— Это верно, — сказал Брюс. — Вы, государь, есть голова всего государства, а голову всегда беречь надлежит.
— Пустое, господа генералы, — нахмурился Пётр. — Я полковник Преображенского полка и в силу звания своего беру себе первую дивизию. А приобщаться мне или не приобщаться — впредь прошу разговора не заводить. Всё.
Пётр несильно хлопнул ладонью по столу, как бы ставя точку на обсуждении этого вопроса.
— Борис Петрович, ты вёл переговоры с Реншильдом о дне баталии?
— Да, государь. Мы договорились начать оную утром двадцать девятого июня, как токмо взойдёт солнце.
— Ну что ж, три дня нам достанет закончить все редуты. Одно худо: удержится ли до сего дня Полтава.
— Даст Бог, выстоят, Пётр Алексеевич. Три месяца держались, а уж три дня как-нибудь сдюжат.
В горницу вошёл адъютант и, пробравшись к царю, положил перед ним на стол бумажку и что-то шепнул.
— Когда? — быстро спросил Пётр.
— Только что, — отвечал адъютант.
Пётр быстро прочёл написанное на бумажке, поднял глаза:
— Господа генералы, только что из гвардейского полка к неприятелю перебежал унтер-офицер.
— Кто? — подался вперёд всем корпусом Меншиков, знавший их всех много лет.
— Ройтман!
— Немец, — грохнул светлейший кулаком по столу. — Так я и знал.
— Этот унтер-гвардеец слишком много знает, — продолжал Пётр. — Теперь наши редуты будут у короля как на ладони. Что делать, Борис Петрович?
— А что сделаешь, Пётр Алексеевич, редуты поперечные выстроены. Осталось пушками да людьми усадить. Ещё не доделаны два продольных редута. И времени уж мало... Вот новобранный полк у нас...
— Стой, стой, Борис Петрович, ты верно заметить изволил. Изменник наверняка направит короля с главным ударом на новобранцев. А посему распорядись немедленно отобрать у новобранцев их серую форму и одеть в неё Новгородский полк. Этот полк зело стоек, и Карлус на нём себе шею своротит.
Фельдмаршал и генералы стали выходить из горницы, задержался, как всегда, светлейший. Когда остались они вдвоём, царь с укором заметил:
— Ты б, Данилыч, поменьше немцев срамотил. А то неловко перед Брюсом, Гольцем да Аллартом. Изменники во всякой нации есть. Эвон Мазепу возьми, однако ж мы не кричим, что малороссияне все предатели. Не они ли Полтаву защищают, живота не жалея.
— Так ведь, мин херц, от самого Гродна как перебежчик, так немчин.
— Что делать, Алексаша, Россия для них не родина. Но вот унтера-гвардейца, убей, понять не могу. Неужто он и впрямь думает, что мы слабее Карла?
— Думает, сукин сын, думает. Но вот возьму в плен, ей-богу, на кол посажу Иуду.
— Ладно. Возьмёшь — посадишь. Ты вот что, Данилыч, всех ближе к шведу будешь. Не спускай глаз с него. Двадцать девятое двадцать девятым, но не верю я в их рыцарство. В любой миг могут кинуться на нас.
— Хорошо, мин херц. Будь покоен. Я услежу. И дам знать тебе сразу.
— Не забывай, я буду в первой дивизии.
Они простились тепло, даже обнялись на всякий случай: баталия — не танцы, в любой миг можно живота лишиться.
36«Вас ждёт там много еды...»
Перебежчик очень обстоятельно рассказал королю, сидевшему с забинтованной ногой на лавке, что делается в русском лагере к предстоящей битве. Карл не стал задавать свой обычный вопрос: «Зачем перешёл к нам?» Он был твёрдо убеждён, что всё ещё сильнее царя, оттого и бегут от него офицеры-иностранцы.
— Вы можете указать наиболее слабые места в русском построении?
— Да, ваше величество. В первой линии за редутами будет стоять полк вчерашних рекрутов, они необстрелянны и побегут после первого удара. Это послужит добрым сигналом для других полков. Не мне объяснять вам, сколь заразительна паника в бою. Все новобранцы в серой форме и сразу выделяются изо всего построения.
— Хорошо, мы учтём это. Что бы вы ещё хотели сообщить нам, унтер, что, на ваш взгляд, является важным?
— Вы должны знать, ваше величество, я, собственно, и решил вас предупредить об этом. К царю на помощь идёт нерегулярная конница — около сорока тысяч. Через три-четыре дня она будет здесь, и, как сказали русские, тогда они смогут разобрать шведов по рукам.
Карл быстро взглянул на Реншильда. Они поняли друг друга — монарх и фельдмаршал.
— Ну что ж, унтер, — сказал король. — Вы принесли очень ценные для нас сведения и сразу после битвы получите награду, достойную вашей услуги. Идите. Находитесь при моём штабе, вы можете понадобиться.
— Спасибо, ваше величество, — поклонился унтер и вышел.
Едва за ним закрылась дверь, Карл насмешливо взглянул на Реншильда.
— Вы не находите, фельдмаршал, что Шереметев надул нас, точнее вас. Назначая двадцать девятое число для баталии, он знал, что к этому дню придёт сикурс в сорок тысяч.
— Но, ваше величество, эту дату назначили мы, чтоб успеть за эти дни взять Полтаву.
