– Вы начинаете приводить меня в отчаяние.
– Сколько вы платите жалованья вашему слуге?
– Сорок долларов в месяц.
– Стало быть, в день доллар и… Позвольте мне пересчитать на французские деньги…
– Для чего вам все это? – спросила миссис Клавдия, начиная терять терпение.
– Вот для чего: ваш слуга получает в сутки шесть франков шестьдесят шесть сантимов, то есть в час около двадцати восьми сантимов… Предположим, что ему нужно полчаса, чтобы сходить на телеграф, стало быть, я должен уплатить ему пятнадцать сантимов, то есть три су.
– Ну, а дальше?
– Этих трех су у меня нет и не должно быть, ведь я джентльмен Без Гроша В Кармане.
Несмотря на всю серьезность положения, миссис Клавдия не могла удержаться от смеха, весьма схожего с трелями соловья.
– Это в самом деле очень забавно, но как вы думаете: в конце концов не станет ли подобное положение неудобным? – спросила она, когда припадок ее веселости начал проходить.
– Не знаю… может быть.
– Что вы намереваетесь делать?
– Очень просто: сам отнесу телеграмму.
– Могу я знать ее содержание?
– Извольте. Это подробное сообщение о вашем черном обеде, этой оригинальной выдумке миллионерши и хорошенькой женщины…
– Миллионерши уже нет!..
– Но хорошенькая женщина стала еще прелестнее.
– За исключением мелочей, вы – сама любезность.
– Всегда к вашим услугам.
– Бегите же на телеграф!.. Разве вы забыли, что моя нефть, весь мой завод, город, все мое состояние – все сгорело.
Джентльмен устремился на телеграф и по дороге встретил Пифа и Пафа со Снеговиком, пьяным, как истинный ковбой, проглотивший пинту сока тарантула. Все пустились вдогонку за ним, словно тот пытался от них скрыться, и успокоились, лишь увидав его входящим в здание телеграфа.
Депеша в Нью-Йорк была отправлена немедленно, и час спустя Бессребреник по законам американской аккуратности получил плату за свою первую статью.
Прежде чем вернуться к миссис Клавдии, он зашел взять билет для себя и Снеговика.
Его спутница была уже готова.
Впрочем, она отправлялась по-американски, без багажа, намереваясь купить дорогой все, что понадобится.
Два ручных чемоданчика, плед, непромокаемый плащ, зонт – вот и все.
Все пустились вдогонку за ним
Бессребреник отдал свой багаж негру, взяв с собой лишь плед с плащом на ремне, и предложил руку миссис Клавдии.
Пиф и Паф не отставали от них, и все вместе они прибыли на вокзал.
Между Чикаго и Денвером нет сложности в сообщении.
Всего насчитывается до пяти железнодорожных компаний, наперебой восхваляющих удобство, комфорт и быстроту своей доставки.
Все пять обществ имеют великолепные конторы и буквально наводняют отели своими объявлениями, фотографиями, цветными афишами, одна другой заманчивее.
В действительности же, если вагоны и хороши, то скорость – средняя, а сам путь просто ужасен; в этом отношении ни одна из пяти конкурирующих дорог ни в чем не уступает другим.
Пиф и Паф, сдерживая порывы Снеговика, благополучно усадили его между собой в том же вагоне, где поместились его хозяин и миссис Клавдия.
До Денвера было тридцать часов пути, и выехали рано. Снеговик спал как тюлень, Пиф и Паф жевали табак и гуляли по всему поезду; Бессребреник и миссис Клавдия разговаривали, мечтали, делали записи и спали.
Проехали несколько городов и достигли наконец штата Небраска, одного из самых бесплодных во всех Штатах и занятого в большей своей части так называемыми «непригодными землями».
Нельзя придумать названия, более подходящего для этих необозримых пустынных равнин, где глаз не встретит никакой другой растительности, кроме шалфея, заполнившего устойчивыми ароматами всю округу.
Лишь изредка группа индейцев нарушит однообразие пустыни, где не видно ни дерева, ни холма, ни хижины.
Поезд пошел вдоль Платт-Ривера, и поля шалфея исчезли, как по волшебству.
Почва становилась плодородной, и вот уже потянулись необозримые луга.
Местность также равнинна, но она уже заселена.
Попадаются люди, стада, фермы или ранчо.
Цивилизация, хотя еще в зачатках, коснулась этих необозримых пространств и преобразила их.
Там, где двадцать лет тому назад кочевали краснокожие и бродили бизоны, пасутся теперь бесчисленные стада быков, баранов и лошадей.
Бизоны уже на грани полного исчезновения; их едва остается сотня голов, и закон взял их под свое покровительство, водворив в Йеллоустон-парк.
Индейцы тоже близки к исчезновению. Неумеренное употребление водки и болезни, занесенные белыми, делают свое дело.
В Небраске с особенной ясностью обозначились процессы, под влиянием которых преобразуется весь американский материк с запада на восток.
Людской поток, который ничто не в состоянии сдержать, будет безостановочно надвигаться, пока не заполнит все необозримое пространство между Атлантическим и Тихим океанами.
