Там же находится Карасиное озеро, где с июля до августа цветут поляны лотосов и кувшинок, а над озером висят комариные тучи. В поселке есть домовая церковь. Дело в том, что единственный храм выгорел дотла пару лет назад. Малочисленные верующие растерялись – куда теперь ходить по воскресеньям? Не в город же ездить! Выход нашла предприимчивая старушка по имени Ленина Артемьевна, которая оборудовала церковь в своей двухкомнатной квартире. Накупила икон в городской церковной лавке, какой-то импровизированный алтарь смастерила, украсила комнату искусственными цветами и приготовилась ждать прихожан. Прихожане потянулись к ней с большим энтузиазмом, ведь она и службы сама начала проводить, поскольку батюшке из городского храма недосуг таскаться каждый день в поселок. На взносы прихожан Ленина Артемьевна сделала в квартире-церкви косметический ремонт. Очень сетовала, что раньше не додумалась до этого – ремонт мог бы быть капитальным. Ее даже показали по местному телевидению. Может, потом и к лику святых причислят рабу божью Ленину.
Моя дорогая!
Во Владивостоке без малого час ночи, в 6 утра мне уже вставать, но это не в моих интересах – высыпаться, поскольку лучше поспать в самолете, иначе в Москве до вечера не дотяну. Решил написать вам. Три с лишним недели пролетели молниеносно. Сейчас уже даже смешно вспоминать, что я хотел поменять билет и улететь пораньше. Мама с тетей меня чуточку откормили. Говорят, я посвежел. А чего не посвежеть на четырехразовом питании, домашнем твороге и сметане, на мясных изысках, в которых специализируется тетя, и на выпечке, которой увлекается мама. Плюс сон, отсутствие всякого адреналина и волнений. Обещанный тайфун ушел севернее, и нас тут разве что сутки полоскало проливным дождем. Хотя синоптики предрекали стихию. На прощание прошелся по центру – чайки летали низко, небо серое, и море серое, набережная пустая… Шорты, футболки и сандалии, взятые с надеждой на пляжно-морской отдых, не пригодились. Уезжать грустно. А ниже опять про Артем. Такой маленький город, а все строчу и строчу.
Поверить сегодня в это невозможно, но в крошечном Артеме в советское время работало с десяток фабрик и заводов, среди которых не только всякие цементы да бетоны, но также ковровое производство, производство хрусталя, фарфора, трикотажа и даже фабрика пианино, на которой выпускали знаменитое пианино “Приморье”. Стоило оно 650 рублей. Многие школьницы, когда в школах ввели производственное обучение, стали учиться на регулировщиц пианино, по фабрике водили экскурсии, показывали комнаты для настройки, лакировочный цех… Фабрики, разумеется, уже никакой нет, потому что в 90-е годы музыка стала никому не нужна. Осталось одно название автобусной остановки – “Фабрика пианино”.
Зато функционирует храм Пресвятой Богородицы, который 60-е годы был перепрофилирован из божьего дома в кинотеатр. Кинотеатр назвали “Мир”. Билеты по 5 копеек продавала из своего окошечка кассирша тетя Соня. Перед началом сеанса, как и положено, устраивались танцы, играла музыка… Мой папа мальчишкой пересмотрел там множество фильмов, но наибольшее впечатление на его неокрепшую детскую психику произвел даже не американский вестерн “Золото Маккенны”, а советский фильм ужасов “Вий”. Только представьте, каково это, сидя в здании храма, смотреть, как на тебя с экрана летит в гробу панночка-ведьма! Вот это я понимаю, эффект полного погружения – никакой иммерсивный спектакль близко не сравнится, и никакие 3D-очки не нужны.
Рядом с храмом-кинотеатром располагался маленький деревянный домик, в котором жила учительница естествознания из школы напротив. Во дворике она разбила великолепный розарий. Тончайший сладковатый аромат разносился далеко за пределы участка, а особой гордостью хозяйки была черная роза.
Кстати, гонения на Церковь в годы атеизма и отсутствие функционирующего храма не мешали населению полуподпольно крестить детей и отпевать усопших. И тем и другим занимался прекрасный седовласый батюшка с бородой Деда Мороза – Михаил Львович, которого люди звали “отец дьякон”. Сам он жил в соседнем Уссурийске. Бывший шахтер, круто изменивший в 50-х годах свою жизнь, посвятив ее служению Господу, был образованнейшим человеком – знал наизусть всего Блока, обожал Пушкина, свободно говорил на старославянском языке и прекрасно пел.
Когда в Артеме в 1966 году открывали первый в Приморском крае (!) широкоформатный кинотеатр, голову над названием долго не ломали. Кинотеатр “Шахтер”! Из Владивостока, Уссурийска и Находки люди приезжали целыми автобусами, чтобы своими глазами увидеть это чудо – широкоформатный экран. Фойе украшали огромная люстра и множество цветов, которые приносили жители города. Постукивали деревянные сиденья, когда зрители усаживались на свои места.
