— Собор — хорошее дело, — кивнул бы Давид. — Но я говорю о другом.
И вот тут Хармон догадался, что имел в виду призрак друга. Чуть даже не ахнул от догадки. Конечно! Ведь ему давно известно наилучшее вложение для сорока тысяч золотых! Изо всех вариантов, на какие можно употребить эту гору золота, один вариант — несравненно лучше других. Один товар настолько превосходит все иные, что, по большому счету, лишь он один и стоит внимания. И этот товар… тьма! Ведь этот товар уже в руках торговца!
Все просто до дрожи, до озноба по спине. Ни дом, ни замок, ни корабли не стоят такой цены. На что не обменял бы Предмет Хармон Паула Роджер, он в любом случае остался бы в убытке. Сколь богатым он не стал бы, никогда больше ему не взять в руки творение богов!
Попросту не продавать Светлую Сферу — вот наилучшее, что можно с нею сделать!
Именно в день, когда Хармон пришел к этому потрясающему выводу, обоз достиг Лабелина.
Письмо — отличная штука. Вместо того, чтобы являться напропалую в жилище вельможи и проситься на прием, напиши письмо. Это сразу покажет и твою образованность, и известный уровень достатка, и уважение к хозяину: ты, мол, не лезешь поскорее со своим делом, а просишь назначить время, удобное доброму лорду. Куда больше шансов быть принятым.
Из гостиницы на околице Лабелина торговец Хармон Паула отправил письмо своему второму покупателю — барону Деррилу, и принялся ждать ответа.
По привычке Хармон посетил рыночную площадь. Он не планировал делать покупки: Лабелин — громадный город, полный богачей, и цены здесь непомерно завышены. Однако поглазеть было интересно. Рельсовая дорога связывала этот город с Землями Короны, Альмерой, Надеждой и Литлендом; разнообразные товары текли сюда рекой.
Полли попросилась поглядеть на рельсовую станцию: оказалось, она никогда в жизни не видала поездов. Хармон взял ее и Джоакина на прогулку, верхом они проехались вдоль рельсов. Когда подъезжали к станции, мимо, сотрясая землю, издавая могучий утробный рев, промчался поезд. Он блистал золоченными вензелями, сверкал стеклами, пестрел резными украшениями; на носу тягача возвышалась бронзовая фигура орла с распростертыми крыльями. И действительно, поезд чем-то напоминал эту птицу: не столь изящный, но столь же стремительный, хищный и гордый. Полли захлопала в ладоши от восхищения и умоляла остаться на станции, пока не пройдет еще один состав. Они выпили по кружке эля на открытой площадке таверны, с которой были видны пути. Еще один поезд ожидал отправления, его морда была украшена зеркальным солнцем — видимо, он собирался двинуться в Надежду. Шестьсот миль до Сердца Света — полтора месяца пути в телегах. Хармон знал, что поезд покроет это расстояние за пять дней. В отличие от Полли, он не раз уже видал искровые составы, но так и не смог до конца уложить в голове понимание: каким образом движутся эти бронзовые чудища? Какая чертова сила заставляет их нестись так быстро, да еще тащить огромные грузы? Сотни коней понадобилось бы запрячь, чтобы только сдвинуть с места эту тяжесть!..
Полли дождалась своего: состав предупреждающе взревел и тронулся с места. Набирая ход, он прошествовал мимо таверны, представив восхищенным взглядам свои гигантские колеса, расписные бока вагонов, резные орнаменты, скульптуры на крышах. Чумазые детишки бежали вдоль рельс, соревнуясь с поездом в скорости, несколько пассажиров улыбались им с балконов. Полли помахала рукой уходящему составу и пришла в полный восторг, когда какой-то молодой щеголь, стоящий на крыше вагона, махнул ей в ответ.
— Чудесное место! Я ничего не видела красивее и удивительнее! Правда?
— Ну… — Джоакин старался выглядеть всезнающим путешественником, но не смог скрыть, что и его потрясло зрелище.
Хармон подумал: а что, если поселиться здесь, в Лабелине? Причем поближе к станции, чтобы из окна видеть составы и слышать их рев. В таком месте хороший дом обойдется никак не в три сотни, а, вероятно, перевалит за тысячу эфесов. Прежде он счел бы такую переплату сумасшествием. Но за последние недели Хармон поднаторел в мечтаниях, привык к приятному ощущению того, сколь многое ему по плечу. Отчаянную дороговизну Лабелина он воспринял теперь как своего рода вызов: что же, думаете, не по карману такое жилье Хармону Пауле? Ошибаетесь!
Дом возле станции, если вдуматься поглубже, дает большие деловые преимущества: разместишь внизу лавку или тот же винный погребок — и не будешь знать отбоя от покупателей. Причем в ценах можно не стесняться: кто способен позволить себе билет на поезд, тот не будет считать медяки. Но по-настоящему подкупала Хармона не выгода, а сама близость к рельсам. В искровой силе и движимых ею поездах было нечто чудесное, потустороннее. Конечно, состав — не Священный Предмет, он создан руками людей, а не богов. Однако некий отзвук, тихий отголосок божественной силы ощущается в нем. Если Хармон поселится у станции, сможет видеть поезда, несколько раз купить билет и проехаться по рельсам… тогда ему будет не так тоскливо расставаться со Светлой Сферой.
— Ты бы хотела когда-нибудь попутешествовать поездом? — спросил он у Полли.