На протяжении всего этого пространства то и дело возникают очажки цивилизации, быстро превращающиеся в многолюдные города.
Между этими городами – иногда на громадном расстоянии – попадаются лишь маленькие деревянные домики, склады угля, колодцы, и изредка встречаются люди.
Звонит колокол. Поезд свистит, останавливается на минуту и, запасшись водой и углем, снова мчится, свистя и тяжело дыша.
Любопытный путешественник, заглянув в путеводитель, с удивлением обнаруживает, что эта хижина, эти столбы с дощечками обозначены в нем как многолюдный город.
Если это заметит американец, он улыбнется и скажет своим гнусавым голосом:
– Вы удивлены – и совершенно справедливо… Но приезжайте сюда лет через пять-шесть, и вы действительно увидите город с десятью, пятнадцатью, двадцатью тысячами жителей.
И это правда.
Денвер – ярчайший тому пример.
В этом городе, основанном менее двадцати пяти лет назад, насчитывается уже до ста сорока тысяч жителей.
Два десятка лет назад это было жалкое местечко, а теперь в нем есть университет, уже прославившийся, биржа, несколько театров, просторные бульвары, ботанический сад, великолепные церкви, десятиэтажные дома и всюду электрическое освещение.
По мере приближения к молодой нарядной столице штата Колорадо количество ферм и обработанных участков увеличивается.
Скоро потянулись сплошные ранчо, с проволочной изгородью вокруг деревянных домов, стоящих среди хозяйственных построек.
Там и сям пасутся быки, коровы и лошади под охраной разъезжающих верхом ковбоев, одетых почти так же, как Снеговик, и вооруженных с головы до ног.
На одной из станций несколько из них сели в вагон, звеня в кармане деньгами, которые достались им с таким трудом и которые они едут промотать в шумных попойках.
Они фамильярно обратились к негру, принимая его за одного из своих:
– Алло! Бой!.. Здравствуй!
Произошел обмен рукопожатиями, от которых, казалось, мог последовать вывих плеча, и собеседники поплевали друг другу на ноги табак, который здесь все жуют с наслаждением.
– Откуда вы?.. Куда отправляетесь?..
– Из Нью-Йорка… Туда…
– Куда?
– Не знаю!
– Он глуп… или смеется над нами…
– Не смеюсь, говорю правду.
– Это не ковбой, а грязный негр, одевшийся по-нашему.
– Мошенник… идиот… негодяй!.. Постой, мы отучим тебя выставлять себя не тем, кто ты есть!..
Их было человек шесть; они с криками окружили негра, забавляясь его испугом, готовые устроить шум по любому поводу.
Со Снеговика сорвали шляпу и оборвали галун. От рубашки полетели клочья.
Негр, еще недавно так восхищавшийся своим романтическим костюмом, плакал, как дитя, и совсем побледнел, то есть стал пепельно-серым.
Он голосом и знаками умолял хозяина прийти к нему на помощь, и наконец Бессребреник, которого эта сцена сначала забавляла, видя, что дело может плохо кончиться, вступился за своего слугу.
Кроме того, ему жаль было платья, которое ковбои грозили превратить в клочья. До окончания пути у него в кармане было всего две тартинки; что он станет делать, если придется обновлять костюм слуги?
– Господа, – обратился он миролюбивым тоном к ковбоям, – оставьте беднягу в покое.
Ему засмеялись в лицо и посоветовали в собственных интересах не вмешиваться не в свое дело.
Бессребреник тоже начал смеяться, но в то же время ноздри его и верхняя губа вздернулись в странной гримасе.
Миссис Клавдия смотрела на него с любопытством, словно спрашивая, как он намеревается поступить.
Джентльмен встал и сказал сухим, отрывистым, совершенно изменившимся голосом:
– Я просил… Теперь приказываю… Прочь лапы, негодяи!
При этих словах ковбои на минуту выпустили свою жертву, находя довольно смешным этого человека, осмелившегося выступить один против шестерых.
– Постойте! – воскликнул один из них. – Мы и его разденем… Сударыня, потрудитесь пройти в соседний вагон; мы хотим его оголить, как червяка, и присутствовать при этом вам будет неловко.
Миссис Клавдия не тронулась с места, не отвечала, кажется, все более и более заинтересовываясь происходившим.
Бессребреник выпрямился, выпятил грудь и заслонил собою негра.
Ковбои подняли адский шум, набросились на него, вцепились в его одежду, стараясь ее разодрать.
Без видимого усилия джентльмен с расчетливой точностью нанес удар в один из перепоясанных красным кушаком животов.
В ту же минуту его рука разогнулась с силой стальной пружины и следующий удар пришелся по одному из багровых носов.
Послышались возгласы: «Ах!.. Эй!» – и обладатель красного кушака упал на пол, а его товарищ с разбитым носом последовал его примеру.
– Очень мило! – заметила миссис Клавдия, окончательно заинтересовавшись этим спортом.
Но это еще не финал. Предстоял поединок еще с четырьмя взбешенными противниками.
Бессребреник, вероятно, проникнутый убеждением, что нападение – лучшая форма обороны, встретил своих врагов на полдороге. Двое из ковбоев имели длинные бороды.