— Минуточку, — диспетчерша кивнула. — Нет, это я не вам, — в трубку продолжила она, — а вам я повторяю: перестаньте мне вашими зубами зубы заговаривать. Я вам третий раз по-русски говорю: зубы мы не лечим, у нас здесь «неотложная», а не стоматологическая поликлиника, в конце концов… в расконце концов, в конце-то расконцов, в расконце конца концов, будь она неладна! Шли бы вы ногами к стоматологу! — резко дала она отбой и протянула трубку. — Звоните, покуда этот маразматик снова на уши не сел. Всё утро достает, ветеран Куликовской битвы. Представляете — челюсти вставные застудил!
Как к себе попала. Правильно, все коллективы по-своему одинаковы. Больные, ясно, тоже.
Мы быстро отзвонились. Калугин в гараже затребовал техничку и ушел сторожить наш металлолом. Сообщив на базу о поломке, я попросила кого-нибудь, кто там есть поближе, при возможности заскочить за мной и вернуть родному коллективу. Мне пообещали прислать машину с коллегой Лившицем (есть у нас такой достойный экземпляр), причем довольно скоро, а покамест предложили поскучать на местном отделении.
— Вот и хорошо, пообщаемся чуток, — порадовалась Света, — пойдем, чайку попьем, заодно с народом познакомишься. Не журись, народ у нас веселый, все свои, все мы тут от одного корыта. Ну что же ты, пошли!
Игнорируя мое вялое сопротивление, Светлана затащила меня в здешнюю столовую. Судя по количеству присутствующих, дежурная смена вызовами была не обременена и дружно коротала время за оживленным трепом.
Почему-то речь шла о бомжах.
— Кто бы спорил, а я хочу понять, почему вы эту полупочтеннейшую публику на дух не переносите, — под смешки прикалывался лохматый рыжебородый мужик сам вида то ли бомжеватого, то ли всё-таки богемного, но в любом случае явно не врачебного. — Лично мне там что ни человек, то персонаж, что ни кадр, то картинка с выставки, ну просто хлеб насущный… Да хотя бы и сегодня, например, когда я к вам от Сенной вдоль канала шел. По пути — нате вам пожалуйста, свежачок, жанровая сценка: бомж, бомжиха, пузырек одеколона на двоих, всё как в лучшем виде. Питерская классика, «Светский раут» сценка называется. Бомж помойный, бомжиха подзаборная, одеколон «Тройной». Бомж — бомж! — бомжихе заявляет: «Сударыня, я уже настолько стар, что могу касаться этих тем даже в разговоре с вами». Слог каков! Я серьезно, он так и излагает, а в ответ бомжиха говорит: «Ах, прошу вас, сударь, — говорит, — не грузите меня вашей экзистенцией». Я точь-в-точь цитирую, а бомж — я на всём серьезе! — отвечает… — Рассказчик выдержал небольшую паузу. — Итак, он отвечает, я воспроизвожу, — и еще одна маленькая пауза, — с очень большим чувством отвечает, — и еще раз крошечная пауза, — отвечает: «Ик!!!» — артистично выдал бородатый и добавил, как добил, переждав живейшую реакцию аудитории: — А рядышком еще одна подвальная синюха — эта голову в канале Грибоедова фирменным шампунем намывает. Реклама наяву: шампунь от Л’Ореаль, Париж — ведь она этого достойна; ик!! — весело закончил он. — А вы мне говорите!
Кто бы говорил, если все смеялись.
Ик!
— Стакан в оркестр! — по достоинству оценила номер эффектная докторица с пикантной проседью в коротких волосах. — Только знаешь ли, мин херц, это для тебя весь помоечный бомонд сплошь картинки с выставки, а нам, грешным, об этих персонажей иногда пачкаться приходится, — закурив, резонно заметила она, — а бомжатина-то, между прочим, пахнет… Кстати, я тебе забыла рассказать, — обратилась она к рыжебородому, — давеча у нас с этими твоими персонажами внеочередная ярмарка абсурда приключилась. Старушка нам звонит: тыр-пыр восемь дыр, спасайте-приезжайте, у нас на лестнице, мол, у мусоропровода два бомжа не спросясь помирать устроились. Ну, помирать так помирать, не впервой, случается; ежику понятно, что каким-то пойлом оба траванулись. Дело немудреное, но никак не наше, а «скоропомощное». Бабушке так и объяснили: дескать, мы лишь по квартирам ездим, а вам, бабуля, надо по «03» звонить, чтобы, значит, «скорая» приехала. Мол, это их работа, они вам и у мусоропровода приберут, и вообще всю лестницу подчистят. Ясно всё старушке разъяснили, а она в ответ вместо до свидания за милосердие разговор затеяла. Ну да милосердие, известно, нынче дорого, нам поэтому оно не по карману, а на случай острого припадка гуманизма инструкция имеется. Вот если бы бомжи в квартире загибались, тогда другое дело, как мы честно ей растолковали. Доходчиво мы ей растолковали, популярно и даже по складам. И всё бы ничего, но бабушка, как очень скоро выяснилось, маялась склерозом и соображала как бы через раз, да и то не каждый раз, а через два на третий… — Увлекшаяся докторица спохватилась: — Еще не надоело?
— Красиво гнать не запретишь. Врешь, конечно, но всё равно забавно, — хмыкнул бородатый.
