Это выступление дало Юстасу Харди повод задуматься над тем, куда может клонить защита. Однако Харди был не из той породы людей, которые отдаются делу душой и сердцем, поэтому эксцентричные выходки защиты его нисколько не обеспокоили. К тому же он придерживался классических канонов в юриспруденции, а в жизни был романтиком, далеким от действительности. В тот вечер, забыв про все па свете, он с упоением читал в кровати третий том «Истории Англии» Маколея.
Твикер же почувствовал сильное беспокойство. В шесть тридцать он провел совещание с Норманом, Лэнгтоном и начальником полиции. Они решили, что эта улика, касающаяся брюк, неопровержимо доказывает вину Гарднера и тут все зависит лишь от них самих. Просто Ньютон цепляется за все, что попало, и вовсю паясничает. Однако Твикера не больно удовлетворили эти аргументы. В ту ночь он, можно сказать, не сомкнул глаз.
Хью Беннет не почувствовал облегчения, на которое так уповал, признавшись на свидетельском месте, что не может опознать Гарднера. Казалось бы, последняя мимолетная встреча с Джилл должна была подготовить его к тому приему, какой оказали ему в редакции, и все-таки он был застигнут врасплох, когда Лейн, выпустив клубы синего сигарного дыма, изрек:
— Значит, ты все-таки отважился на этот шаг. Когда же отходит твой поезд?
— Вы о чем?
— Я слышал, они собираются учредить «Беннет спешиал экспресс», — сказал Лейн. — Для молодых репортеров, пробивающихся наверх. В Лондон, я имею в виду.
Хью все понял. Он молча сел за пишущую машинку, достал блокнот и стал ожесточенно печатать абзац из светской хроники.
— Еще один мальчик из провинции унюхал сладкий запах успеха, — продолжал Лейн. — Ну, ладно, ладно, Хью, я молчу. Только не забудь в следующее рождество положить монетку в шляпу старого Лейна, побирающегося на углу, — большего я от тебя не прошу.
Через полчаса в комнату вошла Клэр и положила ему под нос номер «Ивнинг стандарт».
— Ты попал на первую полосу.
Хью пробежал глазами заголовок: «СЕНСАЦИЯ В ПРОЦЕССЕ ГАЯ ФОКСА. МЕСТНЫЙ РЕПОРТЕР ОТКАЗЫВАЕТСЯ ОТ СВОИХ СВИДЕТЕЛЬСКИХ ПОКАЗАНИЙ». Он кивнул и сложил газету. Клэр уселась на его стол и вытянула свои длинные ноги.
— Мне кажется, твой друг Фэрфилд обладает прекрасным даром убеждать. Чего же он наобещал тебе, Хью? Место дублера? Сказал, тебе осталось подождать совсем недолго до той поры, когда у него начнется белая горячка?
— Фэрфилд ничего про это не знал.
— Ну, скажу тебе, ты и рванул. Знаешь, я бы тоже хотела попасть в Лондон, но есть вещи, на которые я не отважусь даже во имя карьеры.
Хью вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. В коридоре лицом к лицу столкнулся с Грейлингом.
— Вижу, вы снова в гуще событий, — без малейшего намека на улыбку сказал Грейлинг. — Похоже, вы жить без этого не можете.
— Меня вызвали дать свидетельские показания.
— Да, тягостная необходимость. Но сказать сначала, что вы кого-то опознали, а потом вдруг сказать, что не опознали, это, скажем прямо, довольно сенсационное событие.
— Ио ведь я не покривил душой.
— Приведу вам высказывание нашего председателя, с которым только что говорил по телефону. Он сказал: «Да, Грейлинг, все это указывает на тревожный симптом, а именно: отсутствие у молодых людей чувства ответственности». И я был вынужден с ним согласиться.
— Вы хотите сказать, что если я когда-то сделал ошибочное утверждение, то так и должен его отстаивать?
— Молчу, Беннет, молчу.
Дверь в комнатушку Фермера Роджера была открыта настежь.
— А, Хью, мой мальчик, заходи, — окликнул его тот. — Перед тобой художник, испытывающий муки творчества. Оттачивание, оттачивание и еще раз оттачивание — вот первая и главная заповедь стилиста. Кажется, это Стивенсон сказал? А кто из наших читателей это оценит, спрашиваю я тебя? Мы делаем это ради собственного удовольствия, ради того, чтобы удовлетворить это загадочное нечто, которое вынуждает нас лезть вон из кожи, устремляясь на штурм вершин. — Фермер Роджер хитро прищурил глаза. — А что это болтают о тебе, мой мальчик? Не уходи, мне нужно с тобой серьезно поговорить.
«Как так может вдруг случиться, что человек, совсем недавно казавшийся мудрецом, выходит на поверку старым трепливым занудой?» — мучительно спрашивал себя Хью. Он старался отгородиться от стремительного потока обрушившихся на него фраз, но кое-что оседало в мозгу: «…сияющая мечта, вечно ускользающая от нас… Честертон сказал, что ее блеск так же ярок, как блеск золота… дурное влияние этого дьявольского отродья… прибегая к грубому сравнению, это называется гадить в собственное гнездо… Что там сказал Хаксли об этой шлюхе, богине Успеха?..»
— Да заткнись ты, старый лицемер! — неожиданно для себя крикнул Хью. — Я изменил свои показания только потому, что сам в них больше не уверен. Неужели ни у одного из вас не хватает порядочности это понять?
