На большом, заросшем мхом и лишайником валуне спиной к нему сидела невысокая и стройная темноволосая девушка с распущенными длинными волосами и в длинном белом сарафане — именно она и играла на флейте.
Терентий остановился как вкопанный. Уже было отвлёкшийся от печальной мелодии, он вновь оказался ею зачарован и подхвачен… Но тут незнакомка оборвала её на полуноте, с тихим вздохом опустила простенькую деревянную флейту и резко обернулась к Шеину.
На юношу обратился взгляд вытянутых миндалевидных глаз неестественно ярко-зелёного цвета, на миг в вихре взметнувшихся чёрных как смоль волос мелькнула пара аккуратных заострённых ушек, и тут Терентий понял, кто сидит перед ним.
Он низко, в пояс, поклонился и с подобающим уважением произнёс:
— Здравствуй, матушка берегиня.
Худое и бледное лицо незнакомки озарила лёгкая улыбка, и вдруг она звонко рассмеялась:
— И ты здравствуй, Терентий, сын Петра, — отсмеявшись, проговорила та, кого внук бургомистра назвал берегиней.
— А… откуда ты знаешь меня… моё имя? — спросил Терентий, удивлённо моргнув.
— Ну, меня же ты знаешь, почему бы и мне не знать тебя? — с улыбкой осведомилась девушка.
— Ну… — неопределённо произнёс Шеин, глядя в слегка нечеловеческие черты лица лесного духа. — Вас все знают, вы же — духи леса…
Лицо берегини помрачнело.
— А… э… Я что, что-то не то сказал? — осторожно спросил Терентий.
— Да нет, всё именно так, как ты и сказал… — досадливо поморщилась девушка. — Было когда-то.
Берегиня плавным текучим движением поднялась с валуна и, задумчиво крутя в руке флейту, спросила:
— Скажи, ты до этого когда-нибудь видел меня или моих сестёр? Ну, или, быть может, кто-то другой видел?
— Н-ну, я лично нет… — неуверенно произнёс Терентий. — Про других даже и не знаю… Я много чего слышал, но, может, это были обычные охотничьи побасёнки…
— Именно так, — кивнула берегиня. — Вы, люди Им-пе-рии Рар-ден, — по слогам произнесла она, словно бы пробуя на вкус незнакомые слова, — нас здесь уже не застали. Когда вы пришли сюда, мы уже уснули…
— Уснули? А как же тогда…
Терентий не успел договорить — берегиня перебила его.
— Как по-твоему — где мы сейчас? — Она обвела руками окружающее их пространство.
— Ну… В лесу, наверное…
— Да нет — не в лесу, я сейчас сплю совсем в другом месте.
— А как же тогда мы с тобой разговариваем? — поразился Шеин.
— Я — сплю, ты — спишь. Вот мы с тобой и встретились, — ответила берегиня.
— Хм, ясно… — протянул Терентий, хотя, по правде говоря, ему ничего было не ясно.
На поляне вновь воцарилась тишина, нарушаемая лишь шумом речки, пением птиц и лёгким шорохом деревьев, раскачиваемых ветром.
— А почему ты решила со мной поговорить? — наконец прервал неловкое молчание Шеин.
— Я? Я вообще ничего не хотела, — категорично заявила берегиня. — Если хочешь знать, человек, то ты первый, с кем я за многие сотни сезонов сна говорю, и…
— И что?
Девушка опустила голову.
— Я не знаю… — тихо прошептала она. — Я… Я боюсь просыпаться вновь. Боюсь увидеть, что стало с моим миром за сотни сезонов… Вдруг в нём для меня уже нет места… Но это не главное.
Берегиня вскинула голову и пристально посмотрела в глаза Терентию, и ему стоило большого труда не отвести взгляда.
— Меня пугают другие, — непонятно сказала девушка. — Такие же, как я с сёстрами… И в то же время не такие — чужие, злые, жестокие… Знаешь, почему мы все когда-то уснули, нет? Ваших магов стало слишком много, и нам просто стало не хватать Силы, а для нас это… это как вода или еда для вас. Нет, не так — даже как воздух, мы не могли жить без неё! И поэтому заснули, лишившись большинства сил… Немногие из нас теперь смогут сбросить оковы сна — слишком долго, слишком долго мы спали… Но это опять же не главное. Вы, вы — люди!.. Вы же сейчас поднимаете ото сна всех — и добрых, и злых! Ваша кровь, льющаяся на землю, ваша боль, растекающаяся по Земле, ваш страх, ненависть, гнев… Для таких, как я, — это грязь и страдания, мы не можем выносить этого! Но для других — это пища и пир, возможность подняться и возвыситься!..
Тонкое бледное лицо берегини раскраснелось, её пальцы сжались в маленькие кулачки, она говорила торопливо, взахлёб, словно боясь не успеть…
— Я тебя не понимаю… — тихо сказал Терентий, опуская глаза.
Он не мог вынести пылающего изумрудным пламенем взгляда лесной богини — столько в нём было страха и боли… На секунду Шеин подумал, что хоть она и очень красива — он не может воспринимать её как обычную девушку. Такой, наверное, могла бы быть сама Мать-природа, если бы захотела высказать людям за все их прегрешения…
И это пугало.
