Когда полисмен вел по улице эту несчастную кучку голодных малышей, плакавших о матери и просивших есть, встретился грубоватый, но добродушный человек с волосатыми руками, кирпичным цветом лица и козлиной бородкой.
Он спросил у полисмена, что это за дети и в чем их вина.
– Нищенствуют, голодные.
– By God![15] – вскричал незнакомец. – Старший может уже работать. Я капитан купеческого корабля. Хочешь в моряки, малыш?
В моряки!.. Отчего же нет? Его отец был моряком.
– Хочу, сэр, – решительно ответил ребенок.
Он вытер слезы, простился с младшими и пошел за капитаном.
Спустя три часа его записали юнгой на большой клипер, груженный хлопком и шедший в Ливерпуль.
Через два года его покровитель умер в Новом Орлеане от желтой лихорадки, и бедный юнга опять остался на мостовой. Рок продолжал его преследовать.
На свою беду, он встретился с капитаном «Бетси», этим уже известным нам негодяем, и поступил к нему юнгой за баснословно малую плату.
Остальное известно.
Рассказ мальчика потряс Бессребреника.
– Ну, мальчик, не падай духом, – сказал он, – я спасу тебя.
Ребенок зарыдал, когда увидел, что ему искренне сочувствуют.
– О, сударь, вы очень добры, – сказал он, – но только я чувствую, что мне конец. Мои силы уходят. Я весь застыл. Я скоро умру.
– Нет же, не умрешь, зачем так говорить. Море велико, мы встретим островок, клочок земли…
Он сам не верил тому, что говорил, но юнга был такой слабенький, жалкий, ему хотелось утешить бедного малыша.
Мальчик с каждой минутой терял силы.
Стоны его становились все слабее. Руки едва могли держаться за обломок. Заливаемый постоянно набегавшими волнами, он весь дрожал и выбивал зубами дробь.
Бессребреник снял с себя пояс и привязал мальчика к обломку, так что тот мог разжать теперь руки и свободно передохнуть.
Закоченевшей рукой малютка отыскал руку Бессребреника и судорожно ее пожал.
От этого ледяного пожатия Бессребреник весь содрогнулся, как от прикосновения мертвеца.
Наступила ночь, разом, без сумерек. Ужасная ночь в черном океане, волны которого источали порою фосфорический блеск.
При всей своей силе и выносливости Бессребреник сам начинал чувствовать упадок сил.
Он промерз до мозга костей. Ему уже казалось, что он умирает. Всяким силам человеческим есть предел, и Бессребреник чувствовал, что этот предел будет скоро перейден.
Но он сокрушался не о себе. Он думал о ребенке.
Ему очень хотелось спасти юнгу, хотя бы ценою собственной жизни. Время от времени он заговаривал с ним, стараясь его ободрить.
Мальчик сказал ему свое имя: его звали Жорж.
– Меня тоже зовут Жоржем, тезка, – сказал Бессребреник. – Как ты себя теперь чувствуешь, Жорж?
Глухо звучал его голос в темноте среди морского гула. Мальчик отвечал слабым, дребезжащим голосом, точно подмокшая скрипичная струна:
– Держусь пока, чтобы доставить вам удовольствие. Вы очень добры!
– Бодрись, бодрись!
– Мне нечего бодриться. Я не боюсь умереть. Такому горемыке, как я, смерть не страшна.
Острой болью пронзили сердце Бессребренику эти слова. Ему хотелось плакать.
Прошло еще несколько часов в мрачном безмолвии среди уныло-однообразного плеска волн.
Насквозь прозябший Бессребреник стучал зубами. Дыхание его прерывалось. Часто вместе с воздухом ему в рот попадала горько-соленая вода и вызывала болезненный кашель.
От голода, жажды и усталости у него начинался бред. Он думал: «Ну, на этот раз всему конец!»
Но тут же вспоминал об умирающем мальчике и звал его:
– Жорж!.. Жорж!.. Откликнись!
В ответ ребенок только стонал и всхлипывал, раздирая Бессребренику сердце.
Между тем бред все больше и больше овладевал мозгом Бессребреника.
Ему мерещились людные города, сверкающие электричеством, праздничная шумная толпа, салуны с разряженной публикой, снующие пароходы с дымящимися трубами, мчащиеся курьерские поезда, кровавые схватки…
Ему слышались выстрелы, крики, проклятия, безумный лошадиный галоп…
И среди всей этой сумятицы и неразберихи виделось милое личико белокурой женщины, кротко смотревшей на него своими добрыми сапфировыми глазами… И с его губ, изъеденных острой морской водой, срывалось заветное имя:
– Клавдия!
Но прелестное видение уступало место ужасной действительности.
Долго продолжалась эта мука. В нечеловеческих страданиях, физических и моральных, проходили бесконечные часы. Бессребреник за это время истратил весь запас сил и всю свою энергию.
Холод охватывал и леденил все его тело. Сердце билось слабо. Он едва различал звезды, медленно спускавшиеся к горизонту.
Бессребреник сделал над собой усилие, чтобы крикнуть. Как в кошмаре, у него ничего не вышло, ни малейшего звука.
Бессребреник собрал всю свою энергию и попытался еще раз.
Крик вылетел, но какой-то жалкий, похожий на рыдание или на всхлипывание.
