до лучше от него не зависеть. Смотри. — Он повернулся лицом к ней и вытянул абсолютно не дрожавшие руки, как будто это что-то доказывало. — Позволь мне дописать эпизод. Потом обязательно поговорим, обещаю.
Соня смотрела на него, как на незнакомца.
— Конечно. Как скажешь, — с полным равнодушием сказала она.
Глава 29
Шериф нахмурился и шевельнул губами, готовясь к вопросу, а Фэрклот взмахнул кружкой и хрястнул его по голове. Ручка отломилась, славный парень Дэйв Вуд изумленно взглянул на него, как бы спрашивая: «Неужели ты это сделал? Неужели?»
Фэрклот удивился и одновременно обрадовался такой бурной реакции. Вцепился в шерифское горло, стиснул, нащупал большими пальцами шейные позвонки. Дэйв с легким вздохом упал на колени, повалился на бок. Из угла рта вытекла струйка крови. Но Фэрклот еще слышал, что он дышит, пытается дышать.
Звук дыхания ошеломил его на секунду, он опустил глаза, не поверив глазам. Что его обуяло? Он совершил убийство, но он не убийца. Нормальный человек в экстремальной ситуации. Был на войне, вернулся домой героем. Женился, накопил деньги в банке. Надеялся вернуться в колледж, открыть свое дело. И вот теперь все планы разбились, виновник этого лежит перед ним на полу. Господи помилуй, что он вообще здесь делает?
На него взглянули остекленевшие глаза шерифа, губы зашевелились, желая заговорить. Фэрклот услыхал хриплый шепот:
— …не поздно… помоги… в больницу…
Он наклонился, схватил полицейского за руку, замер, слыша какой-то скрип и шорох в углу столовой.
Поднял голову, увидел девочку в голубом, стоявшую на входе в черное крыло. Девочка была не одна. Позади нее высокий мужчина в черном костюме. Отец.
Оба одинаково улыбались.
И Фэрклот улыбнулся в ответ. Он все понял.
— …врача… — слабо пробормотал шериф.
С той же улыбкой Фэрклот взял кофейную кружку с отбитой ручкой и ударил его в лицо. Что-то треснуло, только не кружка. Шериф чуть слышно пискнул. Фэрклот бил вновь и вновь, пока кружка в руках окончательно не разбилась. Уставшая рука болела, хотя он хорошо себя чувствовал, будто сделал в три этапа полезное дело, скажем собрал в кучу червей-древоточцев, задавил, потом сжег. Тяжкий труд — сам по себе награда, говорил отец. Фэрклот до сих пор не совсем понимал, что это означает.
Осмотрел свои ладони, забрызганные
Скотт остановился. Он работал очень быстро, спеша поймать слова. Остановился, когда кончики пальцев прилипли к клавишам, потрясенный оборотом, который приобрел сюжет, и уставился на клавиатуру.
Она сплошь окрашена кровью.
Почти на каждой клавише липкие алые завитки, мазки, пятна. Будто мышку окунули в красную краску и она проехалась в пляске по горизонтальной поверхности ноутбука.
Скотт вдохнул, задержал дыхание, досчитал до пяти, сказал себе сознательно, целенаправленно: «Ничего подобного. Сейчас переверну руки, увижу чистые ладони, посмотрю и увижу чистую клавиатуру. Возможен провал в памяти».
Только не было никакого провала.
Перевернул руки.
Ладони в крови.
Он сидел неподвижно, терпеливо на них глядя, ожидая исчезновения иллюзии. Так и следует поступать при обмане зрения и при фокусах воображения, правда? Надо ждать, пока развеются. Потому что, если не развеются, значит…
Либо это реально, либо ты сумасшедший. Либо то и другое.
Но чем дольше он смотрел на руки, тем реальнее становилась иллюзия — если это иллюзия. В данный момент реально чувствуется, как кровь сохнет на перепонках между пальцами, склеивает линии на ладонях. Хуже того, суставы саднят и горят, рука устала — одна правая. Усталость докатилась до плеча, разлилась в спинных мышцах с правой стороны. Недавно правая рука сделала что-то страшное и опасное. Может, дрова колола, многократно замахивалась и разогрелась или…
— Скотт!..
Он перевел взгляд с открытых ладоней на Соню. Она растерянно смотрела на него.
Скотт плотно закрыл глаза руками. В самостоятельно сотворенной тьме слышал, как она приблизилась, прикоснулась к плечу. Комната сжалась, свернулась в водовороте повышенного давления. Он плавал в пустоте целую вечность, а потом услыхал ее голос:
— Что ты сказал?
Он опустил руки, открыл глаза, посмотрел: пальцы и ладони чистые. Разумеется. Всегда были чистыми.
— Ты сказал: «Я всех убил».
Скотт открыл рот и снова закрыл. Горло перехватило.
— Он убил. Это он всех убил.
— Кто?
— Не знаю.
Соня коснулась его щеки.
— Ты болен?
Он посмотрел на мальчика на надувном матрасе. Спящая фигурка принесла неописуемое облегчение. Зрачки метнулись к окну, заметив что-то на долю секунды шевельнувшееся на стене.
— Что это?
— Снег, — тихо ответила Соня, уходя из дома. — Опять снег пошел.
— Куда ты?
— Посмотрю на машину. И сразу вернусь.