— Я и не надеялась, что ты поймёшь… — горько произнесла берегиня. — Но хоть кому-то я должна была всё это сказать, пока ещё не совсем поздно… Ты… Ты не самый худший из людей, иначе мы не смогли бы встретиться… Ты всё поймёшь… Со временем. Просто запомни мои слова и когда-нибудь ещё раз подумай над ними… И тогда постарайся сделать правильный выбор, несмотря ни на что, иначе всё будет ещё хуже…
— Это пророчество? — Сердце Терентия словно бы сжала невидимая ледяная рука. — Так знай, что я не верю в предсказания…
— К сожалению, это — не пророчество, — горько усмехнулась девушка и прямо взглянула в глаза Шеину. — Это проклятие. Моё и твоё. Прощай, Терентий, и моли звёздное небо, чтобы всё, что я сказала, осталось бредом полусумасшедшего лесного духа… Пусть разум твой будет в мире, а сердце в покое.
Порыв ураганного ветра налетел, словно дракон, взметая в воздух траву и листву, пригибая и ломая деревья.
В этом зелёном урагане в последний раз сверкнули ярко-изумрудные глаза берегини, и сквозь рёв ветра до Терентия долетел тихий голос:
— Не бойся и не отступай, человече…
Ослепительная вспышка зелёного пламени — и окружающий мир разлетается тысячей осколков.
— …Рота, подъём! — крик дежурного раздался через миг после того, как Шеин проснулся в холодном поту.
Внук бургомистра уставился в бревенчатый потолок.
«Казарма… Сегодня же нас должны придать какому-то подразделению!»
Терентий соскочил с верхнего яруса грубой двухъярусной койки и начал быстро застилать её. Затем нужно будет в темпе одеться и вместе с другими ополченцами бежать на построение…
…В общей суматохе никто не заметил, как, кружась в воздухе, на грубый дощатый пол казармы опустился маленький листок дикой смородины…
— Равняйсь! Смир-на!.. Господин капитан, учебная рота по вашему приказанию прибыла! — с некоторым удивлением выпалил исполняющий обязанности комроты, избранный из числа ополченцев же.
А посмотреть было на что и поудивляться чему — тоже.
Вместо образцово-показательной легионной роты (куда все втайне мечтали попасть) на плацу перед вновь прибывшими ополченцами стояла сотня мрачноватых солдат-зэгов. Ещё три учебные роты, прибывшие чуть раньше, тоже взирали на это зрелище без особого энтузиазма.
Большинство зэгов было в разной степени небрито, все они были в старых, уже давным-давно снятых с вооружения латах и с не менее старым оружием. А по возрасту годились ополченцам если уж не в деды, то в отцы точно — ведь отчего-то здесь были собраны лишь достаточно молодые рекруты.
Впереди строя зэгов стояло три человека… Нет, точнее — два человека и орк.
— Вольно, — сухо сказал высокий темноволосый зэг, стоящий в центре, раскачивая в руке снятый шлем. — Итак, приветствую вас, господа рекруты. Моё имя капитан Бондарь. По личному приказу секунд-генерала Морозова и бургомистра Шеина, — по рядам ополченцев пронёсся шум, — мне поручено объявить, что с сегодняшнего дня вы зачислены в третий батальон формируемого Монеронского ополченческого легиона. Естественно, пока что это будет учебный батальон… Основной костяк будете составлять именно вы — ополченцы, в качестве же командиров к вам будут приставлены более опытные бойцы с целью обучить вас всему необходимому…
— Каторжане, что ли? — брякнул кто-то в строю.
Капитан прищурился:
— А ну, кто тут у нас такой говорливый — выйти из строя!
Никто даже не пошевелился.
— Неповиновение? — грозно рыкнул Павел. — А у нас сейчас, между прочим, введено военное положение. И знаете, что за это бывает? Не знаете, и ладно. Но никто с вами нянчиться не будет — накажут всех. Придётся, видно, доложить о происшедшем господам генералу и бургомистру и подумать о вашем наказании… Думаю, в дисбате вас быстро отучат ляпать хрен знает что, а потом прятаться за спины других…
В рядах ополченцев началось какое-то движение, оно всё продолжалось, пока не затихло с выходом из строя высокого крепкого парня.
— Ну, я это сказал, и что?
Капитан слегка кивнул, и тут же голос (если этот рык вообще можно было считать голосом) подал стоящий по правую руку от него орк:
— Да ты как с его благородием разговариваешь, щенок?! Ну-ка, живо представился по всей форме и обратился как надо, пока я тебя тут собственноручно не закопал!
Вид достойного сына Севера (всего метр семьдесят роста, но практически квадратная фигура с внушающими уважение кулаками) заставил стушеваться излишне говорливого рекрута. Всё же орки считались одной из самых сильных рас в мире…
— Ополченец Сорокин, ваше благородие господин капитан! — отбарабанил рекрут, вытягиваясь по стойке «смирно».
— Как тебе фамилия идёт-то, а? — хмыкнул Бондарь, но почти сразу же вновь стал серьёзным. — Вот скажи мне начистоту, курсант, чем тебя не устраивают бывшие зэги как командиры? Можешь говорить прямо, наказывать не стану, просто хочу узнать…
— Господин капитан… — замялся Сорокин, подбирая слова. — Ну, вас же всех за дело посадили… Преступления против Империи там, и разное другое…
— И как считаешь, это — справедливо?
— Ну… Наверное, да…
— Вот и я тебе скажу то же самое, боец, — неожиданно произнёс Павел. — Справедливо нас наказали — мы на этих гребаных рудниках горбатились, когда ты ещё даже не родился. Но не хрен сейчас из-за прошлого грызться — что было, то было. Мы сейчас по-другому будем вину свою смывать… Сейчас вы — не солдаты, для врага вас убить — как высморкаться. И наша