— У вас есть сын, герр Питер?
— Да. Алексей.
— И сколько ему?
— Семь лет всего.
— А не пора ли этому сокровищу идти спать? — молвила Софья. — И тебя, Георг, касается.
— Что я, маленький? — отвечал мальчик.
— Позволь и тебя поцеловать, дитя. На прощанье, — сказал Пётр и тоже поцеловал мальчика в лоб. — Раз мама отсылает, надо слушаться.
— Герр Питер, ваше величество, — взволнованно сказал Георг. — Отчего я не смог даже ложку согнуть?
— Ах-ха-ха-ха, — рассмеялся весело Пётр, увидев в руках мальчика злосчастную ложку. — Вырастешь, согнёшь, если, конечно, будешь трудиться.
— Вот видишь, Георг, его величество попрощался с вами. Идите спать. Вилли, позови Фриду.
Камергер вышел. Мальчик попросил Петра:
— Ваше величество, покажите мне на ложке, как это делается.
— Георг, — с укоризной сказала Софья.
— Нет, нет, я с удовольствием, — сказал Пётр и взял из рук Георга ложку. — Вот смотри, сынок.
И легко, безо всякой натуги, сперва скрутил её, а потом и согнул в кольцо.
— Как видишь, всё просто.
— Я возьму её на память, — сказал мальчик и засунул в карман.
Пётр ласково потрепал Георга по голове. Камергер пришёл с девушкой, она сделала глубокий книксен в сторону Петра.
— Фрида, уложи детей, — приказала Софья.
— Где, ваше высочество?
Софья переглянулась с Шарлоттой.
— В самом деле, где их уложить? В мезонине если, но там... Герр Питер, — обратилась Софья к Петру, — вы не хотите ли послушать прекрасную итальянскую музыку?
— Воля ваша, милая принцесса, вы тут капитан, командуйте, — отвечал Пётр, взявшись вновь наполнять кубки.
— Вилли, зови итальянцев. Фрида, а ты с детьми ступай туда. Мы потом приищем место музыкантам, в крайнем случае в каретах переночуют.
Музыканты, спустившись сверху, быстро расселись и ударили по струнам, смычкам и клавишам. Певица запела чистым, знойным голосом. Пётр, поманив пальцем Меншикова, что-то сказал ему, тот исчез за дверью, ведущей на кухню, и вскоре явился с подносом, заставленным стаканами. Пётр стал деловито наполнять их вином и, едва певица кончила песню, сказал:
— У нас не принято на сухое горло и петь и плясать.
И понёс поднос музыкантам, велел всем выпить, не исключая и певицу. Как-то незаметно случилось так, что гость стал распоряжаться в доме, а настоящая хозяйка тому не только не противилась, а, наоборот, радовалась.
— Герр Питер, — сказала Софья, уже захмелевшая. — А не станцевать ли нам?
— С удовольствием. Но сперва я должен посмотреть, как танцуете вы.
— Шарлотта, давай покажем.
Музыканты заиграли, курфюрстины начали танцевать, но что-то не устраивало Петра, он кивнул:
— Алексашка, тащи наших музыкантов.
Меншиков исчез и вскоре появился с нашими балалаечниками, ложечниками, дудочниками.
— Мин херц, что ж мы тут с двумя фраумами, там такие девчонки-ягодки.
— Зови всех.
С улицы стайкой входили служанки и слуги принцесс, жались к стенам. Пётр окончательно взял в свои руки управление вечером. Разлив вино в стаканы, он первым делом напоил музыкантов и приказал:
— Ребята, жарьте нашу плясовую.
Те ударили «русскую», на круг вылетел Алексашка и пошёл так отбивать дробь, что звенела посуда на столе. Пётр, размахивая руками, кружился вкруг него. Ментиков запел:
Соловей кукушку заманил в избушку
И шептал на ушко: заплачу полушку.
— Что, что он спел? — пристала Софья к Лефорту, заинтригованная смехом русских.
— Он спел о любви соловья к кукушке, ваше высочество, — перевёл Лефорт. — А это на русском языке очень смешно.
А Меншиков, притопывая, заорал другую:
И-эх, разлился Дон,
Глыбь — не переправиться,
Воробьям — по мудям,
Зайцам — по яйцам.
Тут и Лефорт не удержался, захохотал, и опять курфюрстина Софья попросила перевести.
— Это, ваше высочество, река Дон разлилась, а воробей и заяц, подтянув штаны, переходят вброд.
— Воробей и заяц подтягивают штаны, это вправду смешно, — согласилась, улыбаясь, принцесса.
— Танцевать всем! — закричал Пётр, не любивший бездельных зевак даже в веселье. — Всем, всем.
Кончилась пляска, Софья неожиданно заявила:
— Я хочу тоже научиться «русскую» плясать.
— Лефорт, покажи, видишь, я занят, — приказал Пётр, снова наполняя стаканы. — Алексашка, угощаем всех!
Сам нёс на подносе стаканы, заставлял пить и мужчин и женщин, кто отказывался, настаивал с упрёком:
— Как так? За здоровье своей курфюрстины не выпить? Пей, душа моя, пей.
А Лефорт меж тем, выйдя с Софьей на круг, показывал, как пляшется «русская».
— С каблука на носок, ваше величество, с носка на пятку. Вот так, вот так.
А Пётр не успокоился до тех пор, пока не обнёс всех вином, заставляя мужчин пить и по два стакана, второй уже за его, Петрово, здоровье.
