Если город Найдрих был выгребной ямой, а «Рухлос Армс» – плывущей в жиже какашкой, то люди – мухами, выбиравшими какашку попривлекательнее. Вихтих постепенно сбросил внешнюю самоуверенность. Теперь, когда Бедект не мог потребовать, чтобы Вихтих не искал неприятностей на свою голову, будто пропал почти всякий смысл лезть в любые переделки. Он вернулся в гостиницу и нашел пустой столик. Свои красивые мечи с одинаковой отделкой он положил на столе перед собой, будто в открытую бросая вызов: ну давайте, они же стоят целое состояние. Попробуйте отобрать их у меня.
Когда буфетчица, грузная женщина, у которой задница была больше, чем у его коня, поднесла ему пиво, Вихтих поймал ее за запястье.
– Почему, когда я ищу проблем на свою голову, я их запросто нахожу, а когда жду, чтобы они у меня случились, этого никогда не происходит?
Она моргнула с видом тупого непонимания, ее усыпанное прыщами лицо раскраснелось.
– Может, ждете в неподходящем месте.
– Ага! Красотка, да к тому же и умна.
Она раздраженно запыхтела.
– В городе много мест, где такие, как вы…
– Ты не знаешь, какой я, – тихо сказал Вихтих. – В гостинице, где мы останавливались последний раз, за стойкой служила девушка. – Он с грустной улыбкой посмотрел в красные глаза толстухи. – Я любил ее. – Это было не так, но казалось вполне возможным. Если он еще немного поговорит об этом, оно станет правдой. – Я любил ее, а моя спутница – тощая кровожадная сука с гнилыми зубами – ее зарезала. Убила ее. Я так и не успел сказать ей…
Вихтих плел свою повесть о предательстве, и опасностях, и о запретной любви, пока глаза буфетчицы не наполнились слезами.
Когда он закончил рассказ, она сходила и принесла ему кружку пива бесплатно. «Ну, хоть это она для меня сделает», – подумал он.
В нем нарастала сила гефаргайста. Жаль, что она настолько несимпатична. И все же память о жене и сыне по-прежнему витала вокруг него, как дурной запах, отбивая у него желание искать женского общества.
«Боги, как же мне скучно».
Включив все свое обаяние, Вихтих весь оставшийся вечер бесплатно пил и ел. Пусть мечи и лежали на столе перед ним и он притворялся намного более пьяным, чем был на самом деле, к нему никто не приставал.
Бедект проснулся от того, что по его лицу ласково водили влажной тканью. Это было приятно, и он оставался лежать с закрытыми глазами, наслаждаясь ощущением. Ему не хотелось прерывать такой редкий момент. Глубоко вдохнув, он удивился, что дышать не больно и что в его легких не раздаются все те постукивающие и булькающие звуки, которые преследовали его весь прошедший месяц. Он вдохнул носом воздух – уже и не вспомнить, когда с ним такое было в последний раз, – и почувствовал сладкий запах роз и мыла.
«Где я?»
Об этом он не имел ни малейшего представления, и это было не важно.
– Ты поправишься, – сказал тихий голос. – Я о тебе позабочусь.
Штелен? Бедект приоткрыл глаз и понял, что видит прямо над собой узкие ноздри Штелен. Когда его взгляд смог охватить остальное лицо, помимо носа, у Бедекта от удивления открылся второй глаз.
– Ты что, волосы вымыла?
Ее лицо, которое только что было таким мягким и заботливым, тут же заострилось и приобрело параноидальное выражение.
– А что?
– Это был бы мой следующий вопрос, – сказал Бедект, не задумываясь о последствиях.
– Так что тебе до моих волос? – Теперь она говорила уже с яростью в голосе.
– О боги, ну не знаю. – Бедект обвел взглядом комнату, отчаянно желая смотреть куда угодно, но только не на нее. – Где я, черт возьми?
– В Найдрихе. Ты чуть не умер. Тебя спас Морген. – Лицо ее стало странным, как-то напряглось. – А я… я о тебе заботилась, – осторожно сказала она.
«Заботилась обо мне? Гребаные боги, да что случилось, черт возьми?»
– Голова у меня болит так, как будто по ней прошлась сотня свирепых великанов.
– Выглядит еще хуже. – Штелен улыбнулась и прикоснулась к его лбу уже намокшим от крови клочком ткани.
Он с рычанием отбросил ее руку, и улыбка тут же исчезла с ее лица. У нее растопырились ноздри, и на мгновение он подумал, что сейчас она его заколет.
– Прости, – пробормотал он. – Больно прикасаться к голове.
Штелен снова просияла неуверенной улыбкой.
– Тебе нравятся мои волосы?
Бедект выбрал не особенно храбрый способ ответа на этот вопрос: он потерял сознание.
Когда он пришел в себя во второй раз, он услышал храп Штелен, а над его топчаном стоял Морген; на лице его читалось любопытство.
– Почему вы не хотите, чтобы я вернул ваши пальцы? – настойчиво спрашивал мальчик. – Я мог бы убрать и все ваши шрамы. Вы не будете больше уродливым. Ну… не таким уродливым.
«Как же жестоки дети в своей честности».
– В моих шрамах и есть мое я.
– От того, что исчезнут шрамы, прошлое не изменится.
– Это поможет о нем забыть.
– Вы думаете, что сама ваша сущность выразилась в тех действиях, от которых у вас остались шрамы?
Бедект молча кивнул.
– Вы неправы, – сказал Морген, разглядывая свои безупречно чистые ногти и оттирая с них что-то такое, чего Бедект совершенно не замечал. – Мы есть то, во что мы верим.
– Только убеждения безумцев определяют реальность.
– Я не сумасшедший.
Бедект наблюдал за глазами мальчика.
– Я стану богом. Мое могущество идет от веры Геборене. Они верят, что я могу делать такие вещи, и поэтому я действительно могу.
– Возможно, когда тебе всю жизнь говорят, что ты станешь богом, это не лучшим образом на тебе отражается.
Мальчик прикусил губу, нахмурился и поправил одеяло Бедекта – при этом ничего не изменилось, – кивнул и снова осмотрел собственные руки.
– Ваш друг не потому величайший в мире фехтовальщик, что он сам так считает. Он величайший потому, что в это верит достаточное число других людей.
Бедект заставил себя не рассмеяться.
– Во-первых, Вихтих – не величайший фехтовальщик в мире. Во-вторых…
– Он величайший.
Бедект закатил глаза, поражаясь детской наивности.
– Во-вторых, Вихтих мне не друг. Единственный человек, которого Вихтих любит, – он сам.
– Это не так, – ответил Морген с абсолютной уверенностью. – Единственный человек, которого он ненавидит, – он сам.
Бедект удивленно моргнул. Возможно, мальчик прав.
– Не имеет значения. Вихтих – гефаргайст. Он заботится только о себе. Его могущество держится на том, что он манипулирует убеждениями окружающих ради собственных целей.
– Но… – У Моргена округлились глаза. – Кёниг тоже гефаргайст.
– Да, но гораздо более могущественный, чем Вихтих.
– Вы говорите, что его власть построена на манипуляции и держится на том, что ему нет дела до других людей? Кёниг заботится обо мне. Ведь правда?
Бедект не хотел сделать ребенку больно, но при этом понимал, что хоть чем-то нарушить долгосрочные планы гнусного гефаргайста оказалось бы полезно. Если Кёниг отдаст им выкуп, а они вернут мальчика Геборене Дамонен, то, как считал Бедект, было бы неплохо подбросить ребенку некоторые вопросы для размышления. «Ему следует знать, что людям доверять нельзя».
Бедект утешающе положил мальчику руку на плечо.
– Не знаю, что Кёниг чувствует к тебе. Если он вообще что-нибудь чувствует, – добавил он. – Гефаргайстов объединяет одна черта: эгоизм. – Пусть мальчик сам во всем разберется.
– Вы ошибаетесь насчет Вихтиха, да и насчет Кёнига. Вихтих – ваш друг. Он видит в вас отца – у него же никогда не было отца.
– Что за дерьмовый пример ты выискал, – пробормотал Бедект, которому стало неловко. Могло ли быть так, что он до сих пор не разобрался в Вихтихе? Возможно ли, что он ошибается в отношении этого человека? Нет. Вихтих – ублюдок-манипулятор, и стоит Бедекту забыть об этом, как Вихтих нанесет ему удар в спину. – Вихтих разглагольствует о дружбе, чтобы манипулировать.
– А Кёниг ненавидит себя так же, как Вихтих? – спросил Морген.
– Вихтих не… – Он не договорил, заметив взгляд мальчика.
– Вихтиха не будет рядом, когда вы умрете, – сказал Морген.
«Умру?» Ему было неприятно слышать это слово.
– Видишь, он оставит меня как раз тогда, когда мне нужна будет помощь, – сказал Бедект беспечным тоном, стараясь скрыть свое беспокойство.
– Нет. Если он не рядом с вами, то он наверняка мертв. Кому же удалось убить величайшего в мире фехтовальщика?
– Да он вовсе не… Не важно, забудь. Все мы умираем в одиночестве.
– Нет, я имею в виду, в полном одиночестве. И вы сильно пострадаете. – Мальчик потер свои ногти, стараясь избавиться от несуществующей грязи. – У вас будут ожоги.
– Тебе не стоит рассказывать людям о том, как они умрут, – мрачно ответил Бедект.
Морген шагнул назад.
– Извините.
– А был ли у меня при себе мой топор, когда я умер?
– Вы действительно хотите это знать?
Бедект простонал. «Действительно ли мне хочется это знать?»
– Да.
– Нет.
– У меня хотя бы остались сапоги на ногах?
– Один из них, мне кажется, был.
– Который из них?
– Левый. Кажется.
– Проклятие, – пробурчал Бедект. Он не мог позволить этому сумасшедшему ребенку вывести его из равновесия. Боги его знают, на что там способен этот маленький ублюдок. – А как насчет твоей собственной смерти? – спросил он, чтобы переменить тему разговора.
– Никто не может заранее видеть собственную смерть.
Бедект, делая вид, что все так же внимательно слушает, мысленно отметил, что нужно будет переложить горсть монет из правого сапога в левый.
Проснувшись, Штелен обнаружила Бедекта уже поднявшимся с кровати; он стоял и смотрел в окошко на уже стихавшую бурю. Она молча наблюдала за ним.
Что-то изменилось в стати этого человека, и только через мгновение Штелен поняла, что именно. Бедект выглядел так, как будто внутри у него что-то надломилось. Казалось, что он уже не страдает от ран, но все же он слишком сильно опирался на подоконник, как будто без этого было бы трудно удержаться. Его бледное, помятое лицо как-то обмякло – казалось, вместе с потерянной к