В тот вечер он впервые в жизни напился в стельку. Он осушал стакан за стаканом в американском баре «Гранд», и даже сам Фэрфилд едва за ним поспевал. По пути зашел в несколько пивных. Хью не помнил почти ничего из того, что говорил в тот вечер, но одна фраза напрочь засела в мозгу:
— Ведь ты, Фрэнк, знаешь правду. Ты не знал, что я скажу на свидетельском месте. Правда ведь, да? — весь вечер твердил он.
— Правда. Ты сам на это решился.
Хью грохнул ногой по стойке.
— Но почему этому никто не верит?
— Я думаю, Майкл этому поверит, — серьезно сказал Фэрфилд.
— Дружище Майкл. Но почему Джилл мне не верит? Если бы ты только видел, как она на меня посмотрела.
Он весь вечер долдонил одно и то же, Фэрфилд говорил очень мало — казалось, он спрятался за завесой алкоголя. До Хью дошло задним числом, что это тактичное молчание было лучше любых слов утешения. Фэрфилд отвез его домой в такси. Хью казалось, что лестница под ним колышется как студень. На верхней ступеньке его встретил Майкл.
— А, пропащий свидетель. Заходила твоя подружка. Оставила записку. Да ты, я вижу, набрался.
— Где записка?
Слова прыгали у него перед глазами, но, к счастью, их было немного: «ХЬЮ, МНЕ КАЖЕТСЯ, Я СКАЗАЛА СЕГОДНЯ ЧТО-ТО НЕ ТО. У ТЕБЯ БЫЛ ТАКОЙ ВИД. ПРОСТИ. ТЫ БЫЛ ВЕЛИКОЛЕПЕН. Я НЕ ДО КОНЦА ТЕБЯ ПОНЯЛА. ВЕДЬ Я ГОВОРИЛА ТЕБЕ, ЧТО Я РАЗМАЗНЯ. ЛЮБЛЮ. ДЖИЛЛ.»
Осилив эти строки, Хью плюхнулся в кресло и расхохотался. Фэрфилд с Майклом уложили его в постель.
На следующее утро Харди наконец раскрыл свои карты, обнародовав улики, о которых не сообщалось в печати. Первым номером он выпустил Твикера, подтянутого, мрачного и взволнованного, который рассказал о посещении им поселка Плэтта, о Пробе песка и угольной пыли, взятой с обшлагов брюк Гарднера. Его место занял грузный и развязный Норман, рассказавший о расследованиях, проведенных им в прачечной-химчистке «Быстро и чисто».
— Вы представите суду реестр, который вам дала мисс Плай? — поинтересовался Харди.
— Да.
— Ив этом реестре помечено, что пара серых брюк была доставлена Гарднерам в пятницу, шестого ноября?
— Совершенно верно.
— А есть ли в реестре другая запись, касающаяся поступления в чистку серых брюк?
— Да.
— И что вы скажете относительно этой записи?
— Она всего одна и сделана в июне.
Чтобы стянуть узел обвинений еще туже, был вызван водитель фургона, который показал, что в пятницу шестого ноября он, как обычно, вручил брюки мисс Гарднер. Они были в отдельном пакете из оберточной бумаги.
— Не вижу, с какого боку сможет копнуть Ньютон под эту улику, — говорил Харди своему помощнику накануне открытия утреннего заседания. — Все выстроено в изумительной последовательности. Логично, ясно.
— А если бы вы были на месте Ньютона, за что бы вы зацепились?
Лицо Харди выражало предельное удовольствие. Такая софистика была ему очень даже по душе.
— Я бы на его месте ограничился бы минимумом вопросов. Не касаясь главного, проделал бы небольшие бреши по мелочам, а потом постарался бы убедить жюри в том, что все это яйца выеденного не стоит. — На лице Харди появилось то самое выражение презрительного превосходства, из-за которого у него почти не было друзей. — Но, мне думается, Ньютон ни за что не догадается подойти к делу именно с этого бока.
Однако Ньютон подошел к нему с нужного бока. Он не задал ни единого вопроса ни Твикеру, ни водителю фургона, а его вопросы, обращенные к Норману, звучали робко и как будто неуверенно.
— Откуда вы узнали, что семья Гарднеров пользуется услугами прачечной-химчистки «Быстро и чисто»?
— Я провел расследование в этой местности.
— Вы получили информацию от кого-нибудь из Гарднеров?
— Нет, — уклонился от прямого ответа Норман.
— А не проще ли было спросить у них самих, куда они сдают белье?
Всем своим видом Ньютон подразумевал, что так бы поступил каждый нормальный человек.
— Я решил, сэр, что в данном случае целесообразней спросить об этом посторонних людей.
— Понимаю ваш ход мыслей. Надеюсь, вы разговаривали с самим директором прачечной, мистером… Бостиком?
— Нет, сэр. Я говорил всего-навсего с мисс Плай, управляющей.
— И это опять-таки для того, чтобы сохранить все в тайне?
— Вы правы. Я хотел, чтобы об этом знало как можно меньше людей.
— Уж не для того ли вся ваша секретность, чтобы подольше скрыть это от защиты? — вкрадчивым голосом спросил Ньютон.
Харди вскочил на ноги как ужаленный.
— Я уведомлен о том, что защиту поставили в известность в должное время. Еще до начала процесса, милорд, — заявил он, обращаясь к судье.
— Вы беретесь оспаривать этот факт, мистер Ньютон? — проскрипел судья Брэклз, устремив на Ньютона взгляд поверх своих очков.
— Беру назад свое предположение, милорд, — игривым тоном парировал Ньютон.
— Это был самый неуместный вопрос за весь процесс, — презрительно констатировал судья Брэклз.
— Итак, обнаружив, что серые брюки были вручены мисс Гарднер шестого ноября, вы прекратили все расследования в этом направлении. Я не ошибся? — поинтересовался Ньютон у Нормана.