Вместо ответа девушка прижала ладони к груди и округлила губы в беззвучном «ооо!»
— Вагоны — для неженок, — надменно фыркнул Джоакин, но Полли его не услышала.
Вечером, ужиная со свитой, Хармон завел разговор о будущем:
— Друзья мои, я вот понимаю, что мы не вечно будем странствовать. Рано или поздно, устает человек от скитаний, хочется какой-то другой жизни, да и денежек поднакопится в кошельке. Что думаете тогда делать?
Он не хотел, чтобы выглядело так, будто интересуется ответом одной лишь Полли, и адресовал вопрос всем своим спутникам.
Луиза с Вихрем сказали, что надеются купить участок земли да избу в каком-нибудь селе, и тут же поспорили о том, в какой земле лучше осесть: в Альмере или Южном Пути.
Снайп буркнул:
— Ну уж… придумаю что-то…
Ему хватило бы сбережений, чтобы тоже обзавестись земельным наделом, но не для того, чтобы откупиться от обвинения в дезертирстве.
Джоакин, ясное дело, надеялся купить боевого коня взамен своей лошаденки и поступить на службу к лорду.
Пришла очередь Полли, и она сказала:
— Сизый мор не продлится вечно. Скоро хворь оставит мой Ниар, и тогда я хочу вернуться в родной город. От мужа мне остался дом… Мы жили на втором этаже, а на первом держали мастерскую. Джон был резчиком по дереву — лучшим в Ниаре. У него имелись подмастерья, но иногда и я помогала в ремесле: рисовала карандашом эскизы, Джон повторял их резцом. У меня хорошо получалось!
— Девица — ремесленник? — удивился Снайп. — Странная жизнь у вас в Ниаре.
— И что же, — спросил Хармон, — ты думаешь вернуться и продолжить мужнино дело?
— Отчего нет? Мастерская теперь моя. Вернусь, найду подмастерьев, кто пережил хворь. А дадут боги — встречу хорошего мужчину…
Она тепло улыбнулась Джоакину при этих словах. Тот едва заметно скривился:
— Мужчина тебе, стало быть, требуется мастерового сословия?
— Не обязательно. Любому мужчине приятно будет иметь свой дом и хозяйство. Всякому мужчине нужно когда-нибудь осесть, остепениться, разделить кров с женщиной, которая любит его.
— Не всякому мужчине придется по душе сидеть на месте, — ответил Джоакин. — Работать… как ты говоришь?.. резцом — это для ремесленников. А воин живет в странствиях!
— А детей ты в странствиях растить будешь? — уточнил Хармон.
— Детей?.. — тупо переспросил охранник.
— Конечно! — проворковала Полли. — Когда есть дом и хозяйство, и средства к жизни, самое время обзавестись потомством! Надеюсь, боги будут милостивы и пошлют мне двух сыновей и двух дочек.
Тут она весьма многозначительно погладила себя по животику. Джоакин спал с лица. Впервые ему явилась мысль, что Полли, возможно, уже носит в себе его чадо. И мысль эта никак не пришлась парню по душе. Остаток ужина Джоакин провел в хмуром молчании. Когда Полли предложила ему прогуляться при луне, он ответил отказом:
— Мне это… надо дело сделать… кольчугу почистить.
— Конечно, — бросил Снайп, — надо и кольчугу почистить. Не все ж тебе кинжал полировать.
Джоакин удалился под общий гогот.
А Хармон попросил Полли спеть. Девушка была расстроена, принялась отнекиваться, но к просьбе хозяина присоединились остальные и общими усилиями уговорили. Полли начала с полушутливой-полугрустной «Ох, опасно быть красивой» — под стать своему настроению. Постепенно распаляясь, спела о Хромом Лучнике, а на веселой песенке «Как-то леди танцевала…» голос Полли уже звенел бойко и озорно. Люди за соседними столами слушали ее и прихлопывали в такт. Девушка раскуражилась, взяла кубок крепкого вина и затянула «Песнь о Терезе». Длиннющая, полная геройства и лирики, «Тереза» могла обернуться — в устах неумелого певца — инструментом изощренной пытки. Однако Полли наполнила ее жизнью, сдула прочь весь былинный пафос, вдохнула чувства — подлинные, близкие и понятные простому сердцу. Она будто бы сделалась душою героя песни: любила, как он, роняла слезы из его глаз, смеялась его устами. Хармон успел позабыть, как же славно она поет!
Когда песня смолкла, на время повисла тишина. Впечатленные слушатели перевели дух — и принялись наперебой льстить девушке и упрашивать спеть еще. Словно ниоткуда возник перед нею на столе кувшин прекрасного шиммерийского вина. Полли разрумянилась, глаза сверкали, искрились светлые локоны… Хармону вспомнилось мерцание Сферы, вертящейся среди свечных огоньков.
Повременю немного, — решил Хармон Паула Роджер, — и женюсь на ней. Если не понесла от молодчика, то непременно женюсь.
Хьюго Дорис Марта, барон Деррил, владел поместьем, приросшим к окраине непомерно огромного Лабелина. Барон происходил из рода Праматери Леоноры — всего лишь одиннадцатой по счету, а именье его было не столь уж велико — дюжина деревень и пара тысяч акров пахотной земли. Однако, благодаря покровительству герцога Лабелина, Хьюго Дорис Марта почитался человеком уважаемым и могущественным.