[104] менее разорён. А главное, это будет шаг навстречу Левенгаупту.
Первый министр и генерал-квартирмейстер решили держаться сообща.
На военном совете, который начался на следующий день после завтрака, Карл XII первым долгом спросил:
— Кто мне ответит, где сейчас Левенгаупт?
Генералы удивлённо переглянулись. Каждый понимал, что любые сведения о движении корпуса Левенгаупта в первую очередь поступают к королю.
— Я полагаю, ваше величество, — дабы замять неловкость, начал первый министр Пипер, — он ещё далёк от театра наших действий, и поэтому было бы самым разумным выступить ему навстречу.
— Это же будет равносильно отступлению, — заметил фельдмаршал Реншильд.
— Не отступлению, фельдмаршал, а шагом к усилению армии, — возразил Гилленкрок. — Именно после соединения с Левенгауптом мы смогли бы двинуться на Москву через Смоленск, имея при себе его обоз.
— А я считаю, — взглянул Реншильд на короля, явно вызывая его на поддержку, — я считаю, что нам необходимо повернуть на юг.
Карл старался сохранить бесстрастное выражение лица, не вмешиваться в спор, не давая хотя бы мимикой кому-то перевес. Пипер прищурился и заметил с сарказмом:
— Если у фельдмаршала ревматизм, то это не значит, что мы все должны бежать к солнцу.
Король чуть улыбнулся, но не настолько, чтоб это было воспринято как поддержка графа, ему просто понравилась «шпилька» о фельдмаршальском ревматизме.
— При чём тут ревматизм, граф, — отвечал Реншильд. — За поворот на юг говорят благоприятно складывающиеся обстоятельства.
— Вы имеете в виду Мазепу?
— Вот именно. Он обещает выставить двадцать тысяч казаков.
— Обещает? — опять прищурился Пипер. — Надеюсь, фельдмаршал понимает, что обещание не есть дача.
— Помимо этого, Украина выгодна со всех сторон, граф. Во-первых, там благодаря Мазепе мы получим вдоволь провианта. Далее, оттуда удобнее идти на Москву. И что не менее важно, там рядом Польша, откуда к нам на помощь придут король Лещинский и генерал Крассау.
Пипер взглянул на Понятовского, представлявшего короля Лещинского, и даже вроде бы сделал извинительный полупоклон в его сторону.
— Пусть не обидится господин Понятовский, но на короля его мы тоже не можем рассчитывать.
Понятовский смутился, бросил быстрый взгляд на Карла, надеясь, что тот не даст в обиду своего ставленника и союзника. Однако король, как обычно, помалкивал. А Пипер жёстко продолжал:
— Наоборот, выходя в поход, мы вынуждены были оставить Лещинскому шесть лучших своих полков. Чего же нам ждать от него? Стоит нашим уйти из Польши, как сейм попросту выгонит Станислава.
— Пусть попробует, — процедил Карл.
Пипер понял, что его выпад против Лещинского разозлил короля и теперь почти наверняка план первого министра будет отвергнут.
«Господи, дался ему этот Лещинский, — подумал Пипер. — Что он нашёл в нём? Ничего. Ведь пустое же место. Впрочем, может, потому король и поддерживает его, что он беспрекословно ему послушен». Но вслух сказал:
— Ваше величество, я ничего не имею против короля Лещинского. Я просто оцениваю его реальные силы. Их нет. Это миф, в который, увы, пытается верить фельдмаршал. Давайте судить здраво, ваше величество. Господа, здраво. Где сейчас есть реальная сила, которая может не только усилить армию, но и спасти нас от голода? Это корпус Левенгаупта. Этой силы никто не может отрицать. Она есть, она идёт к нам.
— Что ж, прикажете ждать её здесь, пока не передохнут все кони и солдаты? — с усмешкой спросил Реншильд. — Так?
— Нет. Я... Мы не предлагаем ждать, мы с генерал-квартирмейстером предлагаем идти к Могилёву, где ещё можно найти продовольствие и куда наверняка прибудет Левенгаупт.
— Ну, генерал-квартирмейстеру по долгу службы надлежит думать о провианте, — не без ехидства напомнил Реншильд. — Кстати, в иных полках уже по две недели солдаты не ели хлеба, Гилленкрок.
— Я стараюсь делать всё, что в моих силах, фельдмаршал. И именно поэтому согласен с первым министром, что нам немедленно надо идти к Могилёву. Немедленно. Иначе русские могут перехватить Левенгаупта.
— Левенгаупта? — усмехнулся Реншильд. — Да они боятся одного его имени. Они не посмеют приблизиться к нему.
— Они ещё более боятся имени нашего короля. — Гилленкрок сделал полупоклон в сторону Карла, как всегда сидевшего в углу. — Однако ж не боятся нападать на нас едва ли не каждый день.
— Эти блошиные укусы вы всерьёз считаете нападением, Гилленкрок? Едва ввязавшись в бой, они бегут от нас словно зайцы.
— Однако эти «зайцы», фельдмаршал, выбили у нас уже около трёх полков.
— Если б вы, генерал-квартирмейстер, хорошо кормили наших солдат, этого бы не случилось, — парировал фельдмаршал упрёк о потерях. — Откуда у солдат берутся силы для боя? От хлеба, дорогой Аксель, от хлеба. А где он?
