— Все врал, врал с косвенной помощью следователя. Я его поймал на лжи. Я почти не сомневаюсь, что это он убил девушку.
— А мотивы?
— Она была беременна. Плел мне, что довез ее до райцентра, там она осталась, а он поспешил сюда, якобы по каким-то делам в авиаотряде, а затем должен был встретиться с приятелем, неким Пестеревым, условились поиграть на бильярде.
— Хорошо, дожимайте его, шеф торопит… Что у вас, Кира Федоровна? спросил Щерба.
— Хотелось бы подвести скромный итог, — сказала Кира.
— Заходите через час ко мне, позовем Войцеховского, послушаем ваши новости, — Щерба вышел.
Едва он вышел, Кира обратилась к Скорику:
— Виктор Борисович, вы только что упомянули фамилию, которая меня заинтересовала, — взволнованно сказала Кира.
— Какая, чья?
— Приятель вашего подследственного — Пестерев?
— Чем этот Пестерев заинтересовал вас?
— Не знаю, этот ли, но в моем тоже возник Пестерев Вадим.
— Забавно… Кто же он, ваш Пестерев?
— Знаю, что работает в банке.
— Тогда это одно и то же лицо. Мой — шофер на инкассаторской машине. В связи с чем у вас возник Пестерев?
— В кармане пальто Гилевского Джума обнаружил обрывок от календаря, там было написано «Вадим» и номер телефона. Войцеховский установил, что это телефон банка. Я позвонила, мне сказали, что у них есть Вадим по фамилии Пестерев. Сейчас в отпуске.
— Надо подумать: кому он нужнее: вам или мне…
Сидели вчетвером в кабинете Щербы: он, Войцеховский, Паскалова, Джума и Скорик.
Докладывала Кира. Она немного нервничала, лицо пошло красными пятнами, время от времени убирала падавшую на глаза прядь волос, утирала пот со лба. Когда закончила, Щерба спросил у Скорика:
— Этот Пестерев вам очень нужен, Виктор Борисович?
— Допрошу, но не думаю, что это изменит ситуацию.
— Тогда отдадим его Кире Федоровне… Вы можете идти, Виктор Борисович, — и Кире: — Вы попытались связаться с Пестеревым?
— Он в отпуске.
— Джума, — обратился Щерба к Агрбе, — надо найти Долматову, которой все завещано. Это очень важный пункт. И тогда уже Кира Федоровна встретится с нею для обстоятельного разговора.
— Кира Федоровна, — подал голос Войцеховский. — Непременно задайте ей вопрос, знала ли она, что Гилевский собирался в Америку и почему не поехал. Человек, к которому наследователь так щедр, судя по завещанию, должен состоять в очень близких отношениях с ним.
Кира согласно кивнула.
— Теперь дальше. Письмо Гилевскому из США от какого-то Кевина Шобба. Прочтите-ка его нам, Кира Федоровна.
Кира взяла перевод, сделанный в «Интуристе»:
«Уважаемый мистер Гилевский! Во-первых, посылаю приглашение. Рад буду встретить вас. Во-вторых, то, о чем мы договорились, остается в силе. Все теперь будет зависеть от вас. Я предвижу большой успех, готов вложить в это дело необходимые средства. Форма вашего вклада вам известна. С уважением Кевин Шобб. Филадельфия. 15 января». — Кира умолкла.
— Тут, что ни фраза — загадка. Кто такой Кевин Шобб? В какое «дело» он готов вложить «необходимые средства»? Смотрите: «необходимые»! Это можно понимать, как «любые». Форма же вклада Гилевского, надо понимать, в то же «дело» была Гилевскому известна.
Анкету в ОВИР он сдал почти через месяц после того, как Шобб написал письмо. Шло оно сюда допустим недели три, как минимум. Гилевский сдал документы в ОВИР немедленно, едва получил письмо, — произнес Джума.
Затем почему-то оказался от поездки и вновь согласился после того, как Кевин Шобб выдвинул его в качестве официального эксперта в связи со скандалом на аукционе, — сказала Кира. — Почему? Кто этот Шобб?.. — она развела руками. — Может быть теперь к этому письму логически подверстывается и запись Гилевского на формулярной карточке: «Затея проста по замыслу, сложна по исполнению. Его надо убедить, что мое согласие лишено любых меркантильных помыслов»? — сказала Кира. — Не Шобба ли он собирался убеждать в простоте какой-то их общей затеи, но в сложности ее исполнения?
— В этом есть резон, — заметил Щерба. — Ищите, Кира Федоровна, тут недостающую связку.
— Она может оказаться в самом конце расследования, — засмеялся Джума.
— Ты, пессимист, не нагоняй страхов, — сказал Щерба.
— Теперь персоналии, добытые Агрбой, — продолжала Кира. — Читать?
— Давайте, чего уж тут, пройдемся по всему фронту, — сказал Щерба.
— Это список людей, которые известны человеку Агрбы, маклеру, как собиратели антиквариата. Разумеется, он возможно, не полный, но во всяком случае внушительный. Много их, думаю, в городе быть не может, это не ларешники со «Сникерсами». Итак: профессор медицины Иван Севастьянович Бруевич, собирает только старинные шахматы; скульптор Огановский Борис Никитич — восточная резьба по кости; художник-реставратор Манукян Давид Ованесович — старые офорты, в основном на библейские темы; Жадан Святослав Юрьевич, кандидат искусствоведения, сотрудник Фонда имени Драгоманова интересуется бронзовым литьем до XX века; пианистка, лауреат международных конкурсов Надежда Николаевна Всесвятская — ее интересы ограничены нотами храмовой музыки XVII–XIX веков, понятно, оригиналами; Павел Павлович Клюев, генерал в отставке, собиратель старинной мебели; Чаусов Алексей Ильич собирает дореволюционные и современные публикации о Фаберже и Диомиди, кандидат искусствоведения, сотрудник Фонда имени Драгоманова. И, наконец, Вяльцева Клавдия Васильевна, художник-модельер из Дома моделей, увлечена собиранием старинных кружев и бисерным шитьем, — Кира отложила бумажку.