Сейчас уже сложно сказать, какой фильм показали первым. Папа утверждает, что “Спартака”. Мама уверяет, что “Кавказскую пленницу”. Но в одном их воспоминания сходятся – давка у окошечка кассы была нечеловеческая, билеты брали приступом. Какие-то мальчишки, зная, что в кинотеатре аншлаг, незаметно проникли в зал и спрятались за экраном. Оттуда, с обратной стороны экрана, они решили посмотреть фильм. Когда в зале погас свет и начался сеанс, приятели облегченно выдохнули, расслабились, удобно расположились на полу и даже закурили. И надо же было такому случиться, что посередине фильма пленка порвалась и изображение исчезло! В экран ударил белый свет проектора, и кинотеатр неожиданно для всех превратился в театр теней. Зал рухнул от смеха, когда на белом экране вдруг возникло три силуэта, напоминавших охотников на привале с картины Перова – кто на корточках сидит, кто лежит на боку… И все курят. Пока контролеры опомнились, безбилетные зрители дали деру.
Первые советские широкоформатные фильмы “Три толстяка” и “Война и мир” тоже были показаны в “Шахтере”. А в 1973 году демонстрировалась картина “Иван Васильевич меняет профессию”. На афише значилось, что фильм цветной. Однако начинается он как черно-белый. По залу пронесся ропот недоумения – цвет обещали! Кто-то даже начал возмущаться.
Я еще много знаю – про взрыв в доме, про снег во время парада на 9 Мая, про фотоателье “Чебурашка”, про салон красоты, на окне которого в качестве рекламы повесили фото моей мамы с химической завивкой, про книжный магазин КОГИЗ, про духовые оркестры во время похорон и про терриконы… Но и так вышло страшно длинное письмо.
Марина ПоповаСССР с польским акцентом
Перед моим домом в Москве, в центре небольшого сквера, стоит скульптурная композиция “Миру – мир!” – пример новых сюжетов советского монументального искусства времен хрущевской оттепели. Белая девушка и два юноши – азиат и африканец – держат над головой земной шар. Появилась скульптура в 1957 году в преддверии Международного фестиваля молодежи и студентов. Вместе с голубем мира Пабло Пикассо она стала символом мирного сосуществования народов. До фестиваля иностранцы просто так на улицах не появлялись, и когда в один прекрасный день в Москве высадились тысячи чужеземцев, нет – инопланетян, народ охватила эйфория! Инопланетяне были дружелюбны, улыбчивы, легко знакомились, и в течение двух недель советские люди наслаждались свободным с ними общением. Кроме очевидного прорыва в большой мир последствием фестиваля также стало появление младенцев разных рас.
Как только фестиваль закончился, границу опять прихлопнули, но уже не так плотно, как при Сталине. Через зазоры, как свет через ставни, пробивалась информация из-за границы, вызывая энтузиазм, на который способна только жадная до впечатлений молодость. Запрет на браки советских граждан с иностранцами только что отменили, и некоторые советские девушки мечтали выйти замуж за иностранца, который был не человек вовсе, а явление, символ посланца Свободы!
В Киеве тоже чувствовалось праздничное настроение. Киев, как и многие южные города, – вообще город веселый, даже беспечный, особенно во время цветения каштанов. Киевляне фланируют по Крещатику, пересекаются взглядами, радуются знакомым. Вот несется из школы стайка ребят с портфелями. Мне следовало бы находиться среди них, но мы сегодня гуляем с мамой – ведь цветут каштаны! Дети бегут в Пассаж – это их конечная цель. Здесь, на первых двух этажах, сразу четыре кафе, где в запотевших металлических вазочках на ножках подают разноцветные шарики мороженого, которые едят костяными ложечками. А вот из Пассажа выходит на Крещатик дядя Вика[3], обладатель Сталинской премии, под ручку со своей крошечной, словно Дюймовочка, матушкой, известной своим твердым характером. Пока моя мама, склонившись над Зинаидой Николаевной, о чем-то с ней разговаривает, Виктор Платонович интересуется, что я делала зимой в Москве в гостях у Лунгиных, где он меня мельком видел. Я рассказываю ему о невинном гурзуфском романе с одноклассником Паши Лунгина, как вдруг моя мама, обожающая всякого рода совпадения, захлопала крыльями вокруг Зинаиды Николаевны. Оказалось, что детство дяди Вики прошло в большом доходном доме на Кузнечной, 24, где много позже, в восстановленном пленными немцами доме, жили мои родители и родилась я.
Навстречу идет известный в Киеве интеллектуал в потертом верблюжьем пальто нараспашку, с длинными немытыми волосами, птичьим носом и сообщает нам, что где-то на закрытом просмотре крутят британский фильм. Девочке, то есть мне, смотреть его противопоказано. Вечером мы уже сидим в маленьком зале, а на экране – “Вкус меда” с Ритой Ташингем, играющей беременную школьницу, почти мою ровесницу.
Течет поток киевлян по главной улице города. Девушки ловят взгляды мужчин – только так можно оценить себя; женщины стреляют глазами в сторону друг друга, разглядывают наряды. Весна!
Ах, как же киевлянки любят одеваться, как будто в самой их природе присутствует специальный ген, отвечающий за это. “Иностранное, австрийское, заграничное, импортное, «Талочка-спекулянточка», ансамбль Моисеева