Петра не успокаивало, что ему доставили более сорока шведских знамён и шестнадцать пушек, захваченных в бою. Пушки он тут же велел включить в состав русской артиллерии, дабы заутре они уже могли вести огонь по шведам.
Он не знал, что у Левенгаупта осталась всего одна пушка, да и ту он велел утопить в реке. Пётр считал шведского полководца ещё сильным и способным оказать завтра изрядное сопротивление.
Где же Верден?
Что готовит к утру Левенгаупт?
Почему у него так много костров?
Не подошёл ли к нему сикурс?
Пётр не мог сомкнуть глаз и на мгновение, хотя не спал уже почти двое суток. Он ждал утром продолжения баталии.
Левенгаупт, прикинув ночью, что потери его убитыми и ранеными составили почти половину корпуса, решил уходить. Трудное решение пришлось принимать шведскому полководцу. Он знал, что главная армия голодает, что надеется только на его обоз, который он с таким трудом собирал в Курляндии. Часть провианта поступила с родины, напрягавшей последние силы в этой войне, часть Левенгаупт выколотил из населения Курляндии и Литвы. И теперь всё это предстояло оставить врагу.
Левенгаупт понимал, что, несмотря на мужество его солдат, если сражение завтра продолжится, весь корпус его будет уничтожен. И обоз всё равно станет добычей русских. Надо спасти хотя бы половину корпуса.
Левенгаупт приказал разложить много костров и поддерживать в них огонь всю ночь, чтобы русские не могли ни о чём догадаться. У костров оставались только раненые, не могшие продолжать путь. Их было несколько тысяч, и Левенгаупт бросил их на произвол судьбы под завывающую вьюгу, на мучения и почти верную гибель.
Слишком много горя и страданий принесли шведы народу этой земли, чтобы даже раненые могли рассчитывать на милосердие изгнанных, разорённых жителей.
16Погоня
Едва забрезжил свет, в русском лагере заиграла труба. Солдаты строились по батальонам, жуя на ходу сухари, готовились к атаке. И вдруг с быстротою молнии разнеслась среди русских радостная весть: «Шведа нет. Бежал».
— Бежал? — вскричал Пётр в удивлении и радости, узнав об этом, и приказал: — Ко мне генерала Пфлуга и бригадира Фастмана.
Едва явились Пфлуг в нафабренных усах и блестящей кирасе и Фастман, царь повелел:
— Сколь можете скоро ступайте за шведами. Арьергард наверняка не дошёл и до Пропойска. Зело важно добить Левенгаупта. У Пропойска через Сож бродов нет, переправа затруднена им будет. Ты, Фёдор Иванович, изволь потрудиться артиллерией, бери поболе коней — и марш, марш.
Сам Пётр с гвардейскими полками остался на месте, дабы выяснить плоды своей победы. Он приказал считать убитых шведов и русских, своих похоронить с честью, произвести точный подсчёт богатым трофеям.
Ликующий Пётр забыл и о сне и о еде. Он тут же на поле боя садится за письма в Петербург Апраксину и в Москву.
«Объявляю вам, государь, что мы вчерашнего дня неприятеля добили, хотя он и стоял крепко и атаковал нас зело жестоко. Как я сам видел, бой на сей баталии, ежели б не леса, могли бы шведы выиграть, понеже их больше нас на шесть тысяч было. И во весь день невозможно определить было, чья виктория будет. Но всё же с Божьей помощью мы неприятеля, сломив, побили наголову, так шведов убитых с восемь тысяч на месте осталось. Обоз весь, шестнадцать пушек, сорок два знамени и поле нам досталось. Извольте потрудиться, государь, в ведомостях и всяких письмах объявить всем о нашей славной виктории».
Генерал Пфлуг повёл на рысях вдогонку конных гренадер и драгун. Выпавший ночью снег начал таять, увеличивая на дороге грязь и лужи. Вслед за драгунами двинулась артиллерия. Фастман, пользуясь приказом царя, впряг в каждую пушку по десять и более лошадей, посадил в сёдла всю прислугу и ускоренным маршем направился к Пропойску.
Вскоре Пфлуг догнал арьергард. Со стороны шведов хлопнуло несколько выстрелов, не причинив вреда драгунам.
— Бросай оружие! — раздалась зычная команда.
Шведы стали бросать ружья, поднимать руки. Драгуны начали окружать арьергард, который по количеству людей оказался едва ли не больше русского отряда.
Кто-то из шведских офицеров понял это и приказал стрелять по русским. Из самого центра арьергарда ударил залп по гренадерам, несколько человек свалились с седел, рухнули три лошади с пробитыми головами.
— Р-руби их, братцы-ы! — пронеслась эхом команда среди драгун, и зазвенели, засверкали палаши и сабли.
Шведы бросились врассыпную, уже никто не стрелял. Драгуны, озверевшие от столь коварного поведения шведов, рубили без всякой пощады.
— Остановитесь! Остановитесь! — кричал охрипший генерал Пфлуг. — Пленных берите. Берите пленных!
Но никто его не слышал, а и слышал, так не хотел исполнять это приказание. Зато шведы услышали и даже поняли, чего требует, пытается требовать от своих подчинённых этот русский генерал с охрипшим голосом.
— В плен берите! Берите в плен!
И уцелели именно те, кто бросился не прочь в лес, а под спасительную власть генерала.
Когда драгуны группами стали возвращаться из леса на зов трубы, то обнаружили вокруг своего командира толпу сдавшихся шведов. Сдавшихся самому генералу и его адъютанту.
Пфлуг, отрядив группу сопровождающих, отправил пленных назад к Лесной, чтобы сдать их царю, а сам двинулся к Пропойску догонять Левенгаупта.
Фастман явился к реке Сож 30 сентября, когда шведы уже заканчивали переправу. Тут же развернув пушки, он с берега ударил картечью по лодкам и по скоплению шведов на другой стороне реки. В шведском лагере поднялась паника, лодки, бывшие на воде, переворачивались самими же плывшими в них. А пушки бухали и бухали, словно градом, сея картечью по воде.
Ещё стреляли пушки, а Фастман, пристроившись на пороховой бочке, уже строчил донесение царю:
«Государь, мы настигли шведов и стреляли по ним столь славно, что Левенгаупт с людьми своими побежал великим скоком от стрельбы нашей. Не знаю, смогут ли после этого догнать их драгуны вашего величества».
Пётр улыбнулся, прочитав последнюю строчку донесения, щёлкнул по бумаге пальцем:
— А Фастман изволит шутить над нами. Ну что ж, дай Бог и далее весело воевать.
Вечером к царю привели перехваченного за Пропойском посыльного от Левенгаупта к королю — майора Левена с двумя спутниками.
— Пакет, — сказал требовательно царь.
— Какой пакет? — не понял майор.
— Который писан королю Левенгауптом.
— Но его не было. Велено было передать на словах.
— Что было велено?
— Что мы разгромлены, обоз брошен и что ныне мы в отчаянном положении.
— Как Левенгаупт сам? Здоров?
— Левенгаупт здоров, но генерал Штакелберх ранен в голову.
— Сколько имел пушек Левенгаупт?
— Семнадцать.
— Хм, — хмыкнул Пётр. — Что творилось у вас после первого дня сражения? Отчего не решились продолжать баталию?
— Дисциплина с наступлением темноты совсем исчезла у нас, ваше величество. Солдаты вышли из повиновения, перестали слушаться офицеров, все кинулись к мосту. Там стало столь тесно, что многих потоптали, столкнули в воду.
— М-да, паника есть пагубная вещь на войне, — заметил царь. — И честно признаюсь, сего я от шведского войска не ожидал.
— Мы сами были поражены этим, ваше величество.
— На сколько было рассчитано продовольствие в обозе?
— На всю армию на три месяца, ваше величество. Такой срок был установлен королём для взятия Москвы.
— Ну что ж, — дёрнул усом царь, не то усмехаясь, не то оскалившись. — Отныне срок сей удлинится, а то и вовсе скончания иметь не будет. Ступайте, майор, ешьте русскую кашу да готовьтесь к вступлению в Москву, но не с барабаном — с позором. Даст Бог, вступите в неё вкупе с генералами вашими и горячим королём вашим.
17На Стародубские квартиры
Стародубский полковник Иван Скоропадский[105] получил от гетмана Мазепы эстафету, в коей ему вменялось: «...дабы христианскую кровь сберечь, уступить город тому войску, которое первым подойдёт к крепости».
Скоропадский понял, на какое войско рассчитывает гетман, ибо ближе всего к Стародубу были шведы. Да и совсем недавно в прошлой эстафете, соблазняя полковника на измену, Мазепа писал:
«Бессильная и невоинственная московская рать, бегающая от непобедимых войск шведских, спасается только истреблением наших селений и захватыванием наших городов».
Первым желанием Скоропадского было отправить письмо царю, мол, смотри, кому ты веришь. Но, вспомнив о судьбе Кочубея и Искры, смолчал стародубский полковник, решив, что шила в мешке всё одно не утаишь, рано или поздно покажется.
Однако, дабы успокоить пока ещё сильного Мазепу, Скоропадский в ответной эстафете уверил его, что-де поступит «согласно повелению гетмана». А сам выслал навстречу шведскому авангарду лазутчиков из местных крестьян, коим вменено было отвести шведов от города.
Генерал Лагеркрона, шедший по узким лесным дорогам через сожжённые деревни, где не то что жителей — живой твари найти было невозможно, очень обрадовался, когда к нему притащили наконец крестьянина, которого обнаружили солдаты в одном из погребов. Солдаты хотели попытать «азиата» насчёт хлеба, но генерал запретил его и пальцем трогать.
— Знаешь ли дорогу на Стародуб? — спросил через переводчика Лагеркрона испуганного крестьянина.
— Как не знать, — отвечал тот. — Часто бывал там.
— А провести нас сможешь?
— Отчего ж не смочь. Ежели обижать не станете, проведу.
— Обижать не станем. Но ежели обманешь, жизни лишим.
— Как можно обманывать, пан. Всю жизнь никого не обманывал.
— Ну веди же.
И повёл крестьянин шведский авангард по дороге, шедшей через глухой заболоченный лес. Версты через две — развилок. Крестьянин уверенно свернул на правую дорогу.