– Ой, так пирожки же есть! – кинулась к плите Женя. – Тепленькие, с капустой! Сейчас я тебе чай сделаю!
– Пирожки? Откуда у нас пирожки? Только не говори, что сама испекла, ни за что не поверю!
– И правильно. Не верь, конечно. Это тетя Люся принесла, она час назад приходила.
– Да? – удивилась Лина. – А чего ей надо было?
– Не знаю. Тебя хотела увидеть. Еще она сказала, чтобы ты обязательно к ней сегодня зашла.
– Так поздно уже!
– Ага, она так и сказала. Если, говорит, мать поздно придет и начнет кочевряжиться, ты ей скажи, что спать не лягу, пока она не придет. Ну ты же свою приятельницу знаешь, мам!
– Да, знаю. Что ж, придется идти… Ой, а пирожки какие вкусные! Все-таки умеет Люська готовить, не то что мы с тобой!
– Так ей положено, она дама замужняя, – широко улыбнулась Женя. – Вот мы замуж пристроимся и тоже научимся, делов-то!
– М-м-м… – с удовольствием запихивая в рот второй пирожок, промычала в ответ Лина, то ли соглашаясь, то ли насмешничая. Прожевав, подскочила с места: – Я тогда чай не буду, Жень! У Люси попью…
Дружба с Люсей, соседкой с верхнего этажа, образовалась лет пять назад, и по совершенно скандальному поводу – Люся ее затопила. Причем капитально так затопила, горячей водой по только что поклеенным обоям. И одного дня свеженькая красота не простояла, вся скукожилась от бурых потоков. Лина готова была убить рыжую толстую размазню, открывшую ей дверь и бубнящую что-то извинительно невразумительное! Так ей в лицо пискляво и выпалила – приходите, мол, завтра с утра с новыми обоями и сами их клейте, и чтобы ни часом, ни днем позже! И тут же ушла, развернувшись, и только дома дала волю злым слезам. Ни на какое утро с новыми обоями не рассчитывая, конечно же. А зря.
Утром чуть свет раздался звонок в дверь. Толстая «размазня» по-хозяйски шагнула в прихожую и, отодвинув Лину, до конца не проснувшуюся, деловито приступила к осмотру сотворенного безобразия. Так деловито, будто и не сама она его сотворила. Стояла, уперев руки в бока, языком цокала, головой качала. Потом развернулась к ней резко:
– Ну? И чего стоишь? Умывайся-одевайся, работать будем! Я мужика своего в магазин за обоями снарядила, вот, пришла посмотреть, сколько рулонов брать надо. Я думаю, шести хватит. Надо светленькие взять, тут светленькие больше подойдут. А те, которые ты поклеила, больше на крематорий похожи. Ну что это за цвет, прости меня господи?
– Нормальный цвет, терракотовый… Это сейчас очень модно… – растерянно пролепетала Лина, сжимая на груди ворот пижамы.
– Ну вот и хорошо, вот и договорились. Покупаем светленькие, от них радости больше. Сейчас мой Коля в магазин сгоняет и приступим, помолясь. К обеду, я думаю, управимся. Тебя как звать-то, психованная?
– Лина…
– А я, стало быть, Люся. Будем знакомы, значит. Одна живешь, без мужика?
– Одна…
– Оно и видно, раз дерьмового цвета обои на стены ляпаешь. Это ж надо, придумала! Ну ничего, это мы сейчас поправим…
Странно, но Лину почему-то вовсе не разозлила Люсина бесцеремонность. Наоборот, смешно было. И очень легко. Выплывала из этой бесцеремонности такая обескураживающая доброжелательность, что хотелось натянуть ее на себя, как теплую одежду в холод. И потом, относительно «дерьмового» цвета обоев Люся оказалась права. Когда общими трудами поклеили «светленькие», комната будто ожила, разнежилась в лучах солнечного света. Потом сидели на кухне, обедали, слегка выпивали за знакомство. Не знали еще, что оно в приятельство перейдет. Легкое, непритязательное, ни к чему не обязывающее. То самое, в котором душа отдыхает, долгами и претензиями не напрягаясь. Видимо, переизбыток Люсиной горячей доброжелательности очень уж удачно и безоговорочно поместился в Линину хоть и горделивую, но порой до ужаса перепуганную незащищенность. (Чего уж греха таить – была, была в ней эта незащищенность, куда ж от нее денешься в одинокой женской жизни?) Такая вот гармония у них получилась, можно сказать, взаимовыгодная.
… – Привет, Линк… – открыв дверь, бодро приветствовала ее Люся. – Молодец, что пришла. А чего щеки бледные? Опять твоя старуха всю тебя отхлобыстила? Зря ты на это дело подписалась, Линка, ой, зря… Пойдем, я тебе хоть шиповника заварю…
Изобразив на лице нарочитую детскую самой к себе жалость, Лина ткнулась лбом в круглое Люсино плечо, покрутила головой так же по-детски капризулисто, даже похныкала немного – м-м, м-м… Нет, все-таки это хорошо – вкусить иногда с устатку хоть каплю искренней к себе жалости-доброжелательности. Вроде и никчемная штука, а хорошо.
– Есть хочешь?
– Нет, Люсь. Я пирожков твоих поела.
– А котлетку? – не отстала Люся. – Как ты любишь, с поджаристой корочкой?
– Ладно, давай, – сдалась Лина.
– Ага, ага… Садись, я сейчас подогрею…
– Ой, а это что? Вы новый холодильник купили, да?
– А ты разве еще не видела? – с любовью провела Люся по боку гордого белого красавца. – Третьего дня привезли… Дорогой, зараза, опять пришлось в кредит оформлять… Так все и бьемся, и бьемся с Колей, никак из этих кредитов не можем выползти…
Они обе вздохнули, одинаково покачав головами. Помолчали, объединенные тяжестью материальной жизни.
Все в этом доме, сколько помнила Лина, приобреталось именно так – из последних сил. Евроремонт, новая мебель, плита, стиральная машина, теперь вот, пожалте, и холодильник. Все самое дорогое, самое лучшее. На всем стояла печать головной боли просроченных платежей по кредитам и временно «забытых» долгов по друзьям и знакомым. Наверное, потому и выглядело все это, с напряжением приобретенное, по-особенному? Вещи как будто выпячивались из общего строя вперед, кичливые, гордые от своей высокой цены и презрения к местной панельной малогабаритности.
– Зато смотри, какая у него морозилка большая! – с гордым придыханием распахнула дверь холодильника Люся. – Сюда целого поросенка вместить можно!
– Ага… Хорошая морозилка… – грустно кивнула Лина, наблюдая, как Люся трепетно разглядывает полупустое нутро холодильной камеры, как бережно закрывает дверцу обратно.
– Конечно, выплаты по кредиту опять офигенные получились, но что делать, Лин, если хочется? Прямо страсть как…
– Люсь… Ты чего меня позвала-то? – спросила Лина. – Холодильником, что ль, похвастаться? Еще и котлеткой поманила…
– Ой, и правда, чего это я? – по-слоновьи протопала к плите Люся, схватилась за сковородку. – Сейчас, сейчас, погоди, будут тебе и котлеты, и какао с чаем… Вообще-то у меня к тебе дело, Лин…
– Дело? Какое?
– Шубу у меня купи, а? Норковую?
– Шубу? С ума сошла, что ли? Она ж мне на три размера велика!
– Ну и что? Перекроишь и за милую душу носить станешь. Я ж почти задаром ее отдаю!
– А чего тебе вдруг приспичило?
– Ой, и не говори. Правильно ты говоришь – приспичило. Телевизор новый хочу купить. Большую «плазму». Страсть как хочу, прямо зудит во мне все! Зудит-то зудит, а денег совсем нет!
– Люсь, уймись… На кой хрен тебе эта «плазма» сдалась? У тебя же нормальный телевизор в гостиной стоит!
– Ну да, нормальный… Только он, понимаешь… В новый ремонт не вписывается. В глаза бросается, как заплата на новых портках. А так хочется, чтобы все кругом одно к одному было. Богато, одним словом…
– Богато? – переспросила Лина, стараясь нарочито «хэкнуть» на букве «г».
Получилось довольно выразительно – буква «г» вышла объемная и по-хохляцки вкусная, как сало с чесноком. По крайней мере, самой понравилось – смешно было. Однако Люся, похоже, никакой смешной нарочитости в ее стараниях вовсе не заметила.
– Ну да, богато… А чего ты улыбаешься? Да, чтобы достойно было, как у людей! Что мы, хуже других?
– Да каких других, Люсь? По-моему, у вас и так все отлично!
– Да ладно, понимала бы чего… Скажи лучше – будешь покупать шубу или нет? Купи, а? Всего за двадцатку отдам!
– А сама зимой в чем ходить будешь?
– Так до зимы далеко еще!
– А мне, значит, близко?
– Так. Понятно. Не будешь брать, значит, – обиделась Люся. – Ну и фиг с тобой.
– Так у меня все равно денег нет, Люсь… – промычала Лина, с удовольствием вдыхая сочный мясной пар из подсунутой Люсей тарелки, – о боже, как вкусно пахнет… Чего ты в котлеты кладешь такое, что скулы от аппетита сводит?
– Да ничего особенного. Розмарин, петрушку… А чего денег-то нет, если на двух работах вкалываешь?
– Так у меня свадьба на носу, Люсь. Женька вроде замуж собралась.
– Иди ты! – ахнула Люся. – Это за кого же? За того крепенького боровичка, которого я давеча во дворе с ней видела?
– Ага. Наверное.
– Молодец Женек! Одобрям! – радостно воскликнула Люся. – С этим делом запаздывать нельзя, надо мужика вовремя брать, пока влюбленный да тепленький. А он из каких, Лин? Из богатых или так себе?
– Ну ты и спросила, Люсь… А что, других критериев жениховства у тебя нету?
– А какие они нынче еще могут быть, критерии-то? – удивилась Люся. – Или бедный, или богатый, других и не бывает.
– Ну уж…
– Да ладно, не умничай! Ты же знаешь, я всякого словесного украшательства не люблю, всегда говорю как есть. Чего мы меж собою-то будем жеманиться? Родители у него из каких, у женишка вашего?
– Хм… То есть как это – из каких?
– Ну, кто они? Пролетарии, торгаши, чиновники?
– Скорее всего, последние. Денис говорил, у него отец в палате недвижимости работает.
– Ого! Это уже хорошо. Я тебе всегда говорила, что твоя Женька не промахнется. А где они после свадьбы жить собираются? Я надеюсь, с его родителями?
– Не знаю. Вообще-то они самостоятельно хотят…
– Это что, квартиру снимать, что ли? Знаешь, в какую копеечку вам всем эта самостоятельность выльется?
– Знаю, Люсь. Хотя… Есть тут один вариант… Нет, он, конечно, с Женькиным замужеством никак не связанный… То есть он как бы сам по себе…
– Что за вариант?
– Ой, ладно, Люсь, отстань! – попыталась отмахнуться Лина.
– Нет уж, говори, раз начала! Терпеть не могу, когда вот так пролепечут, а потом ручонками машут – ах, оставьте! Хотя погоди… Ой, кажется, я и сама доперла! Неужели мужичонка на твоем горизонте высветился? Да? Я права, Лин?