Шамиль ИдиатуллинСтране нужна бумага
В дверь позвонили, как только Галина Николаевна завела тесто на оладушки. Телеграмма, что ли, подумала она с некоторым беспокойством и крикнула:
– Инна, открой!
– Мам, я в туалете, сама открой!
Галина Николаевна сообразила, что будильник у дочери трещал, как обычно, пятнадцать минут с коротенькими перерывами – значит, просыпалась, переставляла минуты на три и вновь зарывалась под одеяло – а умолк совсем недавно, стало быть, Инна нырнула в утренний моцион, и это всерьез и надолго. Галина Николаевна вздохнула, вытерла руки и пошла открывать.
Звонил не почтальон, конечно, какой почтальон в такую рань, и не соседка Надя с ритуальным запросом соли, лаврушки или мясорубки – Надя умела озадачивать, – а больше никаких вариантов Галине Николаевне по дороге к двери не придумалось, добавим это к списку преимуществ малогабаритной квартиры: по пути испугаться не успеваешь, это, значит, к “мыть полы несложно” и “до туалета бежать недолго”, хотя толку-то, если дочь его занимает по полдня.
За дверью стоял мальчик – небольшой и очень расхлюстанный. Коричневое пальто в крупную клетку перекошено и топорщится, из-под ворота в художественном разнообразии рвутся фрагменты шарфа, воротника и пионерского галстука, форменные штаны сто лет не глажены, полусапожки сношены до белесых полос и полурасстегнуты, лохматая кроличья шапка с завязанными на затылке ушами скрывает пол-лица. Класс пятый примерно.
– Здрасьте, мы макулатуру собираем, у вас газет нету? – сипло спросил мальчик, не отвлекаясь от сковыривания заусенца на указательном пальце.
Пятый “В”. И руки все в цыпках, хотя ногти, как ни странно, подстриженные и сравнительно чистые.
– Ибрагимов, ты чего с утра по квартирам трезвонишь? – прошипела Галина Николаевна. – Люди на работу собираются вообще-то.
– Ой, – сказал Ибрагимов, отступив на шаг, задрал шапку, словно рыцарское забрало, она тут же съехала, он опять задрал ее и придержал, всматриваясь. – Здрасьте, Галин Николавна. Так макулатура же. Стране нужна бумага, сами говорили.
– Не наглей, пожалуйста, Ибрагимов. Я не говорила в семь утра…
– Во, у вас газеты там, можно взять?
Ибрагимов ткнул кровящим заусенцем Галине Николаевне за спину. Она, с трудом удержавшись от того, чтобы отлаять наглеца, сказала:
– Нет, нельзя.
Ибрагимов открыл рот, закрыл, моргнул и пошел к квартире Костюков. Галина Николаевна, только решившая завести его за шкирку в прихожую и быстренько привести в порядок маникюрными ножницами, всполошилась:
– Ты куда?
Ибрагимов пожал плечами и потянулся к звонку.
– Не вздумай. Там ребенок маленький, разбудишь.
– А, – сказал Ибрагимов и с грохотом ссыпался по лестнице.
– Не трезвонь!.. – крикнула Галина Николаевна вслед, вздохнула и вернулась в прихожую.
– Кто был? – поинтересовалась Инна, завершая оформление бывшей роскошной косы, беспощадно обрезанной по осени в куцый хвост.
– Да Ибрагимов наш из пятого, представляешь? Обалдел совсем, макулатуру ему. Еще бы в пять утра вломился.
– Так отдала бы, мне тащить меньше, – сказала Инна, кивая на аккуратно увязанную с вечера пачку газет.
– Вот еще. Он, значит, рекордсмен, а ты без макулатуры явишься.
Инна пожала плечами.
– Разница-то, кто. Мы же за школу, так? Школа макулатуру получит, вот и ладно.
– И все ее принесут, только дочь завуча не удосужится.
– О-о. Это, конечно, позор на весь город. В газетах напишут.
– Кабы ты их читала еще, – заметила Галина Николаевна. – Дискотеки одни на уме… Так. Ты накрасилась, что ли?
– О господи, – сказала Инна и ушла в свою комнату.
– Не вздумай накрашенной заявиться! – крикнула Галина Николаевна вслед. – Еще и моей косметикой, да? Ее сперва заслужить надо, и не танцульками, она польская, между прочим, мне ее коллеги от всего района…
Она резко замолчала, пытаясь сообразить, откуда в ее голове взялась фраза: “Танцуешь с бездельниками, вместо того чтобы заниматься. Куда ты катишься, Галина? На панель?” Еще там было что-то про помаду. Фраза взялась явно из юности, но ни мама, ни кто-либо еще такого не говорили, в этом Галина Николаевна была уверена.
Так и не вспомнив, она вернулась на кухню, взялась было за оладьи, но тут же отставила тазик с тестом и вышла в коридор. Так и есть: Инна уже обулась и теперь вдевалась в пальто. Глаза и губы у нее впрямь были подведены. Чуть-чуть.
– Инн, а как же завтрак? – растерянно спросила Галина Николаевна.
– Я не хочу, спасибо, – ответила Инна, закинула на плечо сумку и вышла.
– Я же оладушки, ты же любишь, – тихо сказала Галина Николаевна вслед.
Она потопталась на месте, посмотрела на увязанную пачку газет, вздохнула и пошла убирать тесто. Авось до вечера не пропадет.
