Впрочем же, кому — не уточнила.
— И чего же ты у нас забыла, цыпочка? — включился Основной. — Ты, наверно, шибко образованная, да? А потому совсем-совсем тупая? Дома не сиделось? — нацепил он на лицо улыбку. — А-а, я сообразил — телочка по приключениям соскучилась, промежду ног свербит. — Он опять почувствовал себя в своей тарелке: — Как, утешим телку, пацаны?
— Ёптать, ну!
— Должна предупредить — вы мне просто редкостно не нравитесь.
— Понравимся, — заверил Основной. — Сейчас ты нас полюбишь — всех и всяко, и со всем усердием, усекла? Двоих драть веселее. — Он осклабился: — Распорядись-ка, Чубчик. Филин, подсоби — вали ее с Чубайсом. В темпе, пацаны!
Я усмехнулась:
— О как! Интересно. А кстати, между нами, а почему — Чубайс, а? Рыжий потому что или этот тоже лохотронщик, только недоделанный? Чубайсик, стало быть?
— Ну ты… всё, ты напросилась, сука! Всё, молись, манда, — обозванный Чубайсом недоделок подобрал с земли расколотую «розочкой» бутылку: — Амбец тебе, в натуре!
Двое двинулись ко мне.
Хорошо — того и добивалась. Для того я с ними тут и бутафорила — дабы ненавязчиво подстроить сцену под себя. Для начала мне хотелось сбить подонков с панталыку, загрузить сюрреализмом ситуации, если вам угодно — спровоцировать задержки в поведенческой программе. Параллельно я старалась навязать им свой пижонский, ернический тон — и заставить их самих спижонить; нет бы взять им навалиться сразу всем! А двое, даже трое — всё не пятеро…
Так примерно всё и получилось. «Розочка», конечно, осложняла дело, однако не настолько, чтобы с переляку разбираться с ними радикально.
Ладушки, пора и начинать.
— Я так понимаю, вам не стоит предлагать отпустить девчонку по-хорошему? — проформы ради уточнила я. — Больше я предупреждать не стану.
Чубайсик гоготнул:
— Гля, она в натуре дурканутая! — Насильник угрожающе наставил на меня бутылочную «розочку»: — Сама разденешься или тебе помочь?
— Зачем же помогать, сама. — Я как будто так и надо вылезла из курточки и бережно повесила ее на торчащую из блока арматурину; не хватало мне еще разбить видеокамеру. — Ну-с, воля ваша, господа. — Что, впрочем, вряд ли: Бога и моя. — Минуточку…
Игнорируя наставленную на меня разбитую бутылку, я невозмутимо выудила из кармана завалявшуюся там после дневного выигрыша в автомате пятирублевую монету.
— Хочу монетку бросить, — пояснила я. — Должна же я решить, убивать вас или лишь калечить. Ну, на решку или на орла? Загадали? Опаньки!..
Повторяю, убивать я их не собиралась — в конце концов, не на меня наехали. Даже и калечить их серьезно — много чести будет, но… Охотно признаю, что мое (не) понимание Священного писания довольно, скажем так, своеобразное. Нет, никаких ветхозаветных максим типа «зуб за зуб» равно «око за око». Как нынче говорят, наш ответ имеет место быть адекватным, но асимметричным. Если вам намерены, к примеру, врезать по щеке — сломайте нападающему руку, можно даже две, избыток не вредит — для профилактики.
Жестоко, да? А неповадно будет.
— Ай, какая я неловкая!
Монету я намеренно подбросила, во-первых, слишком сильно, во-вторых, неточно — не вверх, а по наклонной траектории, за спины двум недоделкам. Знакомый старый трюк в иной модификации: отвлечение внимания противников на миг, а дальше…
Да, естественно, а дальше — как учили. Лично мне наука впрок пошла; впрочем, зверствовать сверх меры я не стала. Вооруженному расколотой бутылкой Чубчику-Чубайсу я, взяв его на простенький прием с закручиванием руки за спину, сломала кисть в запястье и вывернула из сустава плечевую кость. Оружием имеет смысл пользоваться, а не угрожать — хоть это-то ему уроком будет. В продолжение комбинации я послала воющее тело Чубчика под ноги нерасчетливо шагнувшему ко мне второму недоделку, Филину, практически одновременно прихватив того и дернув на себя. Просто так ему я падать не позволила — встретила его ударом колена по лицу, в довесок для гарантии добавив по ушам сложенными «лодочкой» ладонями. Била я осознанно — чуть легче, чем необходимо для того, чтобы убить, но перепонки вряд ли уцелели. Всё-таки я гуманистка…
Ладно, минус два. В остатке еще три. Точнее — два в остатке, Основной — в уме.
Пощекочем-ка щенка по самолюбию.
— А всякому выебнувшемуся да отпизднется, ибо — не хуй! — изрекла я назидательно. — А монетку я, пожалуй, приберу, нечего ей просто так валяться, — деловито подобрала я пятирублевку. — Вдруг еще и пригодится, как ты полагаешь, петушок?
«Петушком» я вожака достала.
— Ах ты, блядь!..
В руке у сопляка была, похоже, бритва. Гнусное оружие, со стажем, так сказать: дворовая шпана с позапрошлого столетия эти штуки пользует. Тенденция, однако, связь времен…
— …порежу, прошмандовка!..
В самом деле, бритва, да. Опасная. Другое дело, наезжать с подобной неприличностью на каратеку-профессионала (-ку опустим), право, опрометчиво. По существу это настолько же разумно, как пытаться затушить окурок в емкости с бензином. Теоретически последнее возможно — если повезет, ежели сосуд наполнен доверху, а значит, в замкнутом пространстве нет паров, то — может быть. Шанс, несомненно, есть, но проверять — нет, я бы воздержалась.
— …мать твою, на фарш манду пущу!
— Ну, это вряд ли, — усмехнулась я презрительно. — Гундосить ты горазд, парашничек, — усугубила я, — пока в кустах сидишь, за малолеток прячешься. Нехорошо, сестренка!
Как и следовало ожидать, Основной на эту удочку попался.
— Амбец тебе, манда! — выкинул он на манер навахи бритвенное лезвие. — Пацаны, не упустите мандавошку. — Основной пошел ко мне. — С придурочной я лично разберусь. Всю рожу распишу, паскуда!
Лучше б он не пробовал. Серьезно. Зря он попытался полоснуть меня опаской по лицу. Напрасно. Объяснить? Для женщины в любом единоборстве едва ли не труднее всего научиться не беречь физиономию: известно же — чего боишься, то и огребаешь. Однако не беречь — не значит не бояться, страх быть изуродованной остается, никуда не денешься. Но страх — он страху рознь: кто-то цепенеет с перепугу, кто-то гибельно вдруг лезет на рожон. А кто-то — я, к примеру, — превращает этот самый страх в холодную, расчетливую ярость. Надо продолжать?
Аминь. Товарищ напросился.
Гьяку-цуки… знаете ли вы, что такое классный гьяку-цуки? О, нет, вы не знаете, что такое классный гьяку-цуки! Выполненный в технике джан-кайтен протыкающий удар рукой, когда начатое бедрами движение завершается закрученным ударом кулака в организм противника, энергией своей подобен направленному взрыву. Так не бьют — так убивают: сила этого удара такова, что он не только пробивает пресс, сминает грудную клетку или черепные кости пациента, но и разрывает внутренние органы. О каких там почках, печени или селезенке стоит говорить, если в целях демонстрации этим простеньким на вид, а на деле — шлифуемым годами тренировок ударом можно разбомбить нехилого размера бетонный блок или даже превратить в труху содержимое среднего размера железнодорожного контейнера, например, с фарфором? Что такое средостение с сердцем и аортой и корнями легких? А сами легкие в плевральных полостях, так легко пронзаемых оторванными от грудины и хребта реберными дугами? А мозг? А?..
Перебор. Увы. Согласна, даже при таком раскладе это чересчур… тем не менее — возможны варианты.
Недоделок был классический правша, я же в состоянии работать одинаково — почти — как справа, так и слева. Для начала я его слегка потанцевала, уворачиваясь от ударов и ловя момент для контратаки. Основной уперто продолжал махать своим оружием поверху, на уровне лица и шеи. Опаньки! Опасно заложил…
— Я тебя достану, сука рваная… порежу на ремни!..
Достаточно с меня. Увернувшись от очередной размашистой атаки, я левой с полуразворота жестко провела уширо-геро-кекоми в подмышечную впадину — при некотором навыке такой удар ногой практически парализует руку оппонента. Бритва отлетела в сторону, подонок устоял; тем хуже для него. Ребром зажатой между пальцами монеты (говорила же, что может пригодиться) я без сожаления пропахала ему щеку до челюстной кости. Не смертельно, но, по-моему, поучительно: какою мерой меряете вы, такою же и вам будет отмерено. Не я — Христос; а заслужил — носи.
Завершающий удар маваши-гери по виску отправил Основного в аут. Минус три.
Оставшихся я танцевать не стала — не было нужды. Один из них подался было на помощь вожаку, но малость припозднился. В общем-то, благоразумно; ну да ничего — кто не успел, тот всё равно получит. Для начала я ему хотя и незатейливо, однако же добротно шибанула основанием ладони в верхний уровень. Отнюдь не гьяку-цуки, нет, но тоже по уму, в нашем случае — сиречь по лобной кости. Быка на раз таким ударом вряд ли свалишь, но быкующему переростку — в самый раз. Приложила я его без фанатизма, аккурат в плепорцию: рудиментарные мозги гаденышу не вышибла, но в изумление пациента привела. А чтобы вьюноше наука точно мимо не прошла, сугубо воспитательно, так скажем, ласково почти ребром стопы ему сломала переносицу. Наличествует всё-таки во мне педагогическая жилка, как вы полагаете?
Удирать ему оно не помешало.
С последним недоделком мне возиться, в общем, не пришлось. Девчоночку я недооценила, характерец у пэтэушницы, пожалуй, был бойцовский. Не она теперь, а этот сукин сын валялся на земле, и девчушка неумеючи, зато с энтузиазмом пинала это напрочь деморализованное дерьмецо ногами.
— Притормози чуток, так дело не пойдет. — Я в итоге всё-таки вмешалась. — Позволь-ка ему встать, — распорядилась я, подобрав с земли опаску. — Для начала, кстати, застегнись, — посоветовала я девчонке — и, угрожая бритвой, пацану: — А ты штаны снимай, забавничек. Кому сказала? Ну!
Незадачливый насильничек от страха пребывал в легком помрачении сознания.
— З-з-зачем? Т-ты что?..
Торможенный клиент.
— Я — как, мудак, — я перешла на рык: — Штаны спустить! Не спустишь — член отрежу! Живо! — Он сломался. — Ниже! До колен! Трусы! Руками не держать! Как всё запущено… Давай-ка мы его слегка подвинем, — обратилась я к девчонке, — к примеру вот сюда, поближе к костерку. Распорядись-ка.