– Проклятие, – зарычал Кёниг в бессильной ярости. – Пойдите в сердце бури и найдите ее источник.
Приятие вытянулся вперед и зашептал Кёнигу на ухо.
– Среди похитителей Моргена наверняка есть могущественный гефаргайст. Иначе как бы они смогли так легко справиться с охранявшей Моргена мерере? Как бы они смогли переманить у вас верного Ауфшлага? Вам нужно принять меры, чтобы ваши ассасины, – Приятие взглянул через плечо Кёнига на Асену, – остались вам верны, когда окажутся вне вашего влияния.
Приятие отлично понимал, о чем думает Кёниг: конечно же, сейчас ему приходится противостоять другому гефаргайсту. Это очень многое объясняло. Другой гефаргайст каким-то образом узнал о том, что Геборене работали над созданием бога, и решил направить гениальный план Кёнига на службу собственным целям.
Защититься от гефаргайста практически невозможно, но можно предпринять некоторые меры.
– От мысли, что мне придется причинить тебе вред, у меня разбивается сердце, – сказал Кёниг Асене.
Приятие прошептал Кёнигу на ухо:
– Эмоции есть слабость, манипуляция есть всё.
Кёниг неосознанно кивнул в знак согласия.
– Я должен защитить вас, – сказал он ассасинам, – от влияния другого гефаргайста.
Асена резко вдохнула и обнажила зубы, глядя на Приятие.
– Как?
Тиргайст, собравшиеся позади Асены, подошли ближе и маячили опасными громадинами. Аноми, живой труп, просто стояла и смотрела. Шаттен мердер застыли в неподвижном ожидании, как будто ничего заслуживающего внимания еще не произошло. Возможно, для них это действительно было так. Разве может что-то интересовать тех, кто проклят?
– Для того чтобы вас по-настоящему защитить от их гефаргайста, – сказал Кёниг, – я должен сделать вас слепыми и глухими.
Приятие еле сдержал торжествующую улыбку, прикрывая ладонью свой изуродованный рот. Он внимательно наблюдал за Кёнигом; тот желал извиниться. Приятие читал это в его позе, в том, как теократ дернулся, будто вот-вот протянет руку к Асене.
Кёниг не дал себе сделать это движение.
– Очевидно, что слепыми вы станете для меня бесполезны. Но слуха вы все же будете лишены. – Он посмотрел по очереди на Асену и на Аноми, встретился с ними взглядом. – Это ради вашей собственной безопасности. – Приятие знал, что Кёниг произносит это только для того, чтобы убедить самого себя. – Я очень тревожусь за вас и просто пытаюсь оградить вас от опасности. Вы поддержите меня в моем деле. Вы не должны меня подвести. Не должны подвести Моргена.
– Как вы оглушите нас? – спросила Асена. – У нас, териантропов, быстро заживают любые раны. Особенно если мы обращаемся.
Аноми не собиралась оставить первенство сопернице.
– Мертвым не нужны уши, чтобы слышать. Как вы нас сможете оглушить?
– Я – Кёниг Фюример. Теократ Зельбстхаса. Верховный жрец Геборене Дамонен. Моя воля породила первого бога, созданного человеком. Реальность подчиняется моим желаниям. – Он грустно улыбнулся. – Мои ассасины, я не думаю, что вы – глухие. Я не верю, что вы глухие. Я знаю, что вы…
Асена не услышала последнего слова. Она стояла и моргала, онемев от потрясения. Тот, кого она любила, отнял у нее часть ее мира. У нее затрепетали ноздри: она чувствовала запах Кёнига и запах страха, который доносился до нее от остальных тиргайст. Неужели теократ не понимает, насколько важен звук для животного?
«Или ему до этого нет дела?»
Рот Кёнига шевелился, а рукой он указывал на юг, но Аноми уже развернулась на пятках и прошагала прочь из комнаты, и за ней последовали шаттен мердер. Возможно, он и видел, как больно сейчас Асене, но никак на это не реагировал. Не произнеся ни слова, она повернулась и ушла.
Убить Моргена. Приказ теократа положено выполнять, не рассуждая насчет того, правильный он или нет, но она все же сомневалась. Сможет ли она убить мальчика-бога, даже если это и означает, что мальчик Вознесется?
Приятие видел, как смотрит Кёниг вслед Асене, когда за ней захлопнулась дверь. Теократ стоял, не шелохнувшись. Когда Асена вышла, из его правого глаза скатилась слеза. Приятие, наблюдавший за тем, как она проделала путь по щеке теократа, ощутил ликование. Каждый раз, когда Кёниг отталкивал от себя своих людей, Приятие оказывался к нему ближе.
– Пройдет время, и она поймет, – сказал Кёниг, хотя не был в этом убежден. В это никто не поверил.
«Интересно». То, с какой легкостью он лишил слуха целую комнату могущественных котардистов и териантропов-гайстескранкен, говорило о стремительном нарастании силы теократа. Скоро его способность определять реальность уступит место его неумению контролировать свои многочисленные психозы. С его сознания здравый смысл будет сорван, как плоть, которую обдирал с тел своих жертв Ауфшлаг, пытаясь столкнуть их в безумие. Кёниг достигнет вершины своего могущества, станет мастером, создающим реальность, и все же будет не в силах взять под контроль свои заблуждения.
«И все же он не мог убедить себя в том, что Асена простила его».
Близился тот час, когда Приятие возьмет свое. Спрятав от взглядов победоносную улыбку, он вышел из комнаты вслед за Кёнигом. Два других доппеля поплелись позади. Отречение смотрел на него с недоверием, Беспокойство – с обычным своим страхом.
«Скоро я с ними разберусь».
Глава 23
Когда-то я находился в здравом уме. Это было ужасно.
Какое-то время Гехирн с удовольствием ощущала легкое покачивание, убаюкивавшее ее, как никогда не баюкала ее мать. Наконец она приоткрыла один глаз и поняла, что лежит, раскинувшись, в паланкине Эрбрехена. Рядом с ней сидел поработитель, толстый, безобразный, с жирной, блестящей кожей. Когда Эрбрехен увидел, что Гехирн смотрит на него, он просиял своей обычной улыбкой толстого младенца – на лице, но не в глазах. Они холодно поблескивали, и в них были видны расчетливость и испуг.
– Ты должна любить меня, – сказал Эрбрехен. – Мне нужно, чтобы ты любила меня. Ты меня любишь.
Гехирн его любила. Эрбрехен был прекрасен. Заботливый и щедрый, он представлял собой воплощение всего, чем только может быть истинный друг.
– Я люблю тебя, – сказала Гехирн, и, пусть слова ее звучали искренне, она ясно вспомнила тот момент, когда поняла, что служит всего лишь орудием.
Знание не дало ей свободы. Ее тюрьма осталась прежней, как бы ей ни нравилось быть в этом заточении и как бы ни поклонялась она своему тюремщику. Она вспомнила Кёнига. «Они используют меня из-за моих способностей, но им нет дела до того, что я за человек». А любил ли ее хоть когда-то кто-нибудь по-настоящему, было ли кому-то до нее дело? «Или во мне есть что-то такое, что мешает меня любить?» Чья в том вина, ее или всех остальных? Или ее тянет к тем, кто потом с ней плохо обращается?
– Знаю, что любишь… хотя готовишь ты отвратительно, – отпустил мрачную шутку Эрбрехен. В ответ на недоумевающий взгляд Гехирн он пояснил: – Там на всех хватило бы рагу из душ, если бы ты не сожгла все мясо. – Он засмеялся, и на нем волнами задрожал жир. Смех сменился недовольной гримасой.
– Прости, – пробормотала Гехирн и села.
Толпа друзей Эрбрехена значительно выросла. Выживших было больше, чем Гехирн предполагала. Только подумать: она не ожидала, что после зажженного ею огня кто-то может выжить.
Она вспомнила.
– Ты ударил меня.
Эрбрехен фыркнул:
– Я спас тебя. Ты должна меня благодарить.
Ей ничего больше не оставалось.
– Спасибо.
– Пожалуйста. Но в дальнейшем я постараюсь держать тебя поближе. – Эрбрехен самокритично усмехнулся. – Это тело создано для удовольствий, а не для стремительных бросков.
– Прости. – Сердце ее воспарило. Она будет близко к любимому. «Если он просто поймет, что чувствую я, он, возможно, и сам ко мне что-то почувствует». Как бы ей показать это ему? Ей хотелось дотянуться до него, прикоснуться к его мягкой коже и гладить ее.
Она подняла руку, и Эрбрехен нахмурился, увидев это.
– Не думай, что я не ценю твою дружбу, – сказал он.
Ее сердце, только что высоко парившее, рухнуло на землю. «Эрбрехен использует меня, а потом выбросит».
– Я никогда так не думаю, – ответила она.
– И не говори, что я никогда для тебя ничего не делал.
– Никогда не скажу.
– Хорошо. Ведь я тебя нежно люблю. Ты мой самый близкий друг. – Эрбрехен радостно рассмеялся. – Понимаешь? Ты от меня в нескольких пядях. Ты мой самый близкий друг!
Гехирн неожиданно для себя рассмеялись.
– Похоже, у тебя где-то в заднице засел маленький мальчишка, а?
Эрбрехен округлил глаза с притворным возмущением.
– Раз уж ты об этом заговорила, – согласился он, – надо сказать, я и сам ломал голову над тем, куда запропастился тот паренек. – Внезапно его шутливость как рукой сняло. – Ты нужна мне.
Гехирн просияла: она была счастлива тем, что нужна ему, пусть даже и не любима.
– Больше я тебя не подведу.
– Я знаю. Теперь ты будешь находиться как можно ближе ко мне.
«Чем меньшее расстояние их разделяет, тем проще ее контролировать». Гехирн ничего не сказала. Ощущение счастья улетучивалось.
– Наше последнее приключение меня кое-чему научило, – задумчиво проговорил Эрбрехен. – Хотя мои друзья мне нужны, полагаться следует только на самого себя. Это моя судьба. – Он, будто извиняясь, покачал головой. – Друг мой, мне необходима твоя сила, но я к тому же обязан оберегать собственную силу. Я – стержень. Я в центре всего. Когда я Вознесусь и стану богом, это произойдет благодаря моим собственным действиям.
«Он думает, что, когда использует меня, чтобы сжигать города, это каким-то образом следует считать его собственным достижением?» Вспышка ярости, охватившая Гехирн, погасла в тот самый момент, как она посмотрела на Эрбрехена.
– Я больше не могу делиться с тобой рагу из душ, – проговорил он, не обращая внимания на испуганные всхлипы Гехирн. – Да и я все равно сомневаюсь, что оно тебе как-то помогало. – Он лучезарно улыбнулся хассебранд. – Не о чем беспокоиться. Моя судьба защитит нас обоих. Чем сильнее я становлюсь, тем в большей безопасности оказываешься ты, – рассудительно пояснил он.