— Разнообразие — вот что придает нашей жизни острый привкус, — изрек Лейн, ощерив свои желтые зубы. — Ты еще помянешь меня добрым словом, мой мальчик. Скажешь, был он упрямый и такой-сякой, но писать меня все-таки выучил.
— Так уж и помяну, — вяло огрызнулся Хью, беря со стола листок с адресом кактусовода.
— Мне ужасно жаль, мой мальчик, что ты не поспеешь на заключительную часть процесса, — глумился Лейн, перекатывая во рту сигару. — Уж кто-кто, а Магнус Ньютон сумеет блеснуть в своем заключительном слове. В общем, весьма прискорбно, юный Хью, но ничего не поделаешь.
Клэр подняла глаза от журнала мод и как-то странно хихикнула.
Лейн окинул ее оценивающим взглядом.
— У вас новая прическа.
— Вам нравится? Дело рук Мориса с Пикард-стрит. Он настоящий мастер своего дела.
— Очень рад за вас, — сказал Лейн, пародируя ее псевдо-лондонский акцент. — Дело в том, что сегодня в три тридцать по местному времени Морис делает прическу одной из наших типичных домохозяек, миссис Джексон. Слыхали про такую? Кстати, ей сорок восемь лет. Морис проводит специальный показательный сеанс новой стрижки «криспа». Так, кажется, ее обозвали? Попрошу вас прогуляться в те края и взять интервью у миссис Джексон. У Мориса тоже можете взять, если, конечно, тому есть что сказать.
— О господи!
Клэр схватила блокнот, хлопнула крышкой своего стола и выскочила вон.
Итак, Хью Беннету так и не довелось услышать это, как его окрестили впоследствии, «самое блистательное выступление Магнуса Ньютона». Кактусовод оказался на редкость экспансивным человеком. Он пустился в долгие и нудные рассказы о семенах, о своих любимых сортах, а под конец, когда в блокноте Хью скопилось материала на целую статью и он решил, что наконец-то его страдания кончились, кактусовод повел его на крышу полюбоваться мясистыми уродцами. В город Хью попал в четыре, а когда в десять минут пятого подъезжал к зданию суда, увидел у входа возбужденную толпу людей. Он спрыгнул с подножки трамвая и пустился бегом.
Дорогу ему преградила женщина с хозяйственной сумкой, которая вдруг оказалась на тротуаре и из которой во все стороны раскатилась картошка. «Виноват, виноват», — бормотал Хью, собирая картофелины, а совсем рядом гудела толпа, манила его к себе, обещая ответить на те вопросы, на которые нет и не может быть ответа. Наконец все картофелины, яблоки и бисквиты были на своем месте в сумке, и Хью нырнул в гущу толпы, бросая направо и налево: «Ну, что там?». В ответ слышалось что-то бессвязное. Он стиснул плечо какой-то толстухи, похожей на склеенные вместе воздушные шары. Женщина выпростала руку и с криком «Убери лапы!» больно хлестнула его по щеке своей увесистой мясистой ладошкой.
Он пробормотал извинения. Она прошла мимо, задев его своим могучим боком. «Что произошло?» — допытывался он у коротышки с озабоченным лицом и усами, похожими на зубную щетку.
— А я почем знаю?
— Вы разве не были в суде?
— Не, не был. Я занят был…
Хью так и не узнал, чем был занят коротышка. Легкое колыхание в толпе изменило ее рисунок, как меняется узор при повороте калейдоскопа. Теперь перед его носом маячила длинная физиономия фермера-грибовода Моргана в синем байковом пальто, застегнутом на все пуговицы. Еще одно колыхание, и они оказались прижатыми друг к другу.
— Морган! — окликнул Хью.
— Приветствую вас. Давайте выберемся отсюда и пропустим по стаканчику.
— Что произошло?
— …пропустим по стаканчику.
Они медленно плыли сквозь людское море.
— Я не был в суде, — прокричал Хью. — Чем там все кончилось?
— Гарднера оправдали, Гарни признали виновным, — прокричал ему в ответ Морган. — Уж больно мудрый этот Харди, как бы ему это боком не вышло. Значит, встречаемся в «Пиковом тузе» на Кло-стрит.
Хью отчаянно работал локтями и наконец очутился на свободе. Точно вынырнувший из глубин пловец, он смотрел на сомкнувшиеся за ним волны людского моря, лишь сейчас обратив внимание на то, что толпа не столь уж и многочисленна. Человек сто, не больше. Теперь до него долетали обрывки фраз: «…Гарднеру повезло… Неосновательные обвинения парню предъявили… под суд отдали по ошибке…» Неужели все это говорили и тогда, когда он был частью толпы?
На Хай-стрит Хью поймал такси и велел шоферу ехать в Райскую Долину. По пути попытался разобраться в своих ощущениях и был удивлен, обнаружив, что вместо радости впал в какое-то оцепенение. Все было кончено, дело выиграно, и на душе было пусто. Пока длился судебный процесс, все шло своим чередом, но вот он закончился, и в его жизни назрели перемены…
Такси затормозило у дома Гарднеров.
— Ого, да тут целая компания! — присвистнул водитель.
Хью вышел из машины и огляделся. Возле дома стояло с полдюжины автомобилей, у ворот сновали люди с фотоаппаратами. Распахнулась дверь дома, и на пороге появилась белокурая Сэлли Бэнстед, элегантная, модно причесанная.
— Вам, мальчики, придется оставить эту затею, — звонким голосом сказала она. — Лесли слишком утомлен, чтобы беседовать.