Пропавшая к первому этажу надежда вдруг оправдалась: жутковатенькая бабка с кислым запахом изо рта, открывшая дверь в квартиру с тоже ничего себе так запашком, оказалась вообще не вредной, орать не стала, обозвала хорошим мальчиком и тимуровцем, позволила забрать две неровных стопки газет, журналов и брошюр из угла прихожей, нашла веревочку, чтоб перевязать, дала попить, а еще сунула два мятных пряника, твердоватых, но симпатичных.
В следующий раз надо сразу идти с первого, а не с девятого этажа.
Журналы были ерундовыми, без рассказов, фоток и картинок, и мелкими, перевязывать неудобно: “Блокнот агитатора”, решения каких-то древних, двадцать третьего и двадцать четвертого еще, съездов, ну и всяких пленумов, – их бабка посоветовала сверху и снизу проложить газетками, чтобы какой-нибудь дурак не докопался, Ибрагимов не понял, но спорить не стал.
Зато теперь у Ибрагимова был обменный фонд. Довольно солидный: пачка газет на три кило, а “Блокнотов агитатора” – на четыре с лишним, он взвесил добычу прихваченным дома безменом, едва выскочил из подъезда.
Вот теперь начиналась настоящая охота.
Ибрагимов заорал, как Виннету, сын Инчу-Чуна, и быстренько, пока из окон за такое не прилетело, поскрипел к школе мимо дорожек по неглубоким сугробам – так короче и прикольнее. Дорожки были коричневыми от песка, а сугробы – голубыми в искорку.
Школа была еще черно-синей вокруг ярко-желтых прямоугольничков окон, но по кромкам тоже искрила и блестела. Прямо из-за ее крыши всходило солнце.
Солнце и мороз ярились, как у Пушкина, обещая день чудесный. По пути на работу Галина Николаевна успокоилась и почти даже развеселилась, на секундочку остановившись понаблюдать за тем, как банда воробьев нагло уворовала корку у туповатого голубя. А ведь нельзя на работе и даже на подходах к ней веселиться, давно установлено.
Скандал кипел метрах в двадцати от ворот школы. Заводилой выступала, вот уж от кого не ожидалось, Наташа, юная географичка, только из педа. Она костерила кого-то явно некрупного, судя по тому, что умудрялась заслонять его своей изящной до изумления фигуркой, время от времени гневно простирая длань в кожаной перчатке в сторону школы, пронзительно голубого неба и понурой второклашки с саночками. Компания акселератов из десятого “А”, посмеиваясь, любовалась происходящим с безопасного расстояния.
– Здравствуйте, Наталья Викторовна, – сказала Галина Николаевна, подходя. – Что здесь, собственно… Так. Опять ты, Ибрагимов?
Ибрагимов стоял, как пионер-герой со стенда на втором этаже школы: глядя в снег, но с прямой спиной, расставив ноги и держа, будто на коромысле, весомые связки газет вместе со сменной обувью, а вдобавок пытаясь не уронить ремень сумки с плеча. Олимпийский Мишка на сумке многозначительно косился в сапоги, по-прежнему полурасстегнутые и нахватавшие с полведра снега каждый. На слова Галины Николаевны Ибрагимов не отреагировал.
– Здравствуйте, Галина Николаевна, – громко сказала Наташа, пылающая праведным гневом. – Полюбуйтесь, пожалуйста: пятиклассник, здоровый лоб, отбирает макулатуру у младших. Не стыдно, а?
– Та-ак, – протянула Галина Николаевна, бросив взгляд на бормочущую что-то второклашку. Потертые санки занимала перевязанная пачка журналов, глядя в небо странно знакомой оранжевой обложкой. В памяти снова, совсем уже невпопад, мелькнула утренняя фраза про танцульки. Галина Николаевна нахмурилась, по-настоящему свирепея, краем глаза зацепила акселератов, которые тут же, пряча лица, рванули к школе, и второклашку. Та всхлипнула и попыталась повторить то, что твердила, погромче. Писк утонул в грохоте Наташиного: “А много ли пионерской чести принесет тебе и твоему классу добытая таким образом победа?” – но Галина Николаевна, кажется, разобрала.
– Наталья Викторовна, секундочку, – велела она.
Дождалась неохотной паузы и уже вполне четко услышала:
– Он не отбирал. Он не отбирал.
– Ты хочешь сказать, он, – Галина Николаевна показала на Ибрагимова, – не отбирал у тебя макулатуру? А кто же тогда?
– Никто, – сказала второклашка. – Он сказал, меняться. Я не поняла. А он сказал, что у него больше, так что мне лучше будет, и весы достал, а потом его ругать начали. А он не отбира-ал.
Второклашка заревела в голос. Наташа растерянно посмотрела на нее, на Галину Николаевну, на Ибрагимова, оценила размеры пачек и спросила дрогнувшим голосом:
– Ибрагимов, ты правда… Просто поменяться хотел? Но зачем?
Ибрагимов смотрел на снег. Второклашка объяснила сквозь рев:
– Он сказал, что фанта-астика.
Наташа поспешно присела рядом с нею и то ли попыталась успокоить, то ли зарыдала вторым голосом. Галина Николаевна вполголоса спросила:
– А чего ты не объяснил-то нормально?
Ибрагимов дернул плечом и поинтересовался, не поднимая головы:
– А меня спросили?
Галина Николаевна повертела в руке свою макулатуру и сухо сказала:
– Ладно, иди уже. Звонок скоро.