– На тебе лица нет, – говорит Белла, заправляя кофемашину. – Все в порядке?
Закладываю прядь волос за ухо.
– Просто плохо спала.
– Опять кошмары?
На Белле легкая белая блуза, как мне кажется, из шелка, и она идеально подчеркивает ее хрупкие плечи и округлую грудь. Блуза заправлена в строгую юбку-карандаш. Объемные локоны, собранные в небрежную прическу, придают ее деловому образу кокетства.
– И да, и нет.
Я морщусь от воспоминаний о прошлой ночи, которые, словно ежовые рукавицы, резью вонзаются в разум.
– Я очень надеюсь, что это скоро закончится, – со скорбью в голосе произносит подруга.
Нас прерывает шипение кофеварки. Белла умело наливает в кружку горячий кофе и, не оборачиваясь, спрашивает:
– С сахаром или без?
– С сахаром, – тихо отвечаю, подперев подбородок рукой. – Две ложки.
Белла исполняет мое желание, и через мгновение передо мной оказывается полная чашка горячего напитка, издающая приятный пряный аромат.
– Спасибо.
Белла опирается руками на столешницу и пристально смотрит на меня.
– Точно все в порядке?
Стараюсь перевести дух, ища в призрачной пленке кофе ответ на ее вопрос. Но понимаю, что не найду его, как бы ни старалась. Поэтому спокойно поднимаю глаза на подругу.
– Да, все в порядке.
Мой голос слегка дрожит. Но, на удивление, Белла удовлетворена моим ответом. Она отводит взгляд в сторону и произносит:
– Мне не хочется тебя тревожить, но у меня нет выбора…
– Все хорошо, – отвечаю ей, делая глоток кофе.
Горячий напиток слегка обжигает кончик языка, и это заставляет меня поморщиться от тупой боли. Но мгновение-другое – и она улетучивается, как только кофе стекает по горлу.
– Ты никогда не сидела с детьми, – с горечью подмечает подруга, глядя куда-то в сторону. – И быть может, это была слишком глупая идея…
– Перестань, – обрываю ее, не дав закончить.
Белла переводит на меня свои серые глаза, наполненные не то грустью, не то ехидством. Я продолжаю делать вид, что все хорошо, хотя на душе скребут кошки.
– Я хотя бы выбралась из четырех стен.
– Все равно, как-то неловко…
Делаю еще один глоток, пытаясь собрать мысли воедино. Я впервые слышу в голосе Беллы тревогу.
– Мне в любом случае стоит развеяться. К тому же, если честно… – В этот момент я понимаю, что стоит собрать всю свою смелость в кулак. – Стены, в которых я провожу сутки напролет, кажутся мне клеткой.
Белла мягко улыбается, словно понимает меня. «Ни черта ты не понимаешь, подруга», – ударяется о мой разум колючая мысль, которая тут же рассыпается на мелкие осколки и растворяется в потоке других мыслей.
Наш разговор прерывают вопли детей, которые с грохотом спускаются по лестнице.
– Мама! Мама! – громко вопят они своими детскими голосами.
Это два мальчика, и они близнецы. Одного роста, одного телосложения. Один одет в синий спортивный костюм, второй – в зеленый. Они направляются к нам, огибая пару раз диван и издавая звуки летящего самолета, фигуру которого, собранную из лего, держат в руках. Черные густые волосы, как меховая шапка, едва заметно ерошит дуновение ветерка, который они сами же создают. Наконец они подлетают к Белле, показывая самолет.
– Мама!
– Мама!
– Сначала поздоровайтесь с тетей Мией!
Ребята на мгновение замолкают, поднимая на меня большие карие глаза.
– Здравствуйте, тетя Мия! – в унисон говорят они, а затем вновь переводят свое внимание на Беллу. – Смотри, какой са-мо-лет мы сделали!
Внимательно рассматриваю малышей, которых невозможно отличить друг от друга. Они с каким-то необъяснимым воодушевлением стараются обратить на себя внимание Беллы, которая кидает на них взгляд лишь украдкой.
– Ма-а-ам! – кричит ребенок в зеленом костюме.
Я не решаюсь назвать его одним из имен, боясь, что перепутаю их. Вместо этого просто говорю:
– У тебя славные сыновья.
– Ага, – с безразличием кивает Белла, глядя на их поделку. – И чересчур уж энергичные.
– Все мы в детстве такими были.
Дети продолжают играть с только что сделанным самолетиком. Белла не выказывает никаких эмоций, будто ей безразлично маленькое достижение сыновей.
– Как ты их различаешь? – спрашиваю я и понимаю, насколько глупо звучит этот вопрос.
– Сама не знаю, – выдыхает Белла.
Я чувствую, как она устала. Не физически, а эмоционально.
Поджимаю губы и вновь перевожу взгляд на близнецов. Те радостно убегают от нас и начинают носиться вокруг дивана.
– В зеленом костюме – Якоб, – тихо произносит Белла. – В синем – Леонард.
– Я почему-то думала наоборот.
Я перевожу взгляд на Беллу, и мы с ней встречаемся глазами. Она едва заметно вздыхает и произносит:
– Может, и наоборот…
Наш разговор прерывает звонок в дверь. Белла сразу же вскакивает, выпрямляет спину, поправляет юбку и строгим тоном произносит:
– Дети! Подойдите ко мне!
Мальчики в мгновение ока слушаются маму, останавливаются, склоняют головы и шагают к ней.
– Слушайтесь тетю Мию, – указывает она на меня, и мне приходится выдавить слабую улыбку. – И помните, что я вам говорила!
– Не бегать по лестнице, не играть с острыми предметами, не засовывать в духовку игрушки…
– Молодцы.
Белла склоняется к ним и легонько целует каждого в лоб. Я допиваю свою кружку кофе и отставляю ее в сторону. Белла уходит, и я вместе с детьми следую за ней.
– Если что, звони мне, ладно?
Насколько же Белла равнодушна к тому, что с ее детьми будет сидеть посторонний человек…
– Хорошо, – спокойно отвечаю я.
Обращаю внимание на то, что дети боятся подойти вплотную к Белле. Как будто им запрещено жаться к матери. «Это очень странно», – думаю я, но мои мысли перебивает голос Беллы:
– Если появится что-нибудь срочное, тоже звони. Меня не будет ровно два часа, поэтому…
– Все будет в порядке.
Произношу это и понимаю, что ее беспокойство наиграно. Откуда-то в голове всплывает фраза: глаза – зеркало души. В этот миг я вспоминаю, что это слова того мужчины, похожего на Джека, – Майкла. Они с треском вырываются наружу, как бешеный зверь, стараясь мне на что-то указать. Вот только на что, я еще не поняла.
Белла берет дамскую сумку и около дверей мы с ней крепко обнимаемся. Она машет своим детям, которые стоят неподалеку от меня, открывает дверь и выходит на улицу.
Перед домом стоит темная машина – по-видимому, такси. Белла медленно подходит к ней, открывает заднюю дверь и садится. Пару секунд спустя машина трогается с места, а я закрываю дверь.
Дети стоят по стойке «смирно», рассматривая свою поделку. Я никогда в жизни не нянчилась с детьми и не припомню, чтобы даже разговаривала с ними. Дети не обращают никакого внимания на мое присутствие, но мне нужно как-то развлекать их эти два часа. По крайней мере, пытаться. Я медленно сажусь на корточки и тихо прошу:
– Покажите мне свою поделку.
Мальчики переглядываются, словно не знают, что мне ответить. Но через секунду Лео радостно восклицает:
– Конечно!
– А в моей комнате еще больше поделок! – подхватывает второй близнец.
– И в моей!
Я выдаю слабую улыбку и впервые за долгое время чувствую некоторую легкость. Легкость во всем – в дыхании, восприятии, в физическом плане и в духовном. Ощущаю, как страхи и переживания уходят, и с легкостью их отпускаю.
Дети за руки ведут меня на второй этаж, издавая при этом веселые визги счастья. Коридор очень светлый, на полу расстелен белоснежный ковер. Дети тащат меня в комнату, и когда я вхожу в нее, моему взору открывается радужная детская комната. Она поделена пополам: одна часть – зеленая, другая – синяя. В каждой половине у стены стоит двухъярусная кровать. На первом ярусе расположены небольшой диван и стол.
Дети усаживают меня в центре комнаты и начинают показывать игрушки.
– Вот это динозавр, – сообщает Лео, протягивая мне поделку из лего.
– А у меня круче! – восклицает второй ребенок. – У меня машина!
Спустя несколько минут меня окружает огромный арсенал игрушек на любой вкус: машины, самолеты, звери, непонятные штуковины и мелкие детали, которые мальчики решили вывалить на меня. «Вот не зря говорят, что дети – цветы жизни, – размышляю я, играя с детьми. – Им удалось буквально за несколько минут унять во мне тревожность, раскрыть глаза на многие вещи и почувствовать себя свободной. Свободной от кошмаров, переживаний, оков и прошлой жизни», – посещают меня теплые приятные мысли, которые греют душу.
– А хочешь, я покажу тебе свои рисунки?
– Давай, – говорю я.
Якоб поднимается и подходит к шкафу. Он умело открывает большие дверцы и ставит небольшую табуретку.
– Тебе помочь?
– Я сам, – говорит он, а его братец улыбается мне.
Я слежу за тем, чтобы ребенок не упал, иначе Белла сдерет с меня три шкуры. Однако Якоб держится молодцом и аккуратно достает из-под небольшой коробки свои рисунки и начинает спускаться с лестницы. И тут коробка падает на пол. Я охаю и подбегаю к Якобу, чтобы убедиться, что коробка его не задела. Хоть она и небольшая – не больше обычной книги, – все равно может ушибить ребенка.
– Ой! – восклицает Якоб, оглядываясь назад.
Лео тем временем совершенно не интересует то, что приключилось с его братом. Я же, подойдя к Якобу, спокойно произношу:
– Ничего страшного, я помогу.
– Хорошо! – отвечает ребенок и уносит свои рисунки в круг, где мы сидим.
Я наклоняюсь, чтобы собрать разлетевшиеся вещи – марки, бумажки, письма. И… Мое сердце начинает биться сильнее. Еще совершенно не остывшее от эйфории облегчения сердце вновь наполняется темной тягучей болью, которая отдается в висках. Я поднимаю с пола фотографию Лео и Якоба, сделанную, наверное, год назад, а быть может, и раньше. Их держит на коленях мужчина, который… «Нет, я не могу в это поверить…» Перед глазами возникает пелена, через которую сложно разобрать, что я вижу. Моргаю несколько раз, но не верю своим глазам. Мужчина, который держит этих детей – вылитая копия Джека. Если приглядеться, можно понять, что это не он. «По крайней мере, я хочу в это верить», – думаю я, всматриваясь в снимок.