— Вели запрягать. Будем трогаться.
— Сейчас приговор исполнят, и начнём запрягать. Трубач уж команду ждёт.
5Лифляндия
Вскоре после Пскова Великое посольство въехало в Лифляндию — владения Швеции. В это время особое беспокойство Петру доставляла Польша. Несколько месяцев назад там умер король Ян Собеский[20], и полякам предстояло избрать нового короля. На корону эту рассчитывали около десятка претендентов, но самыми серьёзными были два из них — французский принц де Конти и саксонский курфюрст Август Фридрих I[21]. Для России крайне нежелательно было избрание французского ставленника, так как в этом случае Польша могла, нарушив мирный договор с Россией, стать союзником Турции, а значит, и врагом России, поскольку Франция, несмотря на разность религий, традиционно во всём поддерживала Порту в её притязаниях к соседям.
Поэтому Пётр велел русскому резиденту в Варшаве Никитину Алексею Васильевичу всячески поддерживать сторону курфюрста Августа на избрание королём, не жалея для подкупа панов ни денег, ни «сорочек».
Именно для поддержания сторонников Августа царь придвинул к польским границам армию и отдал приказ усилить её четырьмя стрелецкими полками Чубарова, Колзакова, Чёрного и Гундертмарка, перевести их из Азова в Великие Луки под команду князя Михаила Григорьевича Ромодановского. Это давало возможность резиденту Никитину не только задаривать панов, но и угрожать им, что-де в случае избрания де Конти русское войско вступит в пределы Польского королевства.
Не дремала и французская сторона, их посланник обещал польским магнатам, что в случае избрания королём де Конти султан вернёт Польше крепость Каменец и заключит с Польшей сепаратный мирный договор.
Споры на сейме между сторонниками принца и курфюрста нередко кончались потасовками с применением не только кулаков, но и сабель.
Чтобы не раздражать поляков — этот растревоженный улей — Великое посольство ехало не через Польшу, а кружным путём через шведские владения, продолжая внимательно следить за событиями в Речи Посполитой и по возможности влиять на них.
Первого апреля подъезжали к Риге. Пётр оказался прав, три недели ушло на дорогу. За это время дорогу так развезло, что сани ехали едва ли не по земле.
За милю до Риги посольство поджидали три кареты, высланные навстречу губернатором Дальбергом.
— Герр Питер, — окликнул было Петра Лефорт, кивая на одну из карет.
Пётр отрицательно замотал головой.
— Сие великим послам предназначено. Езжайте.
Великие послы не стали чиниться. Первый посол адмирал Лефорт уселся в первую карету, во вторую генерал Головин и в третью думный дьяк Возницын. Так они и двинулись, а урядник Михайлов шагал возле каптаны с казной, отказываясь садиться в сани, дабы легче было коням тянуть воз по земле. Глядя на него, не осмеливался влезать в каптану и Меншиков, шагал рядом, стараясь идти в ногу с бомбардиром.
Уже в виду Риги послов встретил отряд рейтар в парадных бархатных мантиях, в шляпах со страусовыми перьями, со знамёнами, с трубачами и литаврами. Тут же русских ждали шесть карет.
— Ты глянь, мин херц! — сказал Меншиков восторженно. — Встречают-то по-королевски. Уж не пронюхали ли про твою милость?
— С чего ты взял?
— А ты вон на ту карету глянь. Золочёная ведь.
— Ну и что?
— Так для кого она?
— Для Франца Яковлевича, он тут заглавное лицо.
Командир рейтар майор Врангель, привстав на стременах, произнёс приветственную речь, «от всей души приглашая дорогих русских гостей в столичный град Лифляндии, от имени губернатора Дальберга обещая им всяческое содействие в их высокой миссии».
— Сладко поёт, — заметил Пётр, — не набил бы оскомину.
Однако встреча ему понравилась, рейтары с обнажёнными мечами с музыкой сопровождали Великое посольство до самой отведённой для них резиденции. Русские разместились в трёх домах. И сразу же Лефорт с Головиным отправились к губернатору представиться и поблагодарить за оказанный приём. Едва дождавшись их возвращения, Пётр приступил к расспросам:
— Ну как?
— Губернатор очень любезен, — сказал Лефорт. — Заранее просил извинения за некие неудобства, связанные с неурожаем.
— Что он имел в виду?
— А то, Пётр Алексеевич, — сказал Головин, — что нам придётся пробавляться на подножном корму, то бишь кормиться за свой счёт. А в связи с неурожаем тут дороговизна страшная.
— А как насчёт телег?
— И телеги наша забота, и сани продавать нам же самим.
— Да что мы сейчас за них выручим? Кому они летом нужны?
— В том-то и дело, Пётр Алексеевич, пролетим мы на этих санях да телегах.
— Ну вот, как я и говорил, со сладкого оскомина нас доймёт.
— Но и это не всё, герр Питер, — молвил Лефорт. — Дальберг просил без нужды в город не выходить.
— Ну, этого он не дождётся, — нахмурился Пётр. — Кто ему сообщил о нашем приезде?
— Сперва купец Любе, а потом официально наместник псковский предупредил.
