Птица с сизыми крыльями с красным отливом приземлилась на красную трубу БИМа, колонной возвышающейся над городом. Тан-тан, тан-тан, тан-тан, тан-тан, кр-кр, кр-кр, кр-кр, кр-кр, кр-кр, кр-кр, ннннээээээ, тан-тан, тан-тан, тан-тан, кр-кр, кр-кр, кр-кр, ллллээээ, тан-тан, тан-тан… Тк-тк-тк, тк-тк-тк, тк-тк-тк, тк-тк-тк, тк-тк-тк, тк-тк-тк, тк-тк-тк, тк-тк-тк, тк-тк-тк, тк-тк-тк. БИМ снова запела воспоминания. Ольга не успела сходить на мануфактуру и уехала семичасовой “Ласточкой” в Москву.
Роман СенчинВладимирэсемёнычы
Все три недели от получения приглашения до отъезда Стеблин недоумевал, почему позвали именно его. Он ведь в этом вопросе не специалист – две колонки по случаю, среди многих десятков других колонок, рецензий, заметок, написанных в последние годы ради небольших гонораров, не повод для таких слов: “Без Вас, уважаемый Андрей Олегович, наш праздник будет не таким светлым”, “очень Вас ждем и примем как самого дорогого гостя”. Приглашающая сторона купила билеты, гарантировала встречу по прилете, проживание, и он согласился. Но недоумение оставалось.
В назначенный день приехал в Шереметьево, сел в самолет, долетел до столицы соседнего государства, а раньше союзной республики, там без приключений и долгого ожидания пересел на другой самолет и через полтора часа был в аэропорту третьего по величине города – по местным масштабам мегаполиса. Удивило, что ни в самолете, ни в зоне прилета не встретил ни одного славянского лица.
Представил мысленно карту – дома, конечно, посмотрел, куда летит, – и осознал, что это действительно другая страна, причем окраина другой страны. Хоть и с мегаполисом. Но мегаполис не конечный пункт его пути.
Вышел на улицу и сразу был атакован солнцем и таксистами. Таксисты, видимо, по привычке стали обращаться к нему на своем языке, но разглядев, кто перед ними, с трудом переходили на русский:
– Машин бери!.. Куда нада?.. Поехал дёшев!..
– Спасибо, спасибо, – растерянно заулыбался Стеблин, прижимая к боку сумку на ремне. – Меня встречают. – И почувствовал, что внутренне холодеет от страха.
“Азия, Азия”, – застучало в голове. До этого в Азии он никогда не был.
Хотелось побежать от напирающих мужчин. Вернуться в аэропорт и улететь первым же рейсом. Но тут, что-то властно говоря по-своему, таксистов раздвинул пожилой высокий человек. Тоже азиатский – с узкими глазами и большими скулами.
– Андреи Олегычы? – произнес почти слитно.
Стеблин несколько раз быстро кивнул.
– Здравствуйте, уважаемый, дорогой! – Человек обнял его правую руку обеими руками и поклонился. – Спасибо, что приехал. Спасибо тебе! – И поправился: – Вам спасибо!
Улыбался широко, обнажая редкие зубы. Так бывает, когда больные выдергивают, а искусственные не вставляют.
– И вам, – хрипнул Стеблин; кашлянул, уже чище и громче повторил: – И вам, что пригласили. – Попытался вспомнить имя и отчество того, кто пригласил: – Нуртай Омира?..
– Омирбаичы, – досказал пожилой. – Лучше по имени, а то язык сломаете. У нас язык сложный.
Таксисты потеряли к Стеблину интерес как к клиенту, но с любопытством поглядывали за этой сценой. Наверняка нечасто здесь такое случалось – вроде неофициальные лица, а целая церемония.
– Что, пойдем? Машина рядом здесь.
– Да-да, конечно.
Машиной оказались остроуглые “Жигули”.
– Шестерка? – спросил Стеблин.
Нуртай, показалось, обиделся:
– Седьмая модель! Надежная.
Поехали. За окнами была степь с редкими холмами.
– Голодный? – спросил Нуртай.
– Ну, так…
– Скоро, эта, кафе будет. Манты любите?
– Да, в общем.
– Владимирэ Семёнычы их очень любил. Две порции скушал!
Эти имя и отчество Нуртай сказал слитней, чем “Андреи Олегычы”, буквально в одно слово. Получилось “Владимирэсемёнычы”. Так потом они и слышались Стеблину во все полтора дня пребывания здесь.
– Нуртай Омирбаевич, – заговорил он, пока ждали манты, – зачем все-таки меня пригласили? В смысле, что от меня требуется?
– Как дорогого гостя пригласили. Побывать.
– А мне выступать нужно? Я не готовился, да и не знал, к чему именно…
– Можете потом сказать. А нет – не говорите. Для нас одно ваше присутствие – честь.
Продолжать расспросы Стеблин не стал. Как пойдет, так пойдет. Не убивать же его сюда заманили. Сказал лишь:
– Спасибо…
Манты оказались вкусные. Сочные, из рубленой баранины.
Вернулись в машину, пристегнулись, поехали. В животе было тяжело, пот тек по вискам. Стеблин бы с удовольствием подремал. Но неудобно…
– А далеко ехать?
– Две сто… Двести километров почти, – ответил Нуртай, словно извиняясь. – У нас страна тоже большая… При Советск Союзе самолеты летали, а теперь – нет. Владимирэсемёнычы на самолете прилетал. На, эта, кукурузник…
– На кукурузнике?
– Да, да. На нем… Строят аэропорт. Скоро уже построят… Обещают.
Солнце вроде бы только недавно висело наверху неба, но вот оно уже сбоку. А когда подъезжали, было почти у горизонта. Что ж, конец августа.