— Не вру, а привираю, дорогой, причем не хохмы для, а токмо правды ради, — живо возразила докторица, стряхивая пепел с сигареты. — Ну так вот, бабушка упертой оказалась, сердобольная попалась бабушка, встречаются порой такие раритеты, почти как ископаемые, только бесполезные. Бывает, некоторые от маразма не только милосердием страдают, а даже что похуже. Короче говоря, уяснила бабушка, что «неотложка» исключительно по квартирам ездит, и не долго думая этих двух бомжей к себе заволокла. На старушечьем горбу чап-чап-чап, болезная, чап-чап-чап-чап-чап на варикозных ножках — и давай опять телефон накручивать. И всё бы замечательно, однако ж вот беда — ну в упор втемяшилось старушке, что конкретно на бомжей «скорую» вызывать положено. Бабка вызывает, а «скорая» ей с точностью до наоборот опять всё то же самое — сердобольную старушку вместе с милосердием обратно к нам послали. А куда еще, ежели бомжи у нее в квартире обустроились? Но бабушка упертая: старушенция опять не мудрствуя лукаво пач-пач-пач-пач-пач, пач-пач-пач-пач-пач — и заново бомжей у мусоропровода сложила. и опять за телефон, а раз теперь ей сказано к нам на «неотложную» звонить, она и позвонила. А диспетчерша у нас юмора не поняла и по-новой ей в подробностях всё растолковала — и вообще, и просто так, и еще за гуманизм кое-что добавила. Естественно, было ж русским языком сказано старушке: если пациент на лестнице, то мы-то здесь при чем? Мы здесь ни при чем, а бабушку заклинило, старушка точно упертая была: опять она бомжатину в квартиру чап-чап-чап-чап-чап, чап-чап-чап-чап-чап — и снова к телефону. Но ее заклинило, бабушка обратно на «скорую» звонит, а ее оттуда — пач-пач-пач-пач-пач, пач-пач-пач-пач-пач…
— Короче, Склифософский! — заразительно расхохотался бородатый.
— А ежели короче, то в итоге бабушка соломоново решение нашла — одного бомжа на лестнице оставила, а другого в квартиру затащила. Поэтому в конце концов к ней и мы, и «скоростники» приехали. Правда, к этому моменту бомжи уже остыли, а старушка крепко не в себе была, всё туда-сюда по коридору бегала: чап-чап-чап-чап-чап!.. чап-чап-чап-чап-чап!.. Так что трупы мы с коллегами по-братски поделили, а старушку психиатрам оставили, чтобы и они без работы, значит, не скучали. Не всё же нам одним чап-чап-чап по лестнице, пач-пач-пач в квартиру!
— Слушай, а ежели клиент наполовину в квартире обустроился, а наполовину на лестнице завис? — со смехом поинтересовался бородатый.
— Это смотря куда он головой лежит: в квартиру — наш, на лестницу — «скоропомощный». И нечего ржать, были прецеденты!
— А ежели на чердаке или, например, в подвале? — не унимался бородатый.
— На чердаке не знаю, а в подвале, например, еще четыре трупа было. Эти в качестве подарка милиции достались, чтобы и ментам за державу не так обидно было… Тьфу ты, дотрепалась — сигарета бомжатиной воняет…
Опаньки! Резко потянувшись к пепельнице, докторица локтем зацепила и сбила со стола блюдце с чашкой кофе. Рыжебородый мгновенно среагировал, едва видимым движением поймал блюдечко тыльной стороной ладони и вместе с чашкой, ни капли не пролив, возвратил на место. Не глядя, между прочим, как будто так и надо; черт, да такой реакции любой каратека мог бы позавидовать! А докторица как ни в чем не бывало загасила свой окурок, глотнула кофе, небрежно выудила из кармана бородатого пачку сигарет и снова закурила. С изяществом исполнено.
Сыгранная парочка, ничего не скажешь. Не заметивши мимо не пройдешь, а заметив — еще раз обернешься. Сразу видно — пара, причем очень непростая, чувствуется вокруг них аура какая-то — общая такая аура, некая харизма на двоих, если так бывает. И каждый по себе крайне любопытен: у подтянутой докторицы лицо запоминающееся, со своим характером, стрижка вызывающе короткая, вроде бы простая, но я-то знаю, во что такая простота обходится[2]. Глаза живые, чертовски выразительные, да еще и макияжем выгодно подчеркнутые; надо бы манеру перенять, мне такой раскрас тоже будет в тему. И рыжебородый незаурядный тип: явно здесь не свой, но и не чужой, на вид вроде распустяя, но порода сразу же угадывается — высок, поджар, широкоплеч, морда на лице донельзя ехидная. По такой физиономии не сразу разберешь — то ли он со всеми от души смеется, то ли заодно над всеми насмехается…
Веселые ребята.
Парочка меня заинтриговала.
— Слушай, а что это за публика? — тихонько спросила я у Светы.
Светлана подмигнула:
— Интересно, правда? Это доктор наш, Диана Вежина, а тот, который бородатый, муж ее, писатель Михаил Дайнека. Всамделишный писатель, самый настоящий, чайку попить зашел. Ты его «Пасынков Гиппократа», случайно, не читала? — Еще бы не читала, и не только я, у нас всё отделение над «Пасынками» сквозь слезы хохотало. — Так это, между прочим, как раз про нас написано! — с законной гордостью сообщила Светка.
Чертовски интересненько! Вот и говорите после этого, что в действительности всё не так, как на самом деле… Теперь понятно, почему они вдвоем здесь на ура солируют. Непонятно только, с чего бы это вдруг бородатый Михаил Дайнека на меня так посмотрел — конкретно посмотрел, коротко и цепко: оценил, упаковал и ярлычком украсил. Н-да, реакция-то у мужика, как у каратиста, а вот взгляд, как у поклонника совсем другого спорта — «вольная борьба под одеялом» такая дисциплина называется. Самец, однако. Жены бы постеснялся…