лицо исказилось недовольной гримасой, так что он стал похож на рассерженного младенца. – Но мы ему покажем. То, что он отбросил, до сих пор имеет огромную ценность.
Гехирн подняла на него удивленный взгляд.
– Имеет ценность? Правда? Это я-то? Ценная? Меня ценят?
– Да, и очень. Я не могу это сделать без тебя. – Эрбрехен махнул рукой в сторону сброда, шагавшего возле его паланкина и позади. – С такими, как эти, я мало чего могу добиться. Мало у кого из них есть заблуждения, достойные упоминания, а драться никто из них ни к черту не умеет. В лучшем случае они сойдут на корм или могут отвлечь на себя внимание. Но ты, друг мой, высокая, с ледяными глазами, ты способна сметать с земли многие армии. Все иллюзии подчиненных Кёнигу гайстескранкен ничто против твоего огня. Никогда прежде ты не осмеливалась дойти до своего пика: между тобой и твоими возможностями стояла стена, то самое проклятие, тяготеющее над всеми гайстескранкен. Моя вера рушит такие стены. Я знаю, что ты можешь выплеснуть наружу то, что держишь так плотно запертым у себя внутри. Ты способна все это сжечь.
Сердце Гехирн вовсю стучало о ребра. Кто бы отрицал ту силу, которой обладала вера Эрбрехена. Эрбрехен сам определял реальность. «Как могла я усомниться в том, что он меня любит?»
– Я… – Гехирн сделала долгий и трепетный выдох. Закрыв глаза, она прошептала: – Для тебя я сожгу весь мир.
Эрбрехен радостно хлопнул в ладоши.
– Спали мир дотла, а я переделаю его по-новому. Мы будем богами, друг мой. Новыми богами. – Он взволнованно всплеснул тучными руками. – Я всегда знал, что судьбой мне предназначено величие. – Он бросил взгляд на Гехирн. – Мы созданы для величия, – поправил себя он. – Я не как этот твой Кёниг, дрянной предатель, я не забываю своих друзей.
Эрбрехен рассказал Гехирн о планах: он приведет дрянное войско в Зельбстхас, свергнет Кёнига и присвоит и власть теократа, и бога-ребенка. По пути они будут останавливаться во всех больших и малых городах, и Эрбрехен убедит жителей присоединиться и помочь ему в его деле. Чем больше людей последует за Эрбрехеном, тем сильнее будет его могущество и тем меньше будет тех, кто смогут устоять перед ним. А тех немногих, на кого его очарование не подействует, сожжет Гехирн. В Зельбстхасе целые гарнизоны бойцов, и в каждом имеется по отряду гайстес-кранкен, обученных сражаться. Они представляют собой реальную угрозу и, скорее всего, в состоянии противостоять Эрбрехену, вполне могут нанести удар, сдержать который ему будет не под силу. Но и их Гехирн сожжет.
– Тебе предстоит много жечь, – пообещал Эрбрехен. – Очень много жечь. – Эрбрехен в предвкушении облизал свои влажные губы. – Я проголодался!
Позже, когда Гехирн лежала, прижавшись к избитой и израненной женщине, которую так и трясло от отвращения и ненависти, она поняла, что ее мнение осталось невостребованным и что Эрбрехен ни разу не спросил ее совета. Но все же в тот момент она была совершенно счастлива, что участвует в таком смелом предприятии. Только в плодородной темноте одиночества начинали прорастать сомнения.
Глава 17
Гефаргайст сначала должны обмануть себя. После этого обмануть всех остальных уже просто.
На город Зельбстхас падал холодный дождь, и мощеные дорожки на рынке стали блестящими и скользкими. Сырость разносила вместе с собой перепревшую вонь городской канализации, так что обычно многочисленное по вечерам стадо покупателей превратилось в жалкий ручеек. Большинство лавок на рынке уже были закрыты – лавочники ушли пораньше, предпочитая оказаться дома, в тепле и уюте. Вдали ломаные трезубцы молний вонзались в землю, озаряя небо на юге актиническим белым сиянием и подсвечивая обвисшие подбрюшья переродившихся облаков, затаившихся там. Глубоким ворчливым гневом то и дело разносилось эхо раскатов грома.
Бедект подавил кашель и почувствовал, что в груди у него что-то клокочет. Он получше укутался в отсыревшую бурую рясу Геборене, будто пытаясь в ней обрести последний бастион тепла, и последовал за Штелен. Каждый его шаг сопровождало хлюпанье; его сапоги позволяли воде беспрепятственно просочиться внутрь и изо всех сил старались не дать ей вылиться обратно.
Впереди двигалась Штелен, нырявшая из одной тени в другую. Она сказала, что запомнила всю карту города и знает, как лучше всего добраться до дворца, но тот путь, которым она их вела, казался самым длинным и запутанным из всех возможных маршрутов. Она постоянно ерзала в своих бордовых мантиях Геборене, как будто они раздражают кожу. Вихтих следовал за Бедектом, бурча себе под нос насчет дождя и той вони, которая исходит от его рясы. И жалобы его имели основания – от него и впрямь смердело. Вонь была действительно сильная, раз ее чувствовал даже Бедект с его заложенным носом.
– Бедект, – обратился к нему Вихтих.
– Тише.
– От твоей рясы не идет такая вот вонь, как будто весь последний месяц она находилась у хряка в заднице?
– Через тот смрад, которым несет от тебя, я никаких других запахов почувствовать не могу, – ответил Бедект. – Штелен!
– Что?
– Мы не пробираемся туда тайком, а спокойно входим.
– Знаю!
– Тогда прекрати попытки спрятаться в чертовой тени. – Бедект пытался поправить рясу так, чтобы получше скрыть свой тяжелый топор, который слишком явно угадывался под одеждой. Что толку. Не заметить мог бы только слепой и совершенно безмозглый болван.
Вихтих вытянулся, чтобы выглянуть из-за Бедекта и поглазеть Штелен в спину. Она смотрела вперед, и капюшон ее был поднят, так что видеть его она не могла, но все равно сделала через плечо в его сторону грубый жест.
Вихтих открыл рот, а Бедект сказал: «Заткнись», – не дав фехтовальщику произнести ни слова.
– Я слышу, что ты устал, – отозвалась Штелен.
– Я и правда устал. Устал от вас обоих…
– У меня ряса воняет, – проворчал Вихтих.
– Что-то другое, а не ряса, – бросила ему в ответ Штелен.
– Слушайте, вы оба…
– Ты у меня за это поплатишься, – пообещал Вихтих.
– … заткнитесь.
Дождь полил сильнее, и все трое шли дальше молча. Их сапоги быстро промокли насквозь, потому что по дороге текли уже целые потоки воды, перемешанной с песком. Бедект кашлянул и застонал оттого, как резко кольнуло в груди.
– Когда я тебя слышу, я думаю, что ты помираешь, – сказала Штелен через плечо. – Следовало заняться этим делом в другой день.
– Я в порядке. – Это было неправдой. Его знобило, как будто смерть за ним уже пришла.
– А еще лучше, – добавила она, – если бы мне просто разрешили все это сделать одной. Через час я вернулась бы с мальчиком. А ты подождал бы меня в уютной и теплой гостинице.
– Я же сказал, я в порядке! – У Бедекта под промокшей рясой напряглась поясница. Холод вытягивал все силы прямо из его костей. Он сильно закашлялся, и глубоко в легких у него что-то застучало.
«Как раз вовремя, – подумал Бедект. – Заболеть и помереть, стараясь справиться со своей последней работой. Все из-за Штелен». Он бросал ей в спину свирепые взгляды, как кинжалы. Если бы ему не приходилось беспокоиться о том, что она тайком уйдет и попробует взять ребенка сама, – и, без сомнения, при этом пришьет десятки жрецов и разворошит осиное гнездо, из которого на них так и повалят разные беды, – можно было бы выбрать для дела вечер намного теплее. И без дождя. «Эта сумасшедшая клептик меня угробит».
На южной стороне улицы между домами появился просвет, и сквозь него можно было хорошо разглядеть, как зарождается в небе буря. Хотя сильный ветер дул с запада, казалось, что гроза движется на север.
Бедект указал искалеченной рукой на небо с южной стороны.
– Мне уже случалось прежде видеть такие бу-ри, – сказал он. – Никак не вспомню, на кого я тогда работал. Мы должны были истребить одно кочевое племя, без позволения перешедшее границу. Их гнусный одноглазый коротышка-шаман вызвал бурю, которая смела почти всю армию, где был я; наши командиры утонули. Когда он потерял контроль над ситуацией, его племя погибло, почти все. – Бедекту вспомнилось, как трупы погибших от молний плыли от горизонта до горизонта там, где еще недавно была засушливая степь. Он снова сделал жест обрубленной кистью в сторону юга. – Небо смердит, это оттого, что кто-то сейчас теряет над собой контроль.
Рынок остался позади, и окутанное облаками вечернее солнце закатилось за длинную вереницу небольших, но богатых с виду домов.
Вихтих ткнул Бедекта сзади в почки.
– Эй.
– Что?
– Я не получил свою долю от выигрыша.
– Какого выигрыша? – невинно спросила Штелен, не дав Бедекту ответить.
– За свою драку, черт возьми. В кошельке, который ты украла, было полно монет.
«Теперь ясно, отчего вышла драка». В тот момент Бедект чувствовал себя таким простуженным и измотанным, что не попытался возмутиться. С каждым вздохом в легких у него стучало. Ему быстро становилось все хуже.
Штелен посмотрела через плечо, и Бедект почти не увидел ее лица, кроме желтозубого оскала.
– В начале боя ты так плохо дрался, что мы все поставили на Цвайтера Штелле. Откуда нам было знать, что ты с ним просто забавляешься?
– Ты лжешь…
– Бедект собирался предложить Цвайтеру твое место в деле, если бы он тебя убил.
– Срань конячья. Бедект, ты же не собирался…
Вихтиха перебил своим чиханием Бедект:
– Заткнитесь. Оба. Мы же в храме находимся.
Штелен остановилась так внезапно, что Бедект наткнулся на нее, а Вихтих – на Бедекта. Штелен не обратила на них внимания: она всматривалась в массивные ворота храма.
– Нечестивые свиноложцы, – прошептала она.
Бедект поднял руку, чтобы ей поддать, но резко замер, увидев то, что заставило ее так внезапно остановиться. Он знал, что Зельбстхас является теократией. Он знал, что город Зельбстхас – центр этой теократии. Хотя он знал, что в этом храме, скорее всего, находится средоточие их правления, он все же рассчитывал обнаружить здесь что-то… не такое. Неужели его воспоминания об этом древнем замке настолько неверны? Цитадель хотя бы была похожа на здание, возведенное руками смертных. Он вспо-мнил резкое различие между Зельбстхасом и Готлосом, которое заметил на границе, и, хотя всем сердцем желал, чтобы это было не так, решил, что теперь все ясно: храм изменился под действием человеческой веры. Вера Геборене обладала гораздо большей силой, чем он представлял.