— Да.
— Боже, какие банальности! Сейчас вы скажете, что она замужем, что вы, как джентльмен не можете назвать ее имя.
— Именно так.
— Пошловато получается, как из дурного романа, Алексей Ильич. Но если вы не назовете ее, и я не смогу ее допросить, ваше алиби не стоит и выеденного яйца. Вы это понимаете?
— Понимаю.
— Итак?
— Ее зовут Виктория Петровна Непомнящая.
— Где она работает?
— Лаборанткой на химкомбинате. Комбинат в должниках, и многих сотрудников отправили в неоплачиваемые отпуска. Ее тоже.
— Кем и где работает ее муж?
— Он инженер в «Энергосетьинспекции».
— Часто бывает в командировках?
— Да.
— И в этот раз?
— Да… Я прошу вас только, если будете встречаться с нею, постарайтесь так, чтоб муж не знал, не впутывайте ее.
— Насчет не впутывать, — все будет зависеть от вашей и ее правды или неправды… Домашний адрес Непомнящей и телефон, если есть.
Он назвал.
— Значит, вы пришли, зная, что муж в командировке?
— Да.
— В котором часу?
— После пяти вечера.
— И пробыли там до?..
— Начала десятого.
— Откуда вы знали, что муж в командировке?
— Она сказала.
— Она знала, когда он должен вернуться?
— Надо полагать.
— Итак, вы пришли и?..
— Поужинали.
— С выпивкой?
— Немного.
— Что вы пили?
— Коньяк.
— Какой?
— «Десна».
— Бутылка была початая?
— Нет. Я по дороге купил.
— Дальше.
— Слушали музыку. У них есть двухкассетник.
— Какую?
— Концерт Хулио Иглесиаса.
— Потом.
— Смотрели кино по видео.
— Какое?
— «Путь Карлито»…
— Сколько раз вы наливали коньяк в рюмки себе и Непомнящей?
— Четыре-пять раз.
— Кто ставил аудиои видеокассеты? Она?
— Нет, я.
— О финальной части вашего времяпровождения можете умолчать… Кассеты вы с собой принесли?
— Нет, кассеты были у нее… Вы разрешите напиться? — он утер платком лоб и посмотрел на графин с водой.
— Разумеется. Можете налить себе.
Она смотрела, как он жадно пил, как дергался кадык на его худой шее. Он поставил стакан на место, приложил платок к губам.
— Подпишите протокол, Алексей Ильич. На сегодня хватит…
Когда Чаусов вышел, Кира задумчиво посмотрела в окно, на глаза ей попался графин со стаканом, из которого пил Чаусов. «На всякий случай», сказала себе Кира и вытянула салфетку из-под вазочки с цветами, стоявшей на подоконнике, осторожно взяла стакан, завернула в салфетку и спрятала в сейф…
Жадан, юркий, маленький, сидел напротив и демонстрировал хорошее настроение — улыбался. Киру раздражала эта улыбка, она сразу сказала:
— Есть некоторые неувязки, Святослав Юрьевич.
— А именно? — ироническим тоном спросил он.
— В тот день, 21-го июня, после семнадцати часов, как вы утверждаете, вы вместе с Чаусовым были на выставке мебели.
— Были, были. Прекрасные образцы!
— В тот же день и в то же время там был и скульптор Огановский. Вы его видели?
Жадан словно споткнулся:
— Да… то есть нет.
— Так да или нет?
— Нет.
А вот Огановский уверяет, что если бы вы там были, не увидеть друг друга вы не могли.
— Почему? — лицо и шея Жадана покрылась красными пятнами.
— Экспозиция развернута так, что знакомые люди обязательно увиделись бы. И народу в тот день было мало — десять-пятнадцать человек. Но и это еще не все. Чаусов изменил свои показания: он заявил, что не был там с вами в тот день. Хотите очную ставку с ними — Огановским и Чаусовым?
— Как не был?! Мы же… Что же теперь?! — он растерянно заерзал на стуле. — Что же он!..
— Вы хотите сказать, что вы с ним договорились, а теперь он умыл руки.
— Этого не может быть! — взвизгнул Жадан.
— Всякое может быть, Святослав Юрьевич.
— Сволочь он! Что же я теперь… В какое положение…
— В плохое. Так были вы на выставке мебели в тот день или не были?
— Ну не был, не был!
— Зачем же врали?
— Так получилось, случайно… шутя получилось…
— А где вы были?
— Дома сидел! Весь вечер!
— Это плохое алиби. Кто может подтвердить, что вы сидели дома?
— Никто.
— Это совсем плохое алиби.
— Так что же мне делать?
— Говорить правду.
— Да правду я говорю, поверьте!
— Трудно мне вам теперь верить.
— И что же будет? — тихо спросил Жадан.
— То, что и должно быть…
«Что-то проклюнулось или я увязаю? — подумала Кира после ухода Жадана. — Их новые версии алиби придется проверять, с Чаусовым проще, с Жаданом сложнее…» И еще она вспомнила намек Долматовой на хромого Пестерева. Его алиби вообще очень трудно проверить. Ехать в Белоруссию искать его напарников по байдарочному путешествию по Днепру? Как зацепиться за Пестерева, Кира понятия не имела. Никаких зацепок!
Жадан понесся к Огановскому в мастерскую. Тот стоял у раскрытой фигуры всадника. Руки Огановского были в глине. На звук открывшихся ворот он оглянулся.
— Ты чего прискакал? Я работаю. У меня неприемное время, — сказал Огановский, продолжая шлепать по мокрой глине.