Провожая ее до прихожей, Скотт поймал себя на том, что проводит рукой по стене, по скругленным углам, которые не позволяют сказать, где находится выход. Оштукатуренные стены выпучились наружу, не имея ни границ, ни четких очертаний, безмолвно изображая живую ткань. Они, безусловно, сильнее округлились с тех пор, как он впервые вошел в Круглый дом.
И всех убил.
Глава 30
— Машина погребена, — сообщила Соня, вернувшись в дом. Волосы, плечи, обувь словно обсыпаны белым порошком. — На дороге наверняка еще хуже. — Она оглянулась на дверь столовой, где спал Генри. — Пожалуй, ночевать останусь.
— Отлично, — сказал Скотт без особого энтузиазма. Он только что вернулся с кухни, прихлебывая горячий чай с лимоном из кружки в трясущихся руках. Надеялся успокоить нервы, крепко ее стиснув, а вышло наоборот, кружка ходуном ходила, чай чуть не выплескивался на костяшки. — Наверху есть кровать. Я ею еще не пользовался.
— Может, где-нибудь внизу есть диван? Не особенно хочется спать на старой кровати. Кто знает, когда в последний раз белье меняли.
Рассмотрев несуществующие альтернативы, Соня заползла под расстегнутый спальный мешок рядом с Генри. Скотт выключил свет, оставив лампу в коридоре, вернулся на табурет к ноутбуку. Чувствовал, что Соня наблюдает за ним в голубоватом свете монитора.
— Скотт!
— Что?
— Позволь спросить: что происходит?
Он поднял глаза.
— В каком смысле?
— Что с тобой сегодня?
Он помолчал и тряхнул головой.
— Сам не знаю. Может, заболеваю. Лихорадка или еще что-нибудь. — Сказав это вслух, он почувствовал себя получше и вспомнил слова матери: «Притворяйся, пока не получится по-настоящему». — Ничего страшного.
— Потому что я думаю… вдруг ты перенапрягся, работая над книгой. Если тебе так тяжело, дело того не стоит.
— Ты же хотела, чтобы я ее дописал, — сказал Скотт. — Думал, обрадуешься.
— Я не радуюсь, видя тебя в таком состоянии.
— Со мной все в порядке, — заверил он. — Правда.
— Знаешь, я видела кадры, которые она тебе показывала.
Он старался ее разглядеть и не смог в темной комнате, даже в свете монитора.
— Там этот самый дом снят, да?
— Угу, — промычал Скотт, крепче сжав кружку.
— И он тоже здесь жил? Внучатный дядя Бутч?
— Не знаю.
— Скотт!
— А?
— Мне привиделось или углы…
Она не договорила, а он не ответил. Уставился в углы, вспоминая, как Соня однажды сказала, что они в снах не сходятся. Где-то часы тикают. Раньше тикали? Возможно, но вряд ли. Сосредоточился на тихих размеренных звуках, ровных, постоянных. Они должны подбадривать, но не подбадривают, напоминая терпеливый стук пальца в оконное стекло, повторяющийся снова и снова.
— Я кое-что видела, — сказала Соня другим, молодым голосом.
Скотт оглянулся:
— Что?
— В фильме, который ты смотрел у Колетты. Мужчина в черном… Очень глупо, только он точно смотрел на меня в окно с экрана.
— Смотрел?
Соня кивнула:
— Перед тем, как я убежала. Клянусь, прямо в глаза посмотрел. — Она сморгнула. — Я с ума сошла, да?
Скотт направился к надувному матрасу, лег с ее стороны. Она спиной прижалась к нему, чуть дрожа, еще холодные после недавнего выхода из дома волосы скользнули по его щеке. На другом краю Генри застонал во сне.
— Думаешь, с ним ничего не случится?
— В психическом смысле, ты хочешь сказать? По-моему, ничего.
Соня, видимо, не совсем удовлетворилась ответом, задержала дыхание, потом медленно выдохнула, как бы сдавшись.
— Он должен жить с тобой.
— Это не мне решать.
— Возможно, тебе.
— Что ты предлагаешь?
— Генри славный мальчик, — сказала она, — мозги у него хорошие. Но если надолго оставить его с Оуэном, он превратится в Оуэна. Тебе это известно не хуже, чем мне.
— Ну и что я должен сделать? — спросил Скотт. — Обратиться в социальную службу? Нанять адвоката? Выступить в суде против родного брата?
— Может, я знаю Оуэна лучше, чем ты. — Голос Сони шел откуда-то издалека. — Знаю, что Генри пробуждает в нем лучшие качества. Но ребенок заслуживает большего.
— Он не мой сын, — сказал Скотт. — Не мой, как бы мне этого ни хотелось.
— Да, — сказала она, и они долго лежали, не говоря ни слова. Ее дыхание стало глубже, ровнее, он решил, что она заснула, но Соня снова заговорила: — Знаешь, мы впервые по-настоящему проводим ночь вместе.
Скотт кивнул — хоть она его не видит, наверняка почувствует движение головы. Хорошо бы разглядеть ее лицо. Что-то в голосе, в интонациях и модуляциях напоминает о девочке, с которой он расстался. Почти не удивился бы, видя лежащую рядом с ним в темноте шестнадцатилетнюю Соню.
— Я еще не согрелась. — Она сонно перевернулась, вытянулась и уткнулась лицом ему в грудь.
Скотт поцеловал ее в лоб, она крепко прижалась к нему, задрожала и оттолкнула:
— Не хочу тебя разочаровывать. Я ни к чему такому пока не готова.
— Я тоже. Даже не думал.
— Врешь.
— Серьезно. Вдобавок, если ты не заметила, с нами в постели ребенок.