Приехали не в город, а в село. Одноэтажные домики, деревья, кое-где юрты за щелястыми заборами…
– Гостиницы у нас нет, уважаемый Андреи Олегычы, – заговорил Нуртай после довольно долгого молчания. – Но есть дом. Отдельно. Отдельный дом. Как маленькая гостиница. – И улыбнулся. – Не возражаете?
– Да нет, – пожал Стеблин плечами. – Ладно.
– Здесь хорошо… Сад… Хорошо.
От ужина отказался. Был опустошен резкой сменой обстановки; да чего там обстановки – целого мира. Устал от долгого сидения в машине, глазения на степь, от реплик Нуртая. Говорил Нуртай по-русски неплохо, но каждую фразу сначала как бы проговаривал про себя, а потом уже повторял вслух. Явно русский язык ему приходилось применять нечасто…
Домик, нечто вроде флигеля, состоял из двух комнат – спальни и столовой – и туалета с душевой кабиной. В столовой на тумбочке было блюдо с фруктами, печенье и какие-то восточные сладости, чайник, чашки…
– Ладно, – сказал себе Стеблин, достал из сумки щетку и пасту, пошел умываться.
Спал неожиданно хорошо, глубоко. Наутро был бодрым, без стеснения позавтракал с Нуртаем и его женой, сложное имя которой так и не разобрал. Заметил, что живут они небогато, но крепко, наверняка размеренно. Порядок, уют, доброжелательность.
– А дети есть? – спросил.
– Е-есть! Пять. В городах. Сюда потом вернутся, на пенсию.
– Да-да. Я тоже стал о деревне подумывать…
– Сколько вам лет? Извините, если нельзя, – спросила жена Нуртая.
– Почему же… Сорок семь.
– Ну, молодой совсем еще!
– Как сказать, как сказать. Владимиру Семеновичу вон всего-то сорок два было…
– Владимирэсемёнычы гениальный был человек. А гении мало долго живут, – сказал Нуртай; догадался, что может обидеть Стеблина, дотронулся до его плеча: – Вы не подумайте, я ваши статьи очень сильно ценю. Вы очень…
– Да ладно, я понимаю. Я и не претендую.
– Вот Лев Николаичы, он мудрец. Он очень мудрый был. Но – не гений. И Абай – не гений. Мудрец! Учитель! А Пушкин – гений. И Шокан Уэлихан – гений. Быстро все набросал – история, предания, эта, фольклор, всё-всё-всё. И умер. Двадцать девять лет… Знаете Шокан Уэлихан? Эта, Валиханов…
– Знакомое, – соврал Стеблин, изображая на лице муку копания в памяти.
– Фотография есть. Он с Достоевским, Фёдорэ Михалычы. Помните?
– А, да-да. Помню, конечно.
Нуртай посмотрел на часы. Он носил часы на кожаном ремешке. Стеблин давно следил за временем по мобильнику.
– Так, через полчаса выходить надо. В, эта, в полдень начало праздника. Надо одеваться.
– Я тогда к себе… Позовете?
– А как же, уважаемый Андрей Оле…
– Спасибо-спасибо, – перебил Стеблин; слышать отчества, которые в произнесении Нуртая становились какими-то каменнообразными, было неприятно.
Минут двадцать спустя в дверь стукнули. Стеблин суматошно вскочил с кровати – опять сморил сон.
– Да-да?
Нуртай был в старомодном, но солидном костюме. Брюки со стрелочками, из нагрудного кармана торчал кусок платка, на груди галстук… Запонки с почерневшим янтарем…
– Готовы?
– Вроде… – Стеблину стало неловко за свою майку, джинсы и замшевые туфли; он даже опустил глаза, оглядывая, чисты ли туфли, джинсы…
– Хорошо, – остановил Нуртай. – Владимирэсемёнычы тоже не во фраке приезжал. Тоже в футболочке, красной такой, штанишках. Это мне надо – так.
– Почему?
– Ну, эта, – Нуртай вздохнул, – глава селенья…
“Ясно, начальничек, – успокоил себя этим слегка саркастическим Стеблин. – Начальничек, – запело внутри, – да над начальниками-и”.
“Каким – над начальниками? – остановил другой голос. – Самый мелкий начальник, видимо. На семерке вот, хм, рассекает. В век «Тойот» и «Ниссанов»”.
У калитки к ним присоединилась жена Нуртая. Тоже нарядная.
– Хороший у вас воздух. Спал бы и спал.
– Теперь хороший, – невесело подтвердил Нуртай. – Комбинат закрыли…
По улице по одному или группками текли люди. Все в одну сторону.
– А большое село?
– Как? А, жители?.. Полторы тысчи. Почти.
– Прилично.
– Было больше. Рудники были, комбинат обогатительный… Но теперь снова стали селиться. Растем, эта, помаленьку.
Село на вид симпатичное. Белостенные домики, много деревьев, невысоких, кривых. Наверняка фруктовые…
Потом домики кончились, Стеблин со спутниками оказались в лесу. Но почти сразу открылась поляна с лавками и эстрадой под полукруглым навесом. Чем-то из детства на Стеблина повеяло, 70-ми годами, зеленым театром в их маленьком городке. Одно отличие – боковины навеса, стенки высокого подиума, задник сцены все были в рисунках. Кони, горы с альпинистами на гребне, портреты Владимира Семеновича, строки из его песен.
– Красиво.
– Правда? – Нуртай заглянул Стеблину в глаза. – Наши таланты сделали. Каждый год, эта, подновляем.
Поляна быстро, при этом несуетливо, плавно как-то заполнялась людьми. Одни садились н