, заставляя Атрогейта падать и падать в глубокий сон.
— Почти с тех самых пор, как я вернулся из Подземья, мы всё время торчим в этом проклятом городе, — сказал Реджису Артемис Энтрери, когда намного позже той же ночью полурослик присоединился к ним с Далией в жилище в южном квартале Глубоководья. — И у нас обоих нет ни малейшего понятия, кто здесь друг, а кто здесь враг.
— Времени выяснять у нас тоже нет, — ответил Реджис. Он пытался сохранять спокойствие, пытался напомнить себе, что на кону стоит всё, и что главная причина, по которой он решил воспользоваться шансом начать жизнь заново — преуспеть именно в таком положении. Но полурослик не мог отрицать, что Артемис Энтрери его пугает. Реджис знал всё, что говорили об этом мужчине, о том, как он вырос и стал лучшим человеком, союзником.
Но продолжал нервно поигрывать с оставшимся обрубком его левого мизинца, потерянного в этой жизни и по странному совпадению почти точно повторяющим обрубок, который он носил почти всю свою первую жизнь, после того, как этот самый Артемис Энтрери отрезал полурослику палец, чтобы отправить послание Дзирту.
Реджис задумался: сможет ли когда-нибудь время и хорошие поступки полностью это стереть?
— Значит, ты решил открыто заявить о своём присутствии? — спросил Энтрери, едва сдерживая ухмылку. — Да, я знаю про твои игры во дворце Неверэмбера и про то, как Паук Паррафин выпивал с парой дам из Глубоководья в таверне Плавника в Невервинтере.
— Как ты…
— А если знаю я, знает и половина Глубоководья. По крайней мере, половина из тех, кто хотели бы знать. О чём ты думал, когда в открытую заявился в ту таверну? Неужели ты достаточно глуп, чтобы считать, будто никто не поймёт, что имена Паук Паррафин и Реджис принадлежат одной и той же персоне?
— Я… в то время у меня не было причин скрывать свою личность, — попытался объяснить полурослик. — Никто не знал, что я в городе, и поскольку моей целью была законная торговля вином из Кровоточащих Лоз, казалось, что в прикрытии нет необходимости. Тогда мы понятия не имели, насколько глубоким — нет, насколько демоническим окажется заговор.
— Зато теперь имеешь, — парировал Энтрери, — и всё равно пришёл на сегодняшний бал под именем Реджиса Тополино, или Паука Паррафина, или как ты там себя сейчас называешь.
У Реджиса скрутило живот, но он усилием воли прогнал это чувство прочь.
— Сильные слова для Баррабуса Серого, — возразил он, вызывав фырканье Энтрери.
— Не притворяйся, что понимаешь меня, — предупредил Энтрери, удерживая своё агрессивное превосходство и не желая обсуждать давно прошедший период своей жизни, когда он был в рабстве. — Спрошу снова: почему ты пришёл сегодня на тот бал?