и бы не свалявшиеся в колтун каштановые волосы с проседью да то, с каким явным пренебрежением она относилась к своему наряду. Она носила его так, словно это для нее непривычно. Трое мужчин были разного роста: один на фут пониже Асены, а самый высокий, громадный и волосатый Бэр, возвышался над остальными, имея более семи футов. Рядом с Бэром Майнейгенер, никоим образом не коротышка, казался ребенком. Кёниг не мог избавиться от мысли, что у этой горы мышц интеллект не выше, чем у пары дешевых туфель.
Асена нетерпеливо поклонилась Кёнигу, и его взгляду на мгновение открылась из-под распахнувшейся рубашки ее маленькая грудь… и он, сам того не желая, подумал о Гехирн. Правда, он благодарил богов, что Гехирн здесь сейчас нет – хассебранд испытывала к Асене нездоровое влечение, и каждая их встреча грозила смертельной опасностью, – но его тревожило, что от нее нет вестей. У Гехирн было много недостатков, но в чем он никак не мог ее обвинить, так это в недостаточной верности. Скорее всего, хассебранд обнаружила что-то важное и решила справиться самостоятельно – рассчитывая произвести на Кёнига впечатление, – вместо того чтобы вернуться и представить отчет. «Что за пропасть!» Был бы жив Швахер, можно было бы легко проверить, что происходит с Гехирн. Почему он не сделал этого раньше?
Кёниг вдруг подумал о том, нет ли между убийствами в храме Готлоса и похищением Моргена какой-то связи. Называть что-то совпадением могут те, кто просто не располагает достаточными сведениями, позволяющими уловить связь между явлениями. Кёниг отогнал от себя эти мысли. Сначала надо позаботиться о главном.
С Асеной он должен обращаться по-другому, совсем не так, как с Аноми.
– Асена, у меня…
– Обойдемся без этой сучки! – прохрипела Аноми. Она забыла набрать побольше воздуха, чтобы слова ее прозвучали с достаточной силой. – Шаттен мердер…
– Научатся меня больше не перебивать. – Кёниг направил силу своей воли против Аноми и позволил недовольству, будто яду, заструиться из глаз. – Вы служите. Вы подчиняетесь. Или… – он остановился и медленно вдохнул, – мне от вас нет никакой пользы.
Аноми направила вниз свои пустые глазницы и молча уставилась в пол. Гневно ссутулив плечи, она ничего не отвечала.
Асена рассмеялись; ее гортанный смех напоминал лай.
– Ваш питомец не знает своего места.
Кёниг переключил внимание на нее.
– Интересные выражения ты выбираешь, – отметил он.
В Асене проявлялась яростная верность; она была как отлично выдрессированная, но крайне опасная собака. Если Аноми требовалось чувствовать себя бесполезной и презираемой, Асена жаждала похвалы и любви. На последнее Кёниг был не способен, но изо всех сил притворялся. Асену он нашел еще ребенком; она спала в придорожных канавах города, голодала, страдала от того, что никому не было до ее дела. Она сразу же привязалась к нему, видя в нем одновременно отца и вожака стаи. Много лет она спала в изножье его кровати, отказываясь уйти, и жалобно поскуливала, когда ее отсылали прочь. Позже, когда она стала превращаться в красивую девушку, он переселил ее в отдельную комнату. Поблизости от нее он чувствовал ее потребности, и ему становилось не по себе. Он одновременно сожалел о своем решении – она сделала бы для него все, что бы он ни попросил, – и считал, что совершил правильный выбор. Асена подошла бы ему как партнер, но он не осмеливался никого допускать чересчур близко к себе и становиться излишне ценным. Он слишком хорошо понимал, что делает с людьми любовь.
Если общение – манипуляция, то эмоции были той опорой, к которой прилагалось усилие рычага.
– Вы обе мне нужны, – сказал Кёниг, переводя взгляд с Асены на Аноми. – Бог-ребенок Морген похищен.
От внезапно охватившего ее гнева Асена зарычала. Она часто наблюдала за мальчиком и испытывала к нему любовь, желая оберегать его. Морген умел показать людям, как он ценит их, и это было как раз то, в чем она нуждалась.
Аноми застонала.
– Однажды он меня обнял и предлагал вылечить. Мне стало страшно.
– Хоть умерла, да все равно трусишь, – рявкнула Асена.
– Безмозглая сучка, только и подлизываешься к хозяину, – прошипела Аноми.
– Замолчите! – рявкнул Кёниг. – Вы нужны мне обе. Мы не можем точно сказать, куда его увезли похитители. Они убили Швахера, моего единственного зеркальщика. Путь предстоит долгий, а времени мало. Куда, – спросил он, обращаясь ко всем собравшимся в зале, – похитители повезут Моргена?
– В Найдрих, – тут же ответила Асена. – Это близко, и мы в том городе не имеем никакого влияния.
– Н-нет. Нет, – заикаясь, выдавил Ауфшлаг. Когда все повернулись и посмотрели на него, он нервно сглотнул и огляделся, как будто внезапное внимание к его персоне застало его врасплох. – Это… – Он снова сглотнул и пригладил топорщившиеся жирные волосы. – Это слишком очевидно. Если они настолько осведомлены, что убили нашего единственного зеркальщика, они не станут бежать от нас именно туда, где мы в первую очередь будем их искать.