— Солидный списочек, — покачал головой Щерба, — но отрабатывать его надо. Как вы собираетесь это делать?
— Я бы посоветовал по возрастному цензу, по каким-то другим признакам, чтоб просеять, кого-то отбросить, — сказал Войцеховский.
— Я тоже так думаю, — согласилась Кира. — Тут, видимо, Агрбе придется помочь мне с минимальными анкетными данными этих людей.
«Ну да, я же совсем безработный», — Агрба усмехнулся про себя.
— Что еще у вас, Кира Федоровна? — спросил Щерба.
— Пожалуй, все… Есть, правда, копия докладной Гилевского на имя директора музея. Но это сугубо служебный документ.
— Прочитайте-ка, — попросил Щерба.
— Я ее даже к делу не приобщала, — из отдельной папки она достала страницу, прочитала: «…Отмечать 100-летие со дня рождения Диомиди безусловно надо, однако издание юбилейного сборника о нем считаю нелепой затеей. Что в нем можно опубликовать, кроме выдумок Чаусова, если у нас ничего не существует? Ни переписки, ни дневников…»
— Думаю, эту бумажку можно похерить. Сейчас во всяком случае, сказал Щерба. — Она только будет путаться под ногами.
— Фамилия Чаусов есть в списке собирателей антиквариата, который добыл Джума, — заметил Войцеховский. — Там он фигурирует, как собиратель публикаций о Фаберже и Диомиди.
— Ладно. На этом закончим, — сказал Щерба.
Кира и Джума вернулись в ее кабинет.
— Джума, у нас восемь человек в списке, которых вам надо искать. Кроме того, нужно установить, кто такая наследница — Людмила Леонидовна Долматова. Поэтому я предлагаю еще раз пройтись по списку, отсеять какие-то фамилии вообще, затем кого-то поставить в первую очередь, а кого-то во вторую, — сказала Кира.
— Сразу же можно отодвинуть двоих — женщин: Вяльцеву и Всесвятскую, согласился Джума.
— В первую очередь мы поставим Жадана и Чаусова — оба кандидаты искусствоведения, работают в Фонде имени Драгоманова. А ведь это тоже музей, только называется Фондом. Затем скульптор Огановский, художник-реставратор Манукян. Я иду по близости их профессий к Гилевскому. И в последнюю очередь можно поставить генерала в отставке Клюева и профессора Бруевича, он доктор медицинских наук, если мне не изменяет память, заведует кафедрой сосудистой хирургии. Полагаю и Клюев, и профессор — люди в возрасте. А нам сперва нужны те, кто помоложе. Вы меня понимаете?
— А что ж тут не понимать? Беготни хватит.
— Что поделать, — смутилась Кира. — Такая у нас с вами профессия.
— Дай Бог до пенсии дожить.
— Доживем, Джума. Мне ведь больше, чем вам осталось.
— Ладно, не будем подсчитывать…
7
В субботу в семье Щербы завтракали обычно поздно, он позволял себе поспать лишний час. В эту субботу у них ночевал старший внук: у младшего начался грипп, подхватил в садике, поэтому, чтоб уберечь старшего, дедушка с бабушкой забрали его к себе.
— Не шуми, — все время одергивала жена Щербу, — дай ребенку поспать…
Щерба побрился новым станком «Шик», который ему подарили сын и невестка в день рождения. Потом завтракали втроем. Затем Щерба спустился в подъезд вытащить из почтового ящика газеты.
— Дед, иди ко мне, — позвал внук из другой комнаты.
Щерба вышел.
— Посиди со мной, — попросил мальчик.
— Что мы будем делать? — спросил Щерба.
— Давай поговорим.
— Давай, — согласился Щерба.
Оба умолкли.
— Почему же ты не говоришь, я жду, — сказал внук.
И Щерба с тоской подумал, что не знает, о чем говорить с мальчиком. Он готов был отвечать на вопросы, но не быть лидером в разговоре с ребенком. «Сукин ты сын, Миня», — сказал он себе, а внуку вдруг предложил:
— А что если мы пойдем с тобой в город?
— И в магазины?
— Можем и в магазины. Иди к бабушке, пусть оденет тебя…
В центр города они пошли пешком. Мальчик останавливался у каждого ларька с богатым ассортиментом жвачки, шоколадок, напитков. Потом пошли в магазин игрушек. К жвачке и шоколадке «Марс» прибавилась заводная машинка-модель. Погода была хорошая, и они проболтались по городу почти два часа…
— Пойдем на трамвай, устал, небось, — предложил Щерба.
— Пойдем, — согласился внук.
Они ждали трамвая. Рядом находилась центральная гарантийная часовая мастерская. Щерба прошелся вдоль больших окон-витрин, сквозь которые были видны столы мастеров и их склоненные головы с зажатыми в одном глазу лупами. И тут в одном из мастеров он, хотя и с трудом, узнал Арончика. Надо сказать, что Щерба, всю жизнь проживший в этом городе, имел постоянного сапожника, парикмахера, слесаря-сантехника и часового мастера. Арончика он знал уже более тридцати лет. Сейчас тому было, наверное, далеко за семьдесят, с молодых лет его все звали не по фамилии, которую, в