— Ты подумай, какая сволочь! — крикнул Жадан. — И захлебываясь, рассказал, что произошло. — Мы же с ним шутя, как в игре, придумали себе алиби! Я ей соответственно и наврал!
— Врать нельзя, мужик. Этому в детсадике еще учили, — равнодушно сказал Огановский. — Теперь она не будет верить ни одному твоему слову. Не с той ноги, брат, плясать пошел.
— Конечно не будет верить! И я бы не поверил!
— А может и вправду вдвоем вы и пристукнули Гилевского?
— Пошел ты! А может это ты! Говоришь, был на выставке мебели? А кто тебя там видел? То-то! Если она начнет тебя потрошить, как ты докажешь, что ты там был?!
— Слушай, Славка, я занят, ты мне мешаешь. Заходи вечером на чашку чая, большего ты не заслуживаешь сегодня, поговорим, — он повернулся спиной к Жадану, вытирая тряпкой руки.
12
Паскалова, Джума Агрба и Войцеховский сидели в кабинете Щербы.
Кира закончила свое сообщение о последних событиях.
— Почему Чаусов так заинтересован в содержимом пакета Диомиди? спросил Щерба.
— Он говорит, что, возможно, кроме переписки, существует дневник, в нем могут быть указания, кому Диомиди когда-либо продал не каталогизированные свои изделия, кому подарил, их названия, что в частных коллекциях. Было бы хорошо, дескать, известить мир, что существуют еще работы Диомиди, которые надо внести в каталог.
— Понятно. Теперь с новым алиби Чаусова и Жадана. С Чаусовым проще. Отправляйтесь к этой даме — Непомнящей. Он, по его словам, провел у нее почти четыре часа. Брал несколько раз в руки бутылку коньяка «Десна», аудиокассету с пением Иглесиаса, видеокассету «Путь Карлито». И все в этот день. Не раньше, не позже. Где-то же он «пальцы» оставил!
— С тех мест, где он точно мог оставить «пальцы», будучи у женщины, мы их снять не сможем, — засмеялся Войцеховский.
— Увы! — хмыкнул Щерба. — Джума, пойди, пожалуйста, к Непомнящей вместе с Кирой Федоровной, подсоби ей.
— Произвести выемку кассет и бутылки? — спросила Кира.
— Непременно. Но с чем мы сравним — вот вопрос.
— У меня есть стакан, из которого Чаусов пил воду, — ответила Кира.
— Умница! Идите, и без «пальцев» Чаусова не возвращайтесь. За Жадана возьметесь потом.
— Вам так хочется подтвердить алиби Чаусова? — усмехнулся Войцеховский.
— Мне хочется знать, кто убил Гилевского… Да, Кира Федоровна, проверьте, был ли в тот день муж Непомнящей в командировке. Ты, Джума, попробуй зацепиться за Пестерева. По сюжету тоже не последняя фигура.
В это время зазвонил телефон. Щерба снял трубку.
— Слушаю. Щерба. Кто, кто? Следователь Паскалова у меня. Передаю ей трубку. — И обращаясь к Кире, сказал: — Директор музея по вашу душу.
Кира поняла, что-то стряслось, не стал бы Ласкин, деликатный человек, обзванивать прокуратуру, чтобы разыскать Киру.
— Это Паскалова, Матвей Данилович, — сказала она.
— Произошло нечто невероятное, — взволнованно произнес Ласкин. — Я очень бы хотел, чтобы вы приехали, если можно.
— Хорошо, минут через сорок. Терпит?
— Да. Жду вас.
— Что-то там стряслось, — сказала Кира Щербе. — Просит приехать.
— Поезжайте. Составь компанию Кире Федоровне, Джума, — попросил Щерба, — на всякий случай.
— Я тоже поеду, — произнес Войцеховский.
— Буду очень рада, — сказала благодарно Кира.
Ласкин ждал их у себя в кабинете. Он, правда, не ожидал, что вместо одной Киры заявятся трое и несколько растерялся.
— Что случилось, Матвей Данилович? — спросила Кира.
— Когда я куда-нибудь уезжаю, моя секретарша сохраняет мне все газеты: «Литературку», «Известия» и нашу местную «Городские новости», начал он несколько торжественно. — Сегодня я выбрал время, чтобы просмотреть всю пачку, что-то оставить для прочтения, остальные выбросить. И вот номер наших «Городских новостей», — воздел он руку с газетой, — где опубликована фотография покойного Модеста Станиславовича и небольшое интервью с ним с связи с его намечавшейся и такой престижной для нас поездкой в США. Когда я увидел фотографию, я пришел в ужас. Полюбуйтесь, протянул он Кире газету.
Она развернула ее во всю полосу. В левом верхнем углу фотоснимок: высокий лысый человек стоит на пороге кабинета.
— Что же вы увидели здесь необычного? Это, что не Гилевский? спросила Кира.
— Нет, это именно он! Но что за ним, вглядитесь?!
— Комната. Слева сейф.
— Какая вы невнимательная, — огорчился Ласкин. — Сейф, сейф-то приоткрыт. Щель почти с ладонь! Каким образом, как, кто?! Ведь второй ключ у меня!
Только теперь Кира поняла, что так взволновало Ласкина: действительно, дверь сейфа была приоткрыта сантиметров на шесть-семь. Кира передала газету Войцеховскому.
— Давайте пройдем в кабинет к Гилевскому, — предложил Войцеховский. Возьмите двух сотрудников. Матвей Данилович, нужны понятые…