Слова Ауфшлага казались разумными.
Кёниг заметил, что Приятие пристально смотрит на главного ученого, наклонив голову и подперев подбородок ладонью; такую позу часто принимал Кёниг, когда погружался в глубокие раздумья.
– Верно, – сказал Кёниг. – Так куда же они направились?
– На север, – заявил Ауфшлаг. – Шаттен мердер и тиргайст должны двинуться за ними на север.
– Возможно, – предложила Асена, – стоит отправить одну группу в Найдрих, а остальные двинутся на север. Тот, кто найдет похитителей, пусть убьет их и вернется с ребенком.
Кёниг покачал головой.
– Нет. Проведя столько времени в обществе ассасинов, Морген может осквернить себя. – Теократ не стал извиняться за резкость выражений. Он стал расхаживать по комнате, подперев ладонью подбородок. – Морген должен Вознестись чистым. – Он остановился и посмотрел на обе группы ассасинов. Он недаром поручает отыскать мальчика именно им. – Убейте мальчика сразу же, как отыщете его. А потом убейте похитителей. Морген должен умереть, не запятнанный насилием и убийствами. Убейте его до того, как он непоправимо осквернит себя. – Ему предстояло потребовать от своих ассасинов и кое-чего еще: тот, кто убьет Моргена, должен будет умереть от руки самого Кёнига, чтобы и они сами, и их жертва служили ему в Послесмертии. Об этой небольшой детали он расскажет позже; возможно, он и не сомневался в верности своих ассасинов, но оставим доверие дуракам. – Когда он будет мертв, немедленно возвращайтесь ко мне. – Рискованно, но выбора у него нет.
Аноми низко поклонилась:
– Сделаем как вам угодно.
Асена оставалась спокойной, но на лице ее отображалось то смятение, которое она переживала.
– Нет! – Снова все взгляды обратились к Ауфшлагу. – Морген еще не готов Вознестись, – добавил он быстро. Он сделал жест в сторону Кёнига. – Вы же знаете, что мы должны контролировать среду, которая его окружает. А любой вред, который могут причинить ему похитители или группы, что вы посылаете за ним, можно свести на нет. Мы должны держать под контролем все детали, касающиеся его Вознесения. – Запыхавшийся Ауфшлаг сделал паузу, чтобы набрать воздуха. – Если мальчик будет зверски убит командой ассасинов где-нибудь в темном переулке, то трудно будет сказать, какой урон окажется нанесен его сознанию.
– Я не допустила бы его страданий, – тихо сказала Асена, и глаза ее повлажнели.
У Кёнига на это не было времени. Его доппели набирали все большую силу. Его отражения становились все более смелыми, все более походили на существа во плоти. «Морген должен Вознестись, пока не поздно». И все же Ауфшлаг говорил правду. Кёнига страшила мысль о том, что Морген Вознесется где-то в таких местах, которые Теократ не в состоянии держать под контролем. Возможно, мальчика стоит вернуть в Зельбстхас, хотя бы для того, чтобы убедиться, насколько серьезный вред ему причинили.
Кёниг взглянул на раскрасневшееся лицо Ауфшлага. Действительно ли ученого беспокоило прежде всего Вознесение? Неужели его чувства к мальчику взяли верх над рассудком? Кёниг наблюдал, как Ауфшлаг пытал несчетное число крестьян, стараясь отыскать ключ для управления наваждением. Один ребенок не сможет достичь того, чего не достигли тысячи вопивших матерей, на глазах которых убивали их детей. Главный ученый был холодным и расчетливым… и бесценным.
– Возможно, – прошептал Кёниг.
Приятие прочистил горло и тут же с извиняющимся видом склонил голову, заметив свирепый взгляд Кёнига.
– Наше мастерство зеркальщика совершенствуется. Возможно, мы сумеем его применить. – Доппель обнял сам себя за ребра, ставшие чувствительными к прикосновениям. По его виду можно было предположить, что ему больно разговаривать.
– Мое мастерство зеркальщика, – поправил Кёниг.
– Конечно, – быстро согласился Приятие. – Возможно, ваши отражения смогут сказать тебе, кто забрал Моргена.
Кёниг направил на Приятие выпытывающий взгляд, и доппель отвел свой подбитый глаз. Приятие что-то затевает или просто подчиняется собственной природе и ищет Приятия? Кёниг понимал, насколько для доппеля важно чувство принадлежности; сам он ощущал тот же голод.
– Отражения со мной не разговаривают, – сказал Кёниг.
– Возможно, они могут объяснить без слов, – предположил Приятие.
Кёниг перевел взгляд с доппеля на массивное зеркало, занимавшее огромное место на одной из стен. Беспокойство и Отречение тихо стояли позади Приятия, и Кёниг заподозрил бы, что они участвуют в каком-то плане, если бы на лицах у них не было такого же непонимающего выражения, как у него. В последнее время они стали пугающе немногословными.
– Так что же? – спросил Кёниг у собравшихся отражений.
Все как один, с полной уверенностью они указали на Ауфшлага, который сдавленно взвизгнул и вскинул руки, выражая отчаянный протест.
– Нет! – Он перевел взгляд с зеркала на Кёнига, потом на Приятие и обратно на зеркало. – Они указывают на что-то позади меня. – Он перешел на другое место, и обвиняюще указывающие на него пальцы тут же направились туда, где был он.