В этот поздний час все дела жрецов в залах были в основном закончены, и трое посторонних почти час блуждали по зданию. Те немногие люди, с которыми они сталкивались, выглядели сытыми, мягкими и ничего не подозревающими. И все же Штелен прикончила еще двух жрецов, и только потом они нашли того, кто смог рассказать им, где мальчик. Вишневые мантии Штелен оказались как нельзя более кстати: на них совершенно не заметны были пятна крови.
Они стали подниматься по закругленной лестнице. Если они нигде не сбились, то на самом верху окажется комната мальчика. Бедект кашлянул и сплюнул густую темную мокроту на раздражавшие его ступени. Все казалось слишком новым для такого старинного здания. Обычно в подобных замках за много веков шаркающие ноги успевают протереть в ступенях ложбинки, но у каждой ступени на этой лестнице угол был острый, как будто новенький.
В этом ли будущее – религия, которая объединяет веру человечества, направляет ее и манипулирует ей, превращая отдельных людей в мелкие элементы огромного улья? Туда же, куда вела одна религия, поведут и другие. Бедект не видел никаких причин, по которым бог, созданный людьми, оказался бы лучше богов, которые появились старым путем. Каким бы там ни был старый путь. По крайней мере казалось, что древние боги в целом не настроены вмешиваться непосредственно в жизнь человека или его дела. Из-за них, конечно, люди время от времени вели религиозные войны, но вина за большинство величайших трагедий мира однозначно лежит на самих людях.
Бог, на которого воздействуют все прихоти и пожелания жителей, порабощенных эгоистичным гефаргайстом – можно подумать, гефаргайсты бывают другими, – уже не окажется столь отстранен от человеческих дел. В глубине сознания Бедекта засела мысль: а будет неплохо, если Геборене не получал назад своего будущего бога после того, как он заберет у них выкуп. Бедект потерял нить размышления, потому что в груди у него все напряглось, и ему пришлось снова полностью сосредоточить внимание на дыхании. «Если я поднимусь по этой лестнице, а ребенка там не окажется, то я вернусь в гостиницу и на неделю останусь в постели».
Трое, со Штелен во главе, прошли весь длинный лестничный марш, который вел в одну из менее высоких башен храма.
Бедект захрипел и откашлялся, сплюнув солоноватую мокроту еще более темного цвета. «Проклятые ступеньки», – тяжело дыша, сказал он. Когда он поднял взгляд, то увидел Штелен и Вихтиха, целеустремленно шагавших вперед. Бедект посмотрел в дальний конец длинного каменного зала. На страже стояли две женщины в одинаковых кольчугах, с полуторными мечами у правого бедра. Обе женщины были левшами, что Бедекту показалось немного странным. Обе стражницы, слегка склонив голову влево, наблюдали за идущими к ним Штелен и Вихтихом. Бедект открыл рот, рассчитывая прошипеть товарищам, чтобы они были поосторожнее, но тут его накрыл очередной приступ кашля.
Как бы Штелен ни хорохорилась, в украденных рясах она все равно ощущала себя воровкой, оскверняющей все святое и почитаемое. Были у нее кое-какие детские воспоминания, от которых ей никогда не избавиться. Она шепотом выругалась, готовясь припугнуть стражниц. И Бедект, и Вихтих бранили ее за то, что всякий раз, столкнувшись с трудностями, Штелен не может найти никаких решений, кроме тех, в результате которых на месте остается лежать несколько трупов. «Я им покажу – ловкость».
– Дайте пройти, – властным тоном скомандовала она. – Мы пришли посетить…
– Вы не имеете права входить в этот зал. Немедленно уходите.
Штелен хмуро посмотрела на обеих стражниц. Одетые в одинаковые доспехи, они почти не отличались друг от друга. Лица тоже были похожи, насколько она могла разглядеть под железными касками; пристально смотрели две пары одинаковых глаз.
– Известно ли вам, кто я? – спросила Штелен стражницу, которая только что требовала, чтобы пришедшие ушли.
– О боги, как же у тебя это паршиво выходит, – пробормотал Вихтих.
Штелен слышала, как заходится в мучительном кашле Бедект наверху лестницы.
С потрясающей быстротой и точностью движения они обе выхватили из ножен свои мечи. Они двигались, как один человек.
Штелен сделала шаг назад и наткнулась на Вихтиха.
– Как мило, – сказала она. – Вы, наверное, долго в этом упражнялись.
Обе стражницы ответили ей одинаковыми ухмылками.
Штелен услышала, как Бедект сквозь кашель, через воспаленные связки выдавил одно только слово: «Мерере».
Одна из стражниц шагнула вперед, а другая отступила назад, и Штелен, шагнув в сторону, чтобы пропустить Вихтиха, метнула ей в горло нож.
«Теперь тебе не до улыбок, да, гадина?»
Не успела первая женщина упасть на пол, как в зале уже стояло шесть других, в одинаковых доспехах и с одинаковым оружием. Они возникли ниоткуда и уже неслись вперед с мечами наготове.
«Вот проклятие».
– Это что, иллюзия? – спросил Вихтих.
И тут же он выхватил мечи и стал отчаянно парировать атаки своих многочисленных противниц. Они сражались хорошо. Очень хорошо.
Но не великолепно.
А Вихтих был великолепен. Он двигался в атаке как в танце, и смертельно опасные фехтовальщицы рядом с ним казались неуклюжими. Одну из них он убил, быстро перерезав горло, которое оказалось неприкрытым, и его противница неверными шагами попятилась прямо на своих товарищей, напрасно пытаясь зажать рану, из которой хлестала кровь. Вихтих повернулся к Штелен, чтобы похвастаться, и увидел, что она уже убила трех.
Вихтих скороговоркой прорычал: «Гребаная преисподняя!» – и снова переключил внимание на фехтовальщиц. Теперь их стало уже с дюжину. Если они и иллюзии, то иллюзии вполне успешные.
«Наверное, они сюда телепортируются». Возможно, это и к лучшему; так у него есть шанс сравняться со Штелен. «Странно, что все они держат мечи в левой руке».
Танец смерти, исполняемый Вихтихом, стал менее изысканным и значительно более насыщенным и эффективным. Зачем только люди надевают на себя такие тяжелые доспехи, как вот эти кольчуги? Каждый удар Вихтиха обнаруживал незащищенную плоть. Где-то горло, где-то запястье. Он быстро, одну за другой, перерезал еще четыре – по крайней мере, они уже не могли продолжать бой – и решился на мгновение глянуть на Штелен. У ее ног лежало так много трупов, что Вихтиху их было не пересчитать, и ее противницам приходилось перелезать через тела своих товарок – похоже, они это делали без колебаний, – чтобы добраться до нее. Она их не дожидалась. Штелен при каждой возможности шла в атаку напролом, стремясь оттеснить охранниц назад к закрытой двери. Вихтих на мгновение задумался, не помочь ли ему нападавшим на нее, ранив Штелен с незащищенной стороны. Он не желал ей плохого, просто хотел, чтобы она валила противников помедленнее и он смог бы с ней сравняться.
«Это несправедливо, у нее было преимущество на старте!»
К сожалению, в зале толпилось так много противниц, что он сомневался, что получится перебить их всех, не имея на своей стороне здоровой Штелен.
Четыре фехтовальщицы атаковали в самый выгодный момент, заставив Вихтиха на несколько шагов отступить. У него на глазах Штелен исчезла, проглоченная толпой фехтовальщиц-левшей в одинаковых кольчугах, которые сражались, применяя одни и те же приемы. Они работали клинками синхронно, и это помогало легко брать над ними верх, несмотря на тот ужас, который они вселяли.
Вихтих был вынужден отступить еще на один шаг.
– Бедект! – проорал он через левое плечо, резко всадив клинок в горло еще одной женщине. – Кончай кашлять и иди на помощь!
Если Штелен умерла, то делить полученный за мальчика выкуп они будут на двоих. Теперь, когда на его пути не стоит Штелен с ее жалким преклонением перед Бедектом, становится вполне возможным не делить добычу, а всю ее забрать одному. Слыша хрипы Бедекта, Вихтих понимал, что тут даже и нож в спину не потребуется. «Старый ублюдок может скопытиться совершенно без постороннего вмешательства».
Даже в какофонии боя Вихтих слышал хрипы, доносившиеся из груди Бедекта. Клокотание в груди старого нечестивца заставляло думать, что одной ногой тот уже в Послесмертии, но при этом он явно сохранял присутствие духа.
Штелен окружили десятки одинаковых женщин в кольчуге. Сначала она ощущала, что напиравшие на нее противницы упиваются ликованием. Но теперь они понимали, что происходит; вот так Штелен нравилось больше. Ей было не пошевельнуться, не коснувшись кого-то, а каждое ее прикосновение наносило тяжелые раны. Они вызвали ее на бой и слишком поздно поняли, что она сама смерть. Фехтовальщицы намного больше мешали друг другу, чем атаковали свою соперницу. Казалось, они стараются не ранить друг друга, а Штелен радостно наносила опасные удары любой из нападавших и всем им. Она заметила, как Вихтих подсчитывает взглядом трупы. Этот полудурок, возможно, и впрямь величайший фехтовальщик в мире, но ему не стоит надеяться сравняться с ней вот в этом. В отличие от Вихтиха, она была истинной убийцей и никем больше. Она убивала не в тумане, навеянном собственным эго или желаниями. Если Вихтих нес смерть, думая при этом о том, куда приведет его очередное убийство, то она убивала ради того самого момента, в который наносила удар.
У Штелен давно закончились метательные ножи: все они были где-то в телах павших от ее руки. Противницы выбили у нее из рук ее собственные мечи, взамен которых она взяла мечи у убитых противниц, и их она тоже лишилась и снова подобрала новые, точно такие же, как до этого. Одной женщине она врезала ногой в пах, другой клинком рассекла лицо и почувствовала обжигающий удар вдоль ребер. У нее уже кровоточило с десяток подобных ран, и Штелен не помнила, как ей их нанесли.
Боль не имеет значения. Болью займемся позже.
«Если это „позже“ наступит».
Штелен убила еще одну женщину-левшу, которой сначала наступила на ногу, а потом, когда та завопила от боли, всадила ей меч в открытый рот. Одни и те же простые приемы срабатывали снова и снова. Казалось, стражницы ничему не учатся на своем опыте и не способны корректировать свои атаки. «О чем-то ведь это говорит».