В последних словах мелькнул оттенок печали.
А вот Хармон никак не мог похвастаться самообладанием. Предстоящая встреча с тюремщиками заставляла его руки дрожать, а колени — подгибаться. Говорил он мало и сбивчиво, путался в словах, с трудом соображал. Он позабыл о том, что должен преобразиться перед встречей. Хорошо, Джоакин напомнил:
— Хозяин, в письме аббату значилось, что герцог добыл у вас сведения пытками. Надо бы вас привести в надлежащий вид.
— Я и так немногим лучше скелета… — буркнул Хармон.
— Этого мало. Таким вы были уже после темницы.
Джоакин настоял, чтобы торговец переоделся в самое старое рванье, какое было в багаже. Оглядел придирчиво, рванул за рукав и за ворот, добавив пару новых прорех. Потом, недолго думая, ударил Хармона кулаком в нос.
— Да ты совсем ошалел!.. — взревел торговец.
— Надо, чтобы поверили, — сообщил Джоакин и украсил глаз Хармона синяком, а затем и скулу.
Кровью, что текла из разбитых ноздрей, выпачкали рубаху и бороду торговца. На боку нарисовали устрашающих размеров кровоподтек, а чтобы он был виден, в надлежащем месте разорвали сорочку. Потом принялись за пальцы Хармона: обмотали кусочками ветоши, вымоченной в крови, подложив под нее вату. Создавалась видимость, будто ногти сорваны, а пальцы опухли.
— Все, все, достаточно! — взмолился Хармон.
— Пожалуй, что да… — неуверенно ответил Джоакин и пнул торговца в голень. — Это чтобы вы хромали. Так оно будет убедительней.
— Чтоб тебя трясучка взяла!..
Когда были готовы отправляться, Луиза и Полли пожелали мужчинам удачи. Луиза расцеловала мужа, Полли обняла Джоакина — тепло, но без особой страсти. Затем она подошла к Хармону, и тот едва не сделал глупость. Отвел девушку в сторону и сказал:
— Милая Полли, я вот хотел пару слов… — язык странным образом сплелся в узел. — Я о чем веду речь… Я очень рад, что ты с нами все это время. Ты нам как будто… луч света, вот.
— Благодарю за такие слова, хозяин. Мне тоже радостно с вами путешествовать, хотя дорога и вышла неспокойной.
Обращение «хозяин» почему-то покоробило его.
— Ты это… зови меня по имени, хорошо?
— Да, хозяин.
— И я еще вот что… — во рту пересохло. — Когда продадим товар, ты не хотела бы… прокатиться в столицу?.. понимаешь, поездом!
— Искровым поездом? В Фаунтерру?! — Полли всплеснула ладонями.
— Ну, да.
— Это великолепно! Конечно же, я не откажусь! Чудесная новость!
Она радостно обняла Хармона, и у того мигом потеплело на сердце, но тут Полли сказала:
— Хозяин, постойте, а как же товары, телеги, лошади? Разве можно погрузить телеги в поезд? Или мы товары повезем вагоном, а телеги останутся в Лабелине?
— Какие товары?.. — опешил Хармон. — Зачем?
— Ведь мы в столицу по торговым делам, верно? Или же мы там не будем продавать, а только покупать?
— Нет… — выдавил Хармон, — не по торговым…
— А по каким же?
— Ты меня чуточку не поняла… Я это… хотел сказать…
С полной ясностью он вдруг увидел себя глазами Полли. Тощий избитый мужлан в окровавленных лохмотьях. Сорок шестой его год весьма отчетливо проступает на изможденном лице. Глаза тревожные, мечущиеся; руки дрожат. Хармону даже не хватило чувства юмора, чтобы пошутить над собой. Он был жалок — на этом точка.
— Объясните, хозяин!
— Да нет, ничего… — он утер нос тыльной стороной ладони. — Вернусь, тогда поговорим.
Он отвел глаза и полез в седло. Оступился, соскользнул, едва удержался на ногах. Со второй попытки взобрался на спину лошади.
— Удачи вам, Хармон! — сказала Полли. — Возвращайтесь целым. Буду молиться за вас!
Торговцу мