Всё. Всё. Пора кончать.
Fin. Fin. Заговорился.
Все свитера прожег, однако как
Безвредно для себя вдруг взять и кончить?
Vous comprenez? I want to stand
Still, still. Идти, стоять
So, achtung, gerr major.
So, achtung. Fine.
So. Achtung.
10 декабря 2004 года
***
Н. И. Николаеву
Не мной открыт сей век притворный,
Рублевский Спас нерукотворный
На ежедневнике моем.
Но фокус искажен, и – чудо
Наоборот! – Он страшен, как Иуда,
Как дни мои оттуда и досюда,
Куда же вы пропали, дни мои?
Дни не любви, а сутолок, смятений?
Я, как матрос-кретин, вишу на рее
И, как Иуда, веточку согнул.
Вот стану я растеньем-израстеньем,
Рождений – претворений слыша гул…
Но ветвь любви я все-таки согнул,
Вися всем естеством по шею и на шее.
26 апреля 2004 года
***
I
Писать, не писать…
когда душу извергнув, ложишься на пол?..
ворчать ли? Скворчать сковородкой
на постном масле?
С постной водкой жить,
ждать конца?
Или конец интересней начала?
Ab ovo… Warum?..
Плыть в ожиданье причала
не ново. Зачем?
Из голубого
сквозится чернь
голубого, как Бог, горизонта.
19 октября 2007 года
II
Связать концы… – Как это просто:
связать концы – норд-вест с норд-остом
вязать, вязать, вязать, вязать!!!
О, Боже! – Нечего сказать.
Одна блаженная сумела
связать концы с концом – и дело! —
преодолела и пошла
придуркой в мужницком мундире…
20 октября 2007 года
КОНТРАПУНКТ
I
И с каждым годом ближе мне
не горсть земли, не тень избенки,
но интонация ребенка —
графитти на большой стене:
«I’m e-mail». Вот перевод: «Я мал.
Один Господь велик и то – далече».
Крошится мел и валом валит вал —
с многоэтажных снов и из подвалов
народ кипящий в мыле и поту,
вот МЧС, вот «Мерседес» пропащий.
Тот въехал в столб, тот пересек черту
но чтобы… в ящик? – Нет, не хочет в ящик,
останется стоять на островке
убогой безопасности… Мне ближе
жить в Арктике, но умереть в Париже,
писать, как плыть: все жиже, жиже, жиже.
Я помню в детстве чижик у меня
сгущенным молоком объелся
с жердочки свалился
и тут ему каюк – не вдруг —
я плакал, плакал,
как говорится, выплакал себя.
До встречи, чиж!
Так можно без конца писать
на палевой стене,
вдыхая пьяно дух мускуса
и теплый цвет шафрана
воспоминая.
Помолитесь обо мне.
II
Какой артист пропал! – сказал Нерон,
поджегши Рим. – И я артист хороший,
мать выебал, на флейте поиграл,
спалив библиотеку. Боже, Боже!
Прекрасный я артист, сам – виртуоз
con spiritus. Валите все туда,
откуда вышли, в мать свою, поганцы
Прекрасен наш союз, сейчас начнутся танцы.
на медленном огне.
Носилки мне носилки!
Я окосел, несите мне бутылки
и евнуха. Ихь либе, данке шён.
Спасибо, братья, и тебе, сестричка.
Мы выйграли войну,
вперед на север, юг
и юго-запад! Дай флейту!
Жрать хочу! Нет сам играй!
26 октября 2007 года
***
Когда тело сгорает, раковая опухоль сгорает последней, она еще долго мечется по стенам камеры котла[9].
Тьма. И деревянный ящик
сам собою в лаз скользящий
падает. Огонь, огонь.
Господи, убей, но тронь
эту крысу на краю
биссектрисы – жизнь мою.
Тьма. Дурак хохочет. «Рак?»
«Выпьем? Да» – Я сам дурак,
у котла всю жизнь стою
ей еёной на краю,
глядя, как уходит жизнь
сквозь окошко смотровое.
Крыса мечется, как рак.
Птица стонет, рыба воет,
все танцуют кое-как.
ноябрь 2007
***
Все продано, все проклято
Давным-давно. С берестяной таблички
Какую руну нам прочесть?
Скворцы и живчики,
Синильные синички,
Опомнитесь!
Бог есть!
2007
СТАНСЫ
I
Я изучил структуру грязи,
она сродни моей мазне
из слов и слизи. Как в экстазе,
он шепчет ей: «О, не, о, не».
Она ему: «Да, да, спусти»,
И грязный хер в ее горсти
цветет как ирис подневольный,
как незабудка бытия.
Он шепчет ей: «Моя, моя».
Она ему: «Мне слишком больно,
уйди немного, погоди…»
И тут свалилась сковородка,
что наобум лежала сверху.
Какой дурак ее поставил?
Короче трах, трах, трах и баста,
и склеились они в экстазе,
и помощь не позвать,
не дотянуться до телефона,
до Бога, уж, подавно. Вот
структура мерзости и грязи.
И сын пришел. Они в экстазе.
II
Забыли слова основные.
Страсть и убийство, любовь,
если хочешь – любовь
сметана с кровоостатком
в пустыне, где жажда бесцельна,
бессмысленна. Где тот оазис,
что спас героя пустыни,
автора черного белого маленького принца,
где этот жалкий источник?
III
Забавные слова на ум приходят,
и бедный ум дивится их сознанью,
их состоятельности полной вне ума,
их пьяной трескотне, и щебету,
и ласке фонем текущей как бы в никуда,
направо и налево. Знать бы, что
делает твоя левая, когда правая занята
текущим дерьмом и своим, и чужим,
когда ты уже post mortum.
О, если бы это был полный финиш!
Ан, нет – истязанье есть истязанье
последнего: ты последний кричи, если хочешь,
зови, зови, зови к себе на помощь,
и они придут – забавные слова.
февраль 2008
***
Как бестелесны и просты
плутанья наши —
от новой страшной немоты
до Новой Чаши.
И вновь съедобный наш Господь
в нас Слово сеет,
но слово обретает плоть,
а плоть радеет.
Добро бы путалась в сетях
плотских желаний —
она безумствует в словах,
во тьме гаданий.
Добро бы жить ей во грехе,
словесной птахе —
она растлит себя в стихе,
в тоске и страхе.
И снова станет небольшой
и полой чашей.
Сколь слеп чудак, своей душой
ее назвавший!
Ей дороги одни азы,
зиянья, йоты —
ее прельщает Сам-Язык,
супруг дремоты.
Он совершенен, словно шар,
но – бестелесный —
уж Он-то знает, что Душа
есть пар словесный.
Ничто, сплошной безумный сон
стенящей твари,
когда-нибудь, расщедрясь, Он
ее одарит.
За все несчастья, за тщету
Он даст ей данность:
венец растленья, Немоту
и Безымянность.
1978