Пусть себе идет сквозь меня мимо, мимо
с улыбкою на устах херувима,
с ведром благодати, полным обрубков, голеней.
Господи! Упасть перед ней на колени?
Всё – одно, всё едино, – сказал премудрый Сирах.
Потому остается только страх,
да и не страх, а так, страшок.
Бери его, сука, в мешок и топай отсюда!
Вот, деньги твои, Иуда!
Hey, Jude! Остановись, пока не поздно:
повешенным быть – серьезно.
А ты себя за ногу и к ветке попробуй.
Может, похоронят в гробу и крест поставят?
Господи, Господи! Кто же нами правит?
А ты, Иуда, не лги. Бери ведро и топай отсюда!
Бери, беги, беги!
12 февраля 2004 года
***
Изуверясь, извратясь,
Не вернуться на оси
в жизнь, которая вилась
колесом по небеси —
Пусть и жив я, и не пуст,
Господи, не вознестись
к уст устам – соитью уст,
изуверясь на оси,
Повторяяясь, как пришлось
тени, а она верней
дней ушедших на авось —
богодней и трудодней.
Тень моя и плоть моя —
значит, это тоже – Я?
Повторяясь и слезясь
то ль от ветра, то ль от муки,
я ищу, Небесный Князь,
не твои прохладны руки,
а горячие «ещё»
пытки бешеной, последней
Господа, своим мечом
медлящего крик предсмертный.
Значит, я ещё живу? —
Свят Господь! – и наяву?
Претворяясь и светясь
куколкой – когда восстану?
Ткнет каблук меня, и в грязь
обращусь я сдуру-пьяну.
Буду думать: из камней
Бог творил Евангелистов,
обращусь я в крепь кремней,
плесенью застыну, истов —
камнем, явью, крепью стать —
вечной смертью умирать.
Камень с камнем – пирамида.
Господи, моя обида —
Ты стоишь и я стою
Грешным камнем на краю,
Изуверясь, превратясь,
Там, где камень Твой и Аз.
январь 2004
СТИХОТВОРЕНИЕ-КВАДPAT
Л.
Что же случилось с Тобой
И со всеми нами?
Даже чайники на меня смотрят
Твоими глазами,
Даже из носу каплет
То кровь, то слеза…
Полно. Так и писать нельзя
и говорить… На языке овощей
все сказал Пастернак.
Что же случилось? Как?
У Алексиса был коврик при входе,
к нему Марина однажды пришла,
Отдала свои тексты
(он сдал их потом в Госхран).
Печальный разговор на кухне…
(Ах, жизнь всегда тяжела!
Столько хранилищ и похорон!)
О чем же я?..Что говорю?
Вот, сижу, на чайник смотрю
И даже не думаю…
(Ах уж, все эти «даже»! —
они как драже раздражают
в общем пейзаже
серого текста сырого…)
Что же случилось с Тобой?
май 2004
***
Цыган – это еврей на родине.
Еврей – это цыган на родине.
Гуцул – это гуцул в надрыве
Жалейки на турецкой ниве.
Китайская императрица
Железная была царица,
Носила ногти длинные по пояс,
К войне жестокой исподволь готовясь.
Вобще-то все всегда едино,
Но Марко Поло видел ассасина,
И кто-то в поле оседлал Пегаса,
Ведя бразду и восклицая: «Асса!»
Откуда ни возьмись тут Фридрих Ницше,
Он плакал, морду лошади лаская лобызал.
Еще какие-то пришли – их тыщи, тыщи! —
Да это скифы, Блок их так назвал.
«Живи, живи хотя бы четверть века»,—
Сказал калеке муж ее калека.
Ночь. Улица. Пиздец. Фонарь. Аптека.
«Пожалуйста, настоечку овса!»
23 марта 2004 года
***
слышу грай вороний птичий хор
скоро лист появится первый лист
первый президент был дирижер
а второй как есть каратист
дарит патриарху букет
этакий салат из цветов
на другой картинке он так мил
руки как католик сложил
двое благочинных за ним
наблюдают он недвижим
в позе каратиста застыл
2 марта 2004 года
***
день Рождения прошел так тяжело
подарили мне чудесный телевизор
ах но лучше бы гусиное перо
да к тому ж еще листочка три верже
белый ляпис чтоб замазывать ошибки
напоследок белый белый шум
2марта 2004 года
***
пушкин-кукушкин, где Вы и где Вы?
Там, где плодятся облакодевы.
Вот приземлился Ваш самолет…
Полный вперед – ау, ау, ау! – полный!..
Волны под Вами – о, нелюдимо! —
это Марина. Было бы мимо
всех Ваших горестей, страстей, затей…
Господи, убереги ее от смертей.
Пусть моя жизнь ничего не значит,
было бы ей инако, иначе.
Ну, инокиня, ну, икона —
а Кто и где Вы?
Там, где плодятся облакодевы,
и Вы среди них Беатриче-Петрарка
(странная, должно быть, помарка),
небо летит. Океан. Много дичи.
Вы не простите меня, Беатриче?
март 2004
НЕОКОНЧЕННОЕ
Окаянная жизнь. Вся душа окаянная,
то железная – вкось, то совсем деревянная.
Богомерзкий алтарь: кто по что, я – по дрянь свою
жлоблюсь или стою – на кресте и – по дрянь свою.
Мерзью выщерблен рот: где клыки мои, Дракула?
В честь каких же забот суждено мне так наголо
сесть на кол господарев? Прости, деревянная
моя жизнь, мой Господь. И совсем окаянная…
март 2004
МЕДВЕЖЬЯ МОЛИТВА
Серафиме, отче с медвежонком,
Купи, купи меня цирка ради,
Ради Элис, Нилуса и Николи,
И Алеши в кровавой его простынке.
Серафиме, отче, Апостола Муравьева
Казни еще раз – пусть два раза падает в яму
Ради Элис, меня и Господа с медвежонком.
Я – твое Боголюбие, отче, прости медведя:
Пусть зовут меня Гришей, но дай мне пищу!
март 2004
С ПОХМЕЛЬЯ
Ах, куда меня завела фантазия?
Лево право не знает. Европа – Азию.
Запад клонит к Востоку, Восток льнет к Западу.
Ну, а божьему току – давно все западло,
Западлó, говорят.
март 2004
ПОТОК СОЗНАНИЯ, ИЛИ СТИХИ О НЕИЗВЕСТНОМ СОЛДАТЕ
Я закольцован и недаром
Ношу колечко с синим камнем
Сапфирное, не золотое
И в церкви купленное мною.
Солдатик подсказал: «На память
Купите женское колечко
Да и носите на здоровье».
Была зима. Жена болела.
Любовь моя была в больнице
(Да не жена, а та, другая…).
Я в церковь приходил и ставил
Одну свечу Пантелеймону,
Другую Мирону святому,
Я иногда их просто путал.
Так лики были их похожи
(Не лица их – святые лики!).
Но как солдатик угадал
Кого люблю я? Эх, солдатик,
Тебя бы полюбил да поздно.
Купил тебя бы за полтинник
Да не рублей, а просто евро.
Ах, как все просто, просто, просто!
Вся жизнь как presto пред Престолом,
А все же лучше член сосать,
Чем погибать в Афганистане
Или в Чечне, но много лучше
Грудь женская и млеко Млечных
Путей туда, туда – обратно:
К родному сестринскому сердцу
И в одиночество. О Боже!
О, Боже, как мы одиноки!
Любой из нас. Любой. Любая.
В Марселе Габриэль Марсель
И Пруст Марсель в Париже.
В Париже Беккет Самюэль,
Сэм Беккет. Он пожиже,
Чем Джойс, но тот его любил;
Ведь так был одинок
В Ирландии своей!
Поедем на Восток с Агатой Кристи.
Немцы, немцы, немцы
Шагают по Монмартру
Нога к ноге и сапоги блестят,
Хоть сшиты не из человечьей кожи.
Из той прилично делать абажуры.
Вот, псы! Их пёсья кровь теперь во мне.
Я чувствую себя как жид в родной стране
И без альтернатив. О, Русь! О, росс!
Когда-то и мороз был настоящим,
Он гнал французов прочь
И немцев изморил под Сталинградом.
А нынче грязь и слякоть, мокрота
И сопли распустили все.
Вот мальчик. Он стоит в дверях,
Запутавшись в соплях.
Опять двойка, опять двойка, всегда двойка!
Русь! Где наша лихая сквозная тройка?
Сломалось колесо? Вот как наколбасили!
Пришел Василий, починил да все испортил
И бричка села в грязь. Во, блядь, Россия!
Во, тараканья Русь! Тарелки для клопов
Поставлены в изножие кровати.
О, Боже, я тащусь, хотя я не Кюстин
Маркиз де Помпадур, не госпожа Жанлис,
Которая лицо там щупала кому-то
И, вдруг отдернув руки с отвращеньем
И носа не найдя между щеками,
Подумала: «Да это ж Анус, Анус!»
Вот так и я все пробую на ощупь,
Все щупаю, щиплю, терзаю, мучу,
А получается, что сам себя…
Помилуй меня, Господи, своею благодатью
Спаси мя и помилуй.
Не дай в садок судей мне, грешному, попасть
И вшивому застрять на перепутьи