Реншильд победоносно взглянул на Пипера и Гилленкрока, считая, что не только разбил их доводы, но главное, отомстил за свой «ревматизм». А назвав Гилленкрока по имени — «дорогой Аксель», он не расположение своё ему явил, а скрытую насмешку, обвинение в мальчишестве.
Пипер понял по одному ему известным приметам, что король склоняется на сторону фельдмаршала, и поэтому, вскочив, заговорил с жаром:
— Ваше величество, армия знает о том, что к нам идёт Левенгаупт с провиантом, она ждёт его, надеется. Но если русские перехватят обоз, то шведы падут духом. Никто не может гарантировать, что шведский солдат, с радостью сражавшийся под вашим командованием, не разочаруется во всём и что ему даже жить не захочется, когда он увидит, что его привели в страну, откуда вернуться на родину у него нет никакой надежды. Заклинаю вас, ваше величество, обдумать всё, взвесить на весах разума. Поворот на юг сейчас смертелен для нас. Концом всего этого будет полная гибель цветущей армии, с которой король совершил такие блестящие деяния. Эта потеря будет невосполнима, ваше величество, как для вас, так и для Шведского королевства.
Пипер сел, стараясь не смотреть в сторону фельдмаршала, но тот сам напомнил о себе:
— Вы что же, граф, считаете, что я желаю гибели нашей армии?
— Нет. Я так не говорю, фельдмаршал. Но я считаю ваш план неприемлемым.
— Странно, — пожал плечами Реншильд. — Очень странно. С каких это пор партикулярные люди стали устанавливать, как надо вести военную кампанию?
Фельдмаршал знал, что говорить. Карл XII, считавший себя до мозга костей военным, недолюбливал и даже презирал дела и людей партикулярных, то есть гражданских. А что ни говори, граф Пипер министр, а значит, человек невоенный.
Все присутствующие уже поняли, какой план примет король. Однако Карл решил ещё немного поиграть в «военный совет». Он взглянул на молчавшего до этого генерала Лагеркрону.
— А что думает об этом командир нашего авангарда?
Что мог «думать» прямой подчинённый фельдмаршала?
— Я думаю, ваше величество, — вскочил Лагеркрона, — надо идти на Украину. Казаки, перешедшие на нашу сторону, станут так же терзать московитов, как сегодня они не дают нам покоя.
— Ну что ж, — заговорил наконец король, и все мгновенно повернулись в его сторону, являя верноподданнические чувства. — Я тоже считаю, что необходимо идти на Украину. Там нас ждёт тайный и сильный союзник. Кроме того, нельзя сбрасывать со счетов Турцию, которая всегда желала ослабления России и, в случае необходимости, может выступить на нашей стороне. А что касается Лещинского, граф, то как только мы выиграем генеральную баталию, все его противники прикусят языки и развяжут ему руки. Ну а Левенгаупт? Я думаю, фельдмаршал прав: Адам не даст себя ни обмануть, ни тем более победить русскому медведю. Он догонит нас.
Карл увидел, как скисли Пипер с Гилленкроком, и поэтому решил взбодрить последнего, поручив ему дело, противником которого тот только что выступал:
— Генерал-квартирмейстеру я предлагаю к завтрашнему дню разработать маршрут нашего похода. И как только этот маршрут будет объявлен, тотчас Лагеркрона выступит с авангардом, а потом последуем и мы. Всё, господа.
Пипер дождался, когда все генералы удалились, сказал мрачно:
— Ваше величество, но это путь к гибели.
— Нет, Карл, ты не прав, — улыбнулся король. — Это путь к победе и славе. Мы должны дерзать, пока нам везёт.
15Битва при Лесной
Узнав о том, что король вышел из Старишей и двинулся на юг, не дождавшись Левенгаупта, Пётр срочно собрал военный совет, на котором выступил сам.
— Господа генералы, — начал он решительно, — приспел час действовать с наивозможным поспешанием. Отныне путь короля лежит на юг. Тебе, Борис Петрович, с основной армией надлежит идти за ним следом, как и прежде беспокоя его. Вперёд же пошли генерала Инфланта с конницей, дабы сумел он подготовить Стародуб и Млин к обороне, если же, паче чаянья, сие окажется невозможным, разрушил и сжёг их. Тебе, светлейший, велю слать немедля эстафет Мазепе — выступать навстречу шведам, дабы облегчить задачу армии Шереметева. Я же, господа, с летучим отрядом, сиречь корволантом, выступлю наперерез Левенгаупту, с которым стану искать баталии. Хотел я корволант иметь весь кавалерийский, но по причине ужасных грязей, в которых ещё неведомо кто скорей идёт — пеший или конный, — возьму тысяч пять пехоты и столько же кавалерии. Мы не ведаем, с какой силой идёт Левенгаупт, предположительно с восьмью тысячами. Но дабы иметь перевес, я вызову из Кричева Боура, пусть он идёт на Шклов встречь Левенгаупту, так что ты на него не рассчитывай, Борис Петрович.
— Может, следует, государь, и Вердена звать из Моготова, — сказал Шереметев. — Коли король не пойдёт на Смоленск, что ж ему там даром стоять-то да хлеб переводить?
— Зело верно, Борис Петрович, заметить изволил. Вердена я позову к себе в сикурс за мной вдогон. Тебе же, светлейший, надо идти на соединение с Мазепой. Всем ещё раз повелеваю — беспокоить неприятеля по своему усмотрению и воле, в генеральную баталию с ним не вступать без меня. Сие строжайше запрещаю.