Потом начались всеобщие танцы. Пётр приказал своим преображенцам-музыкантам разбирать дам и танцевать: «Пусть играют итальянцы». Сам схватил Софью, кружился с ней, хохоча и притопывая. Несмотря на большой рост, был ловок и галантен. Софья тоже раскраснелась от выпитого вина и от веселья, виновником которого был её высокий гость — царь всея Руси.
— Мин херц, — подлез Меншиков к Петру. — А что это у их дам рёбра как железные, взяться не за что, пощупать невозможно.
— Дурак, — рассмеялся Пётр, — это у них корсеты на китовом усу. Вот воротимся домой, велю нашим боярышням носить такие же. А то расплылись квашнями, видеть тошно. А эти, вишь, стройные как осы.
Веселье продолжалось до рассвета. Пётр велел притащить бочонок с вином и угощал всех, уже почти силой. Дворецкий, смекнув, что этак можно и окочуриться, потихоньку смылся, вскоре за ним истаяли и камергер с поварами. Видать, не зря молвится: что русскому здорово, то немцу — смерть.
И несмотря на шум и музыку, нёсшуюся снизу, вскоре уснула в мезонине принцесса Доротея, будущая королева Пруссии. Не отстал от неё и брат Георг, которого в грядущем ждала английская корона. Отдавшись в сладкие объятия Морфея, принц держал под подушкой руку, где лежала искрученная царём ложка — такой дорогой приз для мальчишки.
11Саардамские дни
Пётр не мог передвигаться столь медленно, как ползло Великое посольство, тащившее с собой огромный багаж. От Коппенбурга он доехал с ним до реки Липпе, а там купил большую лодку, оставил посольство и поплыл к Рейну, взяв с собой восемнадцать волонтёров. Поплыл в Голландию.
Доплыв до Амстердама, Пётр высадил всех, поручив заботам Фёдора Плещеева, и, взяв с собой лишь самых близких людей, отправился далее к Саардаму, о котором много был наслышан от плотников-голландцев, трудившихся на воронежской верфи. В Амстердаме в одной из портовых лавчонок Пётр переоделся в одежду голландского плотника — в красную фризовую куртку и холщовые шаровары, а на голову водрузил клеёнчатую шляпу.
Ночь на 7 августа застала их в пути. Пришлось ночевать на берегу в какой-то сторожке. Едва начало светать, двинулись дальше. Над рекой вис туман, постепенно начинавший редеть. Впереди по курсу увидели небольшую лодку рыбака. Подплыли ближе.
— Эй, — крикнул Пётр рыбаку, — далеко ли до Саардама?
Рыбак повернулся к ним лицом и вдруг вскричал в изумлении:
— Ваше величество, вы ли это?
— Ба-а, Геррит Кист, — узнал в рыбаке Пётр кузнеца, которого отпустил из Москвы домой. — Подгребёмся-ка, ребята.
Лодки сошлись, все радовались нежданной встрече, особенно кузнец и Пётр.
— Вот хорошо, что мы тебя встретили, Геррит, снимем у тебя квартиру. Пустишь?
— Государь, но я беден, и тебе, царю, разве пристало жить в лачуге?
— Ты что, забыл, Кист, что я не привередлив в жилье? Ныне вон в лодке спал — и ничего.
— Но у меня нет и свободной комнаты.
— Ерунда. Найдётся какой-нибудь чуланчик, нам и довольно. Мы ведь всего на неделю, ну на десять дней, не более. Ах, Кист, разве гостей так встречают?
— Прости, государь, я очень рад, но... — Кист стал выбирать самодельный якорь. — Поплывём, что-нибудь придумаем.
— А далеко ещё?
— Да вот тут за излукой.
Лодки поплыли рядом, Пётр сказал:
— Да, Геррит, о чём попрошу тебя, не говори никому, кто я есть. Ладно?
— А как же мне сказать?
— Скажи, мол, знакомые плотники из России приехали.
— А как же вас-то звать мне?
— Зови герр Питер. И всё. Мол, вместе на верфи трудились.
Кист поскрёб затылок, покряхтел:
— Какая незадача.
— В чём дело, Геррит?
— Да у меня в задней половине живёт вдова-подёнщица, как-то её выселить надо. А как?
— Вот эту твою половину мы и снимем. Алексашка, дай задаток ему.
— Сколько?
— Ну гульденов тридцать. Хватит тридцать, Геррит?
— Конечно, конечно, ваше... герр Питер. Этого даже много.
— Не много. Вдове, чай, отступные потребуются, гульденов десять. Кстати, Кист, ты передал вдове Муша те пятьсот гульденов, что я послал?
— А как же, герр Питер. Сразу же. Она так была довольна, что даже плакала.
— Потом покажешь мне её дом.
— Она через два дома от меня живёт. Почти соседка. Долго ль добирались до нас, герр Питер?
— Да почитай пять месяцев.
— Ого. А я за месяц доехал.
— Ну ты был налегке. А у нас целый обоз, да и встречи были деловые.
Они подплыли к первым домам, и Кист указал на крайний — с длинной трубой, сложенной из кирпича.
— Вот это мой дом, герр Питер. Вы плывите дальше до гостиницы «Выдра», там в пивной подождёте. Мне ж надо половину-то освободить, прибрать там и Герту предупредить.
— Кто это?