– Воды хоть принесите, дебилы.
Но они не шевелятся. И ничего не говорят. Просто стоят, как восковые фигуры.
– Долбоебы, – бубню себе под нос.
Откинувшись на спинку стула, утираю кровь, которая стекает по подбородку и застревает в бороде. Пульс бьет по вискам, как по барабанам.
Оглядываю исподлобья юнцов. Они стоят у двери в темно-черной форме и как будто не смотрят на меня. Молодые, горячие, быть может, уже женаты. Но им еще предстоит научиться не показывать страх, ибо каждую десятую секунду они переминаются с ноги на ногу.
Мои размышления прерывает звук открывающейся двери, которая пикает, давая понять, что в комнату допроса заходит сотрудник, у кого есть к ней электронный доступ. На пороге появляется мужчина лет пятидесяти, с пузом, на котором едва застегиваются пуговицы. Пиджак изрядно поношен, это заметно по катышкам между руками и на талии. Он демонстративно заходит, закрывает дверь, вальяжно подходит ко мне и кидает на стол какую-то папку. Края бумаг вляпываются в капли моей крови, но следователь и бровью не ведет.
– Итак.
По его глупому тону я понимаю, что он выебывается.
– Знаменитый Майкл Ким пойман с поличным!
«Ну точно. Я так и знал. Выебывается, мразота», – делаю я вывод, молча глядя на него скучающим взглядом, зная, что все это – лишь спектакль для отвода глаз от реальной проблемы.
– Вы в курсе, сколько дают за хранение наркотиков?
Продолжаю молчать.
– Немой?
«Как же, сука, хочется съязвить-то, а!» Мое молчание выбешивает следователя до такой степени, что он краснеет, как помидор.
– Ну, вам же хуже, – начинает давить мужчина, поправляя свой костюм.
Его лицо кажется мне знакомым. Я пытаюсь вспомнить его, но из-за давящей боли в висках ничего дельного на ум не приходит.
Следователь раскрывает папку и начинает показывать мне фотографии, на которых якобы изображен я.
– Вот взгляните! – фырчит он, складывая руки на груди.
Я вижу по его книжной улыбке, что он блефует. Лениво смотрю на разложенные снимки, на которых сильно похожий на меня мужчина в темном костюме принимает товар на заброшенной стоянке. Два амбала, стоящие позади него, – никак те самые мужики, которые приперлись ко мне в номер.
Снимков всего пять. Четвертый приковывает мое внимание. На нем мужчина снял очки и смотрит прямо в камеру. «Бен решил меня подставить. Вот мразь!»
Подняв взгляд, я начинаю буравить глазами следователя. Тот демонстративно проводит языком по зубам с сомкнутыми губами и через три секунды отводит взгляд, чтобы, по-видимому, перевести дух.
– Никого не напоминает?
Я молчу. Зная о том, что Шон меня вызволит отсюда, я совершенно не волнуюсь.
– Молчанием вы себе не поможете, мистер Ким.
– У меня есть право на адвоката. Я буду говорить только в его присутствии.
– А я думал, что вы всемогущи, – старается задеть меня следователь, стуча жирными пальцами по столу.
В комнате воцаряется тишина, лишь едва различимые переминания охраны с ноги на ногу дают понять, что время вокруг нас не остановилось.
Следователь откидывается на спинку стула. Морщины на его лице придают ему усталый вид. Впалые серые глаза, нос картошкой, тонкие губы. Короткая стрижка с проседью и волевой подбородок, под которым скрываются два холма жира.
– Майкл, вы ведь высокоуважаемый человек. Неужели у вас нет пешек, которым можно поручить выполнение такой грязной работы?
Я ехидно ему улыбаюсь.
И тут в комнату допроса заходит Шон.
Я хорошо его поднатаскал в свое время. У него нет юридического образования, но мне нужна подстраховка. Я уверен, что Шону удастся все сделать, как нужно.
– Добрый день. Я Шон Гирбер, адвокат Майкла Кима. С этой минуты все разговоры будут вестись только в моем присутствии. – Шон уверенно подходит к следователю и, наклонившись к нему, спрашивает: – Вам же было приказано ожидать меня, почему вы превысили полномочия?
– Это мой участок…
– Да-да, – перебивает его Шон и берет в руки снимки. – И правила, конечно же, тоже ваши?
– Ну да…
– И закон писан только вам, да?
Следователь молчит. Шон кидает на меня косой взгляд, и я сразу вспоминаю, кто сидит передо мной. «Этот человек ошивался в участке Кипера еще до того, как Бена упекли за решетку. Я его несколько раз видел в казино, а потом он исчез», – размышляю я, стараясь заглушить ноющую в плече боль.
– Шериф Прум, я, конечно, понимаю, что вы тут главный, – паясничает Шон, – но моему клиенту, прежде всего, не оказали медицинскую помощь.
Прум хочет что-то возразить, но Шон ему не позволяет. «Спина прямая, руки в карманах… Он чертовски отлично смотрелся бы на судебных разбирательствах», – подмечаю я, сглатывая тягучий сухой ком в горле.
– А еще я вижу, что вы добавили моему клиенту новых побоев, не разобравшись предварительно в ситуации.
– Я…
Шон продолжает, начиная расхаживать из стороны в сторону:
– Законодательство вашего города подчиняется законодательству всего штата. Как я вижу, вы не только не соблюдаете закон, но и чисто по-человечески переходите все грани дозволенного.
– Да как вы…
– Смею, – заканчивает за него Шон. – И смею еще заметить, что вы взяли мистера Кима под стражу незаконно, без ордера. Согласно законодательству штата Орен-Лу, вы не имеете права брать под стражу человека без необходимых документов и согласия от главного офиса полиции Крейгена.
Шон замолкает, и в помещении воцаряется тишина. Шериф Прум шумно сглатывает и в сотый раз поправляет свой костюм. А я наслаждаюсь победой товарища, который с легкостью отфутболил этого пидораса. Мало того что я прекрасно знаю законы штата, в котором родился, так еще и Прум, как бы он ни упирался, подчиняется Киперу. Чувак явно не понимает, с кем связался. «Увы, мужик, в этот раз не подфартило», – мысленно говорю я ему и томно вздыхаю, ощущая, как болят мышцы во всем теле.
– На основании вышесказанного, – добавляет Шон, подходя к шерифу, – вы немедленно освободите мистера Кима и окажете ему медицинскую помощь. В противном случае…
Шон берет паузу и наклоняется к уху шерифа. Я замечаю в нем свои повадки, которые он перенял от меня за все время нашей совместной работы.
– …мне придется доложить о вашем поведении в головной офис. Думаю, Кипер вряд ли обрадуется, узнав, как низко пал его старый знакомый.
Я внимательно наблюдаю за Прумом и вижу, как меняется его лицо. Как улыбка сползает с его губ, а глаза округляются от осознания того, как он облажался. Он снова нервно сглатывает и на выдохе говорит:
– Ордер есть, – и вытаскивает его из кармана.
Меня удивляют его блеф и то, насколько хорошо он подготовлен. Мы с Шоном переглядываемся, но стараемся сохранять хладнокровие.
– У меня все официально, господа, – добавляет шериф, вставая из-за стола, и окидывает Шона высокомерным взглядом. – Мистер Ким обвиняется в приобретении особо крупной партии наркотиков. Соответствующие документы ожидают вас в администрации участка. – Шериф доходит до двери и, открыв ее нараспашку, изрекает: – На этом допрос окончен!
– Я все сделаю, – говорит Шон, опустив руку на мое плечо.
– Угу, – тихо мычу я себе под нос.
Перед глазами все плывет. Мне резко становится плохо, и я упираюсь лбом в холодный металлический стол. Голова идет кругом, а от нахлынувшей боли звенит в ушах. Чья-то теплая рука трогает меня за плечо. Сквозь белый шум, заполнивший все окружающее меня пространство, доносятся едва различимые мужские голоса. Я слышу свое имя, а потом проваливаюсь в темноту.
Белые огни. Вспышки камер. Неразборчивый гул. В стеклянной непроходимой глади я вижу образ Оливии. Она стоит ко мне спиной, одетая в багровое платье с соблазнительным глубоким вырезом на спине. Ее огненные волосы струятся по плечам кокетливыми кудряшками. Я делаю шаг, но врезаюсь в прозрачную стену. Оливия будто не слышит этого и лишь продолжает смотреть куда-то вдаль.
К ней приближается фигура. Медленным шагом мужчина подходит все ближе и ближе к нам. «Оливия!» – хочу я позвать ее, но не могу издать ни звука. Мне словно перерезали связки, я не слышу свой голос. Мужчина уже подошел практически вплотную. Остановившись в паре метров от Оливии, он распрямляет плечи и засовывает руки в карманы. Оливия поворачивается к нему, и я вновь бью кулаком по прозрачной стене. После третьего удара на ней появляется трещина.
Мужчина, подошедший к Ви, – это Бен. Я замечаю на его шее татуировку с небольшими шипами, как только он поворачивает голову. Моя Ви смотрит на Бена так, словно никогда в жизни его не встречала. «Оливия!» – вновь кричу я, тарабаня по преграде, которая уже готова вот-вот разрушиться.
Еще несколько ударов плечом в трещину, и стена разбивается с оглушительным звоном. Осколки хрустят под моими ногами, и… в какой-то момент меня словно затягивает в Бена. Как будто мы с ним становимся одним человеком. Тьма, исходящая от Бена, все сильнее сковывает мои руки и ноги и тем самым подталкивает меня к черному омуту хаоса. Я упираюсь и пытаюсь вновь позвать Оливию, но… на последней секунде сдаюсь. Мои мышцы слабеют, и я оказываюсь в шкуре Бена.
– Оливия… – наконец-то могу я выговорить ее имя.
Я тянусь обнять ее, но тело меня не слушается.
Девушка поднимает глаза, одаривает меня теплым ласковым взглядом, протягивает к моей щеке хрупкую руку, и… я понимаю, что это не Оливия!
Передо мной стоит моя покойная мать. На ней темное строгое платье, в котором я ее похоронил. Ее кожа серая, щеки впалые. Темные волосы собраны в высокий пучок. Щетиной упираюсь в ее нежную маленькую ладонь. Мать делает шаг ко мне и говорит:
– Ты должен найти в себе силы идти дальше.
– Мама…
Мама быстрым движением приставляет указательный палец к моим губам, требуя, чтобы я замолчал. Она водит своими карими глазами по моему лицу, оглядывая каждый сантиметр, каждый дюйм кожи. Она не постарела ни на день. Все такая же молодая женщина, только бледнее. Такие же большие карие глаза, тонкие губы и чуть вздернутый носик. Мне даже кажется, что я слышу аромат ее духов. Я до скрежета под ребрами соскучился по ее голосу и мимике, по ее теплым объятиям по вечерам и вкусному пирогу с рыбой, который она готовила нам с Беном по четвергам и субботам. По ее мудрым советам, которые получал от нее, когда оказывался в тупике. По ее нежной