— К чёрту Полтаву! — крикнул Карл, настолько она навязла ему в ушах, что упоминание о ней вызывало у короля головную боль. — К чёрту вашу договорённость с Шереметевым! Мы ударим сегодня ночью. Полтава пусть спит. А мы подойдём в темноте и захватим редуты. Пушки повернём против Шереметева, и победа у нас в кармане. Полтава проснётся, когда русской армии уже не будет существовать. И она тут же выбросит белый флаг.
Карл радостно потёр руки. В таком настроении фельдмаршал давно не видел его.
— Ну как мой план, Реншильд?
— Я всегда дивился вашему полководческому гению, ваше величество. Вы умеете быстро находить выход из самых, казалось бы, безвыходных положений.
Реншильд не лукавил, лишь чуть льстил. Он действительно верил в возможность осуществления такого плана, ибо не раз был свидетелем ещё более авантюрных предприятий своего повелителя, оканчивавшихся вполне благополучно.
— Я поеду сейчас в полки, я вдохновлю солдат на подвиги. Пусть позовут моих драбантов-носильщиков, — велел Карл.
Но вместо носильщиков в горницу влетел Мазепа, он сиял, заламывая сцепленные руки.
— Ваше величество, ваше величество, — захлёбывался Мазепа от восторга. — К нам прибыл посол от крымского хана.
«Вот счастье и начинает поворачиваться ко мне, — подумал король. — Если хан подкинет мне тысяч сорок головорезов, я брошу их против царской иррегулярной конницы. Всё уравновесится».
— Где он? — спросил король Мазепу.
— Сейчас будет. Я помчался вперёд, чтоб обрадовать вас.
— Спасибо, гетман, вы очень старательны.
Ханский посол в расшитом шёлковом халате, в мягких козловых сапогах, едва шагнув через порог, торжественно и витиевато приветствовал непобедимого короля, «лучшего друга» крымского владыки, желал ему новых побед и удач в его многотрудном пути.
У Карла едва хватило терпения выслушать эти длинные пассажи восточного приветствия.
— Что передал мне хан?
— Хан приготовил королю тридцать тысяч лучших конников, но султан не разрешил ему выступать против московитов.
— Как?! — вскричал Карл возмущённо. — Но хан же обещал.
— Хан и сейчас готов выступить, но султан не разрешает.
— Но почему?
— Султан сказал, что с Москвой у него «вечный мир». Он не хочет ссоры с царём.
— Ага, он хочет загребать жар чужими руками. Не далее как завтра царь будет в моих руках. Что тогда запоёт ваш султан? Но тогда я не подпущу к русскому пирогу ни его, ни твоего хана. Слышишь? Хан тоже ничего не получит.
— Но, король, хан рад всей душой.
— Мне от его радости никакого прибытка. Можешь остаться до завтра и всё увидишь своими глазами. И расскажешь своему хану. Эй, подавайте скорее носилки, я не могу терять время на пустые разговоры.
Несколько драбантов осторожно подхватили короля на руки и вынесли из избы во двор, где были уже готовы носилки в виде качалки, устроенной между двумя лошадьми.
Полки были выстроены к встрече короля. Именно здесь, перед полками, он и чувствовал себя по-настоящему счастливым и непобедимым. Как солдаты вдохновлялись, видя своего короля, так и он вдохновлялся, видя их, надеясь на них.
— Солдаты! — крикнул Карл столь громко, сколько мог. — Идите на врага смело, добывайте себе честь и славу. Вас ждёт там много еды. Идите и возьмите её. Пусть будет сыт тот, кто сильнее. Пусть ваши сердца будут беспощадны!
— Слава-а, слава-а!.. — неслось от полка к полку вслед за передвигающимися носилками с королём.
— Солдаты, знайте, я буду с вами!
И солдаты знали, что это не пустые слова, что король действительно будет с ними. Может, за то они и любили его, что он не гнушался ни солдатской кашей, ни солдатской службой. Он, будучи королём, оставался солдатом.
— Слава-а, слава-а-а!..
Когда король воротился в свой штаб, глаза его искрились от возбуждения. Тут же на столе была разложена карта, вокруг по знаку короля расположились все генералы.
— Итак, господа, решено. Сегодня в два часа ночи мы выступаем, — начал Карл, как всегда перед боем, повелительным тоном. — Общее руководство сражением я возлагаю на фельдмаршала Реншильда. Первыми, оставив в тылу спящую Полтаву, выступают Шлиппенбах и Роос, в их задачу входит внезапное нападение на русские редуты и их захват. Как только редуты будут захвачены и пушки русских повёрнуты против их главных сил, в бой вступают моя группа и группа генерала Левенгаупта. Здесь на заключительной фазе наш напор должен быть неудержимым. Мы прижмём русских к реке и утопим в ней их всех. Пленных не брать.
— И царя? — спросил Левенгаупт.
— Царя и сановников можно взять, но рядовые подлежат полному уничтожению. Нам их кормить нечем. Какие есть вопросы, господа?
— Ваше величество, — подал голос Гилленкрок. — Но у нас пороха осталось только на четыре пушки. А у противника более ста пушек.
— Кому что, а у генерала-квартирмейстера порох на уме, — усмехнулся Карл. — Именно для того, чтоб сразу иметь много пушек и пороху, дорогой Аксель, мы и выступаем ночью. У русских половина артиллерии в редутах. Возьмём редуты, и будут у нас и пушки, и порох. Генерал Шлиппенбах, обращаю ваше внимание, редуты надо взять до рассвета.