Несмотря на полуобморочное состояние, Бессребреник вдруг различил какие-то звуки, похожие на слабый стон.
Он подумал: «Боже мой! Мальчик умирает! Это он стонет! Неужели я его переживу?»
Он судорожно крепче ухватился за обломок, совсем прижался к нему грудью и лишился сознания, бормоча:
– Конец!.. Да оно, пожалуй, и лучше!
…В стороне от обычного курса кораблей, среди Тихого океана, затерялся небольшой коралловый островок, окруженный рифами.
Таких атоллов много в Тихом океане. Это результат многовековой работы миллиардов маленьких существ – коралловых полипов. Атоллы обыкновенно имеют форму кольца, с одной стороны не полностью сомкнутого. Кругом бушуют свирепые волны, а внутри кольца тихое, спокойное озеро.
Островок, о котором идет речь, невелик: не больше трех верст в диаметре. Он покрыт наносной почвой, образовавшейся из ила, намытого морем, и на нем даже есть растительность – множество кокосовых пальм. Есть, кроме того, мускатный орешник – вот и все.
По части фауны тоже однообразно. Большие земляные крабы трудятся над кокосовыми орехами, добывая ядра из их твердой скорлупы. Сероватые, с шелковистою шерстью крысы проворно лазают по стволам деревьев. В ветвях порхают зеленые голуби, любители мускатных орехов. Во внутреннем озере плещутся водяные птицы.
Людей на острове нет.
Коралловые острова встречаются в Тихом океане целыми архипелагами. Назовем: Разбойничьи (они же Марианские), Каролинские, острова Фиджи, Дружбы, Товарищества, Куков архипелаг, Самоа, наконец, Ваникаро, где потерпел крушение знаменитый Лаперуз.
Много таких островов открыто мореплавателями, но есть много и неизвестных, оставшихся незамеченными и поэтому не нанесенными на карту. Много есть островов подводных, представляющих собою опаснейшие рифы. Эти острова еще не доделаны зоофитами и через несколько десятков тысяч лет только еще вынырнут из морской пучины.
Зоофиты неисчислимы, и работа их упорна и настойчива.
К такому острову волны прибили обломок, на котором находились Бессребреник с юнгой, и через проход в кольце вогнали его во внутреннее озеро.
Испуганные водяные птицы сначала выразили было шумный протест, но потом успокоились, видя, что обломок приплыл, остановился у берега и больше не двигается.
Впрочем, они заметили на обломке еще два неподвижных предмета, только не знали, что это такое. Они никогда не видели людей.
На обломке были два неподвижных человеческих тела.
Одно побольше, другое поменьше.
Тело взрослого и тело ребенка.
Под горячими лучами солнца, высушившими его одежду и согревшими тело, взрослый пошевелился.
Глаза его раскрылись и сейчас же зажмурились от яркого света. Потом, как бывает после долгого пребывания в воде, человек громко и сильно чихнул, содрогнувшись с ног до головы.
Чихнул – и пришел в себя.
С радостным чувством вдруг ожившего он окинул быстрым взглядом приютившую его гостеприимную землю.
Кокосовые пальмы, мускатные деревья, крысы, крабы, зеленые голуби, веточки кораллов – все это разом представилось его взору.
Он прошептал с умилением:
– Боже! Я спасен! Благодарю тебя, Боже! – Но сейчас же сердце его сжалось от страха: – А мальчик? Жив ли он?
Он разжал руки, которыми держался за обломок, привстал и опять опустился.
– Я совершенно разбит! – сказал он.
Мальчик был привязан к другому концу обломка. Ноги его были в воде, а голова до плеч выставилась из воды.
– Жорж!.. Мой мальчик!..
Юнга не шевелился. Он был бледен, на губах выступила пена.
Бессребреник кое-как дотащился до него, дотронулся до его щек и вздрогнул: щеки были ледяные.
– Боже мой! Да он мертвый!
Он стал развязывать пояс, но не мог, и перерезал его.
Он поднял это маленькое тело, скрюченное предсмертной судорогой, и вытащил его на берег.
Там он положил его на солнышко, расстегнул рубашку и прильнул ухом к сердцу.
Сердце не билось.
Но Бессребреник все не верил. Он долго слушал, слушал…
Нет. Все верно. Мальчик умер. Не вынес. Все-таки Бессребреник по всем правилам стал делать ему искусственное дыхание, забыв о голоде, собственной усталости, он хлопотал несколько часов, стараясь осуществить невозможное.
Увы! Это ему, конечно, не удалось.
Мальчик, к которому жизнь была так жестока, перестал страдать.
Он отстрадал свое.
Маленький юнга, которого Бессребреник рад бы был спасти ценою собственной жизни, был мертв.
И вот этот сильный, бесстрашный человек, которого ничто не могло сломить, вдруг упал на колени и горько, горько зарыдал…
Но невыносимые страдания дали скоро о себе знать. Он почувствовал мучительный голод и еще более мучительную жажду. Вода нашлась в ямке по соседству, чистая и свежая. Бессребреник напился с жадностью зверя и сразу же почувствовал себя лучше.
Этот сильный, бесстрашный человек, которого ничто не могло сломить, вдруг упал на колени
На земле в изобилии валялись кокосы.