— Пусть он сам это скажет, — крикнул кто-то. Другой голос поддержал:
— Тащи его сюда, Сэлли.
— Ладно, — неохотно согласилась та. — Сейчас он к вам выйдет. Только ограничимся одними снимками. Парень на самом деле вымотан.
В дверном проеме появился Лесли Гарднер. Из-за его плеча выглядывали Сэлли и Фрэнк Фэрфилд. На парня устремилось штук пять объективов. Со всех сторон посыпались вопросы:
— Каково оно на свободе?
— Тебе было страшно, Лесли?
— Какие у тебя планы на будущее?
— Что ты думаешь о своем адвокате, мистере Ньютоне?
— Кто раскопал вторую пару брюк?
Лесли шатался как былинка на ветру. Сэлли положила ему на плечо руку, что-то прошептала на ухо и вышла вперед.
— Он не в состоянии ответить на ваши вопросы, мальчики, — сказала она. — Сами видите, как он устал. Хватит вам и снимков.
— Так что будьте паиньками и катитесь ко всем чертям, — съязвил кто-то. Раздался взрыв смеха. Хью протолкался к калитке.
— Фрэнк! — окликнул он Фэрфилда. Тот обернулся, махнул ему рукой и придержал дверь.
Хью очутился в узком и темном коридоре бок о бок с Фэрфилдом. Сэлли окинула его подозрительным взглядом и скривила гримасу.
— Кто ты такой? — грозным шепотом вопрошала она. — Ах, да, тот самый, из местной газеты. Ему можно доверять? — спросила она у Фрэнка.
— Разумеется.
— Откуда мне знать о ваших отношениях? И какого черта ты привез эту семейку сюда? Их надо было свезти в какой-нибудь отельчик.
— Сэлли, голубушка, да разве после всего этого они бы поехали в отель? — терпеливо и тоже шепотом увещевал ее Фэрфилд.
— Но ведь мы оплатили защитника. В чем же дело?
— Наберись терпения, и все образуется.
— И что на них наехало? Можно подумать, они мечтали об обвинительном приговоре.
— В таком случае все было бы куда проще.
— Что-то ты мудришь. — Сэлли вся кипела от негодования. — Ну, ладно, пошли попробуем еще разок.
Джилл сидела рядом с отцом на красном плюшевом диванчике в маленькой гостиной. Ее руки беспомощно лежали на коленях, щеки были белее мела. Взгляд Джорджа Гарднера был прикован к противоположной стене, на которой висел автопортрет Ван-Гога. Он даже не повернул головы, когда они вошли в комнату. Лесли походил на изваяние — живыми были лишь пальцы, без устали барабанившие по подлокотнику кресла. Четвертым в комнате был фотограф в спортивной куртке. Он положил фотоаппарат и вспышку на стол и теперь со скучающим видом стоял у стенки. Мрачное безмолвие этой живой картины нарушило решительное вторжение Сэлли Бэнстед.
— Ну, наконец избавились от них. Ты был просто изумителен, Лесли. А теперь за дело. Может, щелкнем для начала семейное фото?
— Я ведь сказал вам, мы не будем сниматься, — нарушил свое молчание Джордж Гарднер.
— Хватит тянуть резину. Вы. заключили с «Бэннер» сделку. Извольте выполнять ее условия.
Пальцы Лесли перестали барабанить по подлокотникам.
— Я не заключал никакой сделки.
— Ты знал, что тебя будет защищать Магнус Ньютон. Тебе все растолковали самым подробным образом.
— Я не заключал никаких сделок. И ничего не подписывал.
Сэлли достала маленький, украшенный драгоценными камнями портсигар и щелкнула такой же зажигалкой.
— Чего ты добиваешься? Еще денег?
— Нам не нужны ваши чертовы деньги, — сказал Джордж Гарднер. Его беззубый рот произнес не «чертовы», а «шортовы».
Сэлли сделала две глубокие затяжки и загасила сигарету.
— Фрэнк, ну-ка прояви инициативу.
Фэрфилд заговорил вполголоса, точно повторяя давно затверженный урок:
— Давайте-ка двинем всей компанией в бар. Там оно куда веселей. Отпразднуем нашу победу.
— Мне не до праздника, — изрек Джордж Гарднер.
Фэрфилд будто его не слышал.
— Только давайте сразу же поставим все точки над «и». Вижу, вы не любите «Бэннер» и не хотите иметь с ней дело. Пусть так. Но поймите же вы в конце концов, что без нашего юного друга Хью и без меня, выкопавших эту историю с брюками, о которых Лесли ни за что бы не вспомнил, парня бы как пить дать засудили. Да и Ньютон сыграл не последнюю роль. У вас договор с «Бэннер»…
— Пусть газета возбуждает против нас иск, — прошамкал Гарднер-старший.
— Вы считаете, что это исключено. Возможно, вы правы. Но ведь дело не только в договоре. Любите ли вы «Бэннер» или нет, ваша семья в большом долгу перед этой газетой. Может, вам и удастся уклониться от его уплаты, только я знаю, каким прозвищем наделил бы мистер Гарднер члена профсоюза, пытающегося увильнуть от исполнения своего долга.
— Он прав, — сказала Джилл. — И вы оба это понимаете. Чтак, что вам от нас нужно? — обратилась она с Фэрфилду.
— Прежде всего фото. Несколько снимков Лесли и штуки две семейных. Другие газеты уже успели их сделать. Вам, надеюсь, не хочется, чтобы именно «Бэннер» оказалась в худшем положении. Потом мы с Лесли уединимся на одну ночку в каком-нибудь спокойном отельчике, пообедаем и набросаем вчерне наш рассказ.