На следующий же день Пётр в сопровождении переводчика Шафирова и нескольких волонтёров отправился в гавань, однако их задержали у цейхгауза[22].
— Сюда нельзя.
— Почему?
— Приказ губернатора посторонних не пускать.
— Ладно, — сказал Пётр, — идём посмотрим крепость. Алексашка, замеряй глубину рва у крепости.
— Хорошо, герр бомбардир.
Но уже на подходе к крепости их встретили солдаты с мушкетами и тоже заступили путь.
— Ну их к чёрту. Идём вперёд, — решительно молвил Пётр, не привыкший к тому, чтобы ему отказывали.
Однако солдаты угрожающе закричали и вскинули мушкеты.
— Чего они орут? — спросил Пётр Шафирова.
— Тут и без перевода ясно, господин бомбардир, кричат: если ещё сделаем шаг, откроют огонь.
— Мин херц, стоит ли на рожон лезть, — сказал Ментиков. — Ну их в баню. Оне караульные, выстрелят и будут правы.
Однако Пётр, воротившись в резиденцию, прошёл в комнату главного посла и загремел:
— На кой чёрт мне любезности вашего губернатора, если мне не дают сделать по городу и шагу? Что я, шпион, что ли?
— В каком-то смысле так, герр Питер, — разулыбался Лефорт. — И Дальберг со своей стороны прав, не желая пускать посторонних к военным объектам. Не забывай, что Рига пограничный город, герр Питер. И потом, наверно, они помнят, как сорок лет назад твой отец подступал под их стены[23]. А ну ты подступишь.
— Я же воюю с Турцией, не со шведами. Ты бы мог объяснить этому графу, ты же первый посол, тебе вон и золотую карету подают. Что стоило тебе попросить за бомбардира.
— Потому и не могу просить за бомбардира, мой друг, дабы не открыть твоё инкогнито. Неужто не понимаешь?
— Да понимаю я, — отмахнулся Пётр. — Но зло берёт. Хотел посмотреть, может, что для Азова перенять.
И налил себе из корчаги, стоявшей на столе, водки. Выпил, крякнул, сказал хмурясь:
— Проклятое место.
Хотел Пётр немедленно покинуть «проклятое место», но тут тронулась река, и Великое посольство невольно застряло в Риге. Впрочем, задержал не только ледоход, но и смена саней на телеги. Пётр, томимый вынужденным бездельем, писал друзьям письма в Москву: «...Здесь мы рабским обычаем жили и сыты были только зрением. Торговые люди здесь ходят в мантелях и на первый взгляд кажутся правдивыми, однако с ямщиками нашими за копейку лаются, покупая сани, а тут же продают их втридорога».
Но сытость зрением не помешала Петру сообщить в письме Виниусу и количество постов на валах, и даже примерную численность там находящегося гарнизона, и где что не доделано в крепости. А Ромодановскому он послал подробный рисунок перевязей на солдатах, дабы потом подобные делать и для своих полков: «Зело красиво и практично».
Через день к великому послу Лефорту прибыл от губернатора капитан Лильешерна. Щёлкнув каблуками, он представился и сказал:
— Господин посол, я имею поручение от графа Дальберг а просить от его имени извинения за то, что намедни стража не дозволила лицам вашей свиты прогуливаться на валах и по контрэскарпам крепости. И так как лица не хотели удалиться, стража вынуждена была пригрозить оружием.
— Я принимаю извинения графа, капитан, и прошу передать ему, что стража исполняла свой долг и действовала совершенно правильно.
— Господин посол, граф Дальберг надеется, что подобные огорчительные случаи далее не будут иметь места.
— Передайте графу, господин капитан, я уже отдал приказ, чтоб подобное не повторялось. А виновных за вчерашнее уже наказал. — Лефорт покосился на стоявшего у окна Петра, опасаясь, как бы тот ненароком не рассмеялся.
— Благодарю вас, господин посол, за понимание.
Когда капитан удалился, они расхохотались вместе.
Но Пётр, вдруг оборвав смех, молвил вполне серьёзно:
— А я ведь ждал, как ты начнёшь меня распекать при нём.
— Серьёзно?
— Конечно. Тебя, великого посла, подвёл под графские упрёки какой-то урядник. Надо было задать этому уряднику хорошего перца.
— И ты б стерпел?
— А то нет.
— Ну ладно, — усмехнулся Лефорт, — учтём на грядущее.
— Послушай, Франц Яковлевич, не могу я сидеть здесь с вами до морковкиных заговен.
— А я разве держу тебя, герр Питер? Вот пройдёт ледоход, переправляйся и тори нам путь.
Однако до конца ледохода русское Великое посольство отпраздновало ещё Пасху. Свой походный поп отслужил торжественную службу, и помогал ему в торжестве наскоро собранный из волонтёров и солдат хор певчих, в котором отлично вёл басовую партию бомбардир Пётр Михайлов. И после службы все радостно христосовались, и каждому было лестно поцеловаться с бомбардиром, попростеть у него прощения, а получив таковое, просить и его самого. Он христосовался со всеми, был ласков, растроган и непривычно тих.