(Фотографии семьи Гарднеров у себя дома и портрет Магнуса Ньютона в профиль смотрите на 6-й странице.)
Для Хью Беннета эти несколько недель общения с Фрэнком Фэрфилдом прошли будто в тумане, таком же густом и вязком, как и тот, что висел в зимнем воздухе. Уличный туман проникал во все щели, и даже репортерская в «Гэзетт» плавала в легкой дымке. И лицо Фэрфилда он видел словно сквозь эту дымку. Они общались только в барах, а может, ему так казалось задним числом. Еще ему казалось сквозь дымку времени, что Фэрфилд, как правило, ничего не ел, если не считать сжеванную на ходу сосиску или сандвич, но пил по-страшному, причем без заметного эффекта. Лишь к концу вечера его подернутые поволокой глаза начинали как-то странно поблескивать. Он всегда говорил, что угощает «Бэннер», и репортеры «Гэзетт», привыкшие к тому, что каждый шиллинг жалованья приходится буквально выколачивать у брюзгливых бухгалтеров, завидовали щедрости, с которой их угощали.
— Ты знаешь, кто твой друг Фэрфилд? — спросил как-то у Хью Майкл. — Алкоголик. Самый настоящий законченный алкоголик. А я их не перевариваю.
— Просто не понимаю, как этот Фэрфилд еще держится на работе, — как-то после долгих посиделок в «Козле» сказала Клэр. — Он ведь пьет днями напролет и, как мне кажется, ни черта не делает.
Однако откровенней всех высказался Фермер Роджер. Однажды, просидев с Фэрфилдом в каком-то кабаке до самого закрытия, он нетвердой походкой вернулся в редакцию и зазвал Хью в закуток, служивший ему кабинетом.
— Давно я наблюдаю за твоим развитием, юный Хью, и считаю тебя парнем, который далеко пойдет, ибо есть у тебя журналистская хватка, да и стремлением к совершенствованию не обидел тебя господь. Однако жизни, мой мальчик, присущ естественный ритм. В ней все идет своим чередом, без резких взлетов.
— Что-то я не ухватил вашу мысль.
— Я не сомневаюсь в том, что этот твой приятель из большой прессы парень хоть куда, но только гляди не преувеличивай его возможностей. Он, Хью, человек без корней, несомый течением по морю людскому, любитель покопаться в чужой грязи, паразит, присосавшийся к акуле. — Роджер икнул. — Как видишь, мои сравнения выходят за рамки сельской тематики.
— Чего нельзя сказать о ваших мыслях.
Но Хью не мог всерьез обижаться на Фермера Роджера за его глупости. Он лишь подивился внезапности, с какой в его глазах глубокомыслие превратилось в бесконечно нудное брюзжание. Постепенно менялось его отношение и к остальным коллегам: Лейн теперь уже не казался всемогущим колоссом, а всего лишь озлобившимся неудачником, крикливым и высокомерным; болтовню Майкла про «кобылиц» и «куколок» он больше не считал изысканной, а безнадежно провинциальной и избитой; погоня Клэр за всем модным лишь говорила о ее беспросветной серости. И этим прозрением он был обязан общению с Фрэнком Фэрфилдом, хотя за все время их знакомства репортер уголовной хроники не сказал ни одного худого слова ни о «Гэзетт», ни о ее сотрудниках. Казалось, смысл его жизни составляли эти бесконечные попойки в барах, где он молча восседал у стойки, улыбаясь шуткам друзей и изредка бросая отрывочные фразы. И тем не менее этот потрепанный жизнью человек, на котором, точно знамя на древке, болтался старый замызганный плащ, казался Хью самим воплощением журналистской совести.
— А знаешь, Хью, ты какой-то уж больно неуверенный в себе парень, — сказал ему Фэрфилд как-то вечером. — А уверен ли ты в том, что на самом деле видел в тот вечер Лесли?
Хью в который раз прокрутил в мозгу события той ночи. Лицо Лесли (они оба называли его теперь только по имени), освещенное призрачно-зеленым светом, потом это же лицо на Питер-стрит, полное напрасной решимости обрести волю. Па него тут же наплыло лицо его сестры.
— Да, — выдавил Хью.
— А после нащупал в его кармане что-то твердое, что могло оказаться ножом. Знаешь, а ведь парень отрицает, что у него был нож.
— Знаю.
Лицо, выхваченное в отблесках призрачного света, какой-то предмет, которого лишь на короткую долю секунды коснулись пальцы, — от таких вот случайностей зависела свобода мальчишки.
— Понимаешь, все дело против Лесли построено на одних случайностях, — выразил вслух его мысли Фэрфилд. — Если бы он не был другом Гарни, вряд ли бы ему пришили дело. Спору нет, все уголовные дела так или иначе построены на случайностях, однако в данном деле больно уж расплывчаты письменные показания. Эти дурные мальчишки, которые, к тому же, еще и выдают своих сообщников, никогда не пользуются симпатией у присяжных. С другой стороны, я бы не сказал, что Гарни можно на что-либо надеяться. Хорошо, если бы их судили по отдельности.
— На это есть шансы?
— Ну, я бы сказал, шестьдесят против сорока. Но нам до зарезу нужен свидетель, который заявил бы во всеуслышание, что все эти опознания гроша ломаного не стоят, потому как пятого вечером темень стояла кромешная.
— Там был один тип в байковом пальто, — неожиданно вспомнил Хью. — Он сказал, что все видел, но было слишком темно, чтобы разглядеть лица. Как же его звали?.. Ах, да, Морган.
Они двинулись в Фар Уэзер во взятой Фэрфилдом напрокат машине, которую он вел с возмутительной небрежностью. Джордж, хозяин «Собаки и утки», хорошо знал Моргана.
— Этот парень всегда ходит в байковом пальто. Такой длиннолицый и вечно небритый. Да, живет на шоссе, в двух милях отсюда. Ферма «Прозрачная вода». Развалюха из красного кирпича.
Ворота фермы были распахнуты настежь, но в доме, казалось, нет ни души. Фэрфилд трижды постучал в дверь. Наконец она распахнулась. На пороге стояла женщина под сорок, красота которой роняла свои последние лепестки. На ней было грязное домашнее платье и сатиновые шлепанцы. Зато красивые руки женщины были выхолены.
— Миссис Морган? Не могли бы мы поговорить с вашим мужем?
— Он возится со своими грибами. — Она указала в сторону трех железнодорожных вагончиков, ярдах в тридцати от порога. — А что вы от него хотите?
— Я из «Бэннер». Моя фамилия Фэрфилд. А это мой коллега, Хью Беннет.
Лицо женщины оживилось.
— Подождите меня минутку, и я помогу вам его найти.
Они прождали минут десять, наконец она появилась на пороге, принарядившаяся, с накрашенными губами.
Моргана не оказалось ни в первом, ни во втором вагончике. Здесь пахло сыростью, сквозь рыхлую поверхность перегноя проклевывались толстые мясистые ростки.
Не успели они взяться за ручку третьей двери, как она распахнулась сама. На пороге стоял Морган.
— Дорогой, вот джентльмены из прессы, — сказала миссис Морган, неестественно жеманничая.
Морган даже не удостоил их взглядом.
— Ты оставила дверь открытой, — сказал он, указывая на вход в вагончик. — .Вчера вечером.
Она прижала к накрашенным губам свои пальцы с кроваво-красными ногтями, изображая тревогу.
— Не может быть. Это ветер.
— Пропал мой урожай. Коту под хвост целая неделя труда.
— Прошу тебя, дорогой, не ругайся. По-моему, вы, мистер Фэрфилд, сказали, что вы из «Бэннер»?
— И что вам от меня нужно? — уныло спросил Морган.
— Может, пройдем в дом и обсудим все за чашечкой кофе? — предложила миссис Морган и кокетливо хихикнула.
Вся гостиная была завалена журналами для женщин. Их груды громоздились на подоконниках и на столах, валялись на каждом стуле. Через открытую дверь гостиной была видна кухня, заваленная грязными тарелками и сковородками, и Хью с удивлением отметил, что и туда проникли журналы для женщин, точно какой-то монстр из научной фантастики.
— Догадываюсь: это по поводу того происшествия в ночь Гая Фокса, — сказал Морган. — Но я уже разговаривал с полицией, и она ничего путного от меня не добилась.
Фэрфилд опустился на стул, который заскрипел и зашатался под ним.
— Мы не из полиции. Моя газета «Бэннер» наняла Гарднеру защитника.
Фэрфилд сделал знак Хью.
— Я сам был на лужайке в тот вечер, — сказал тот. — И видел вас. Помню, вы сказали, что, хоть и стояли совсем рядом с Корби, все равно никого не разглядели в темноте.
— Правильно, а я стоял от него в какой-нибудь парочке ярдов.
— После, в пивной, когда Джо Пикетт стал хвалиться, что смог бы узнать двоих из тех подростков, вы сказали, что было темно и ни черта не видно.
— А вот и я.
На пороге гостиной появилась миссис Морган с подносом, на котором стояли четыре чашки с дымящейся жидкостью и тарелка с бисквитами. Но это был не кофе, а какой-то синтетический заменитель.
— Тебе удалось помочь этим джентльменам, дорогой? — спросила она у мужа.
Моргай даже не взглянул в ее сторону.
— Я мог ошибиться, — сказал он.
— Или же ошибся Пикетт, — ввернул Фэрфилд.
— Я принадлежу к породе людей, которые не любят зря трепать языком. И я бы ни за что не сказал, что Корби сам на это напросился, если бы знал, что он испустит дух. Понимаю, это оставило неприятный осадок. А то, что я говорю, вы напечатаете в газетах?
— Нет. Мы попросим помощника адвоката заехать к вам и записать ваши показания. Потом вас попросят выступить в суде.
— Значит, в газетах про нас не напишут, — разочарованно протянула миссис Морган.
— Ты лучше не лезь куда не следует, — огрызнулся муж. — И так уже натворила делов в теплице.
— Ну, что же, если ты хочешь, чтобы этому Джо Пикетту все сошло с рук, пусть будет по-твоему.
— Не в том дело. Просто я сам не желаю лезть в петлю.
— Значит, было слишком темно, чтобы разглядеть лица?
— Да. Ни я, ни Джо Пикетт не могли их разглядеть. Я знаю, где в эту минуту стоял Джо, — футах в двух от меня.
— Решайте сами, — равнодушно сказал Фэрфилд.
Морган захрустел бисквитом, отхлебнул из своей чашки и свирепо уставился на жену.
— Это не кофе. Если не умеешь варить кофе, так и скажи.
Он шагнул к окну, сбросил с подоконника кучу женских журналов и выплеснул кофе в палисадник.
Миссис Морган разрыдалась и кинулась к двери.
Морган приблизился к Фэрфилду.
— Я это сделаю. Присылайте своего адвоката. Я выйду и скажу на суде, какой врун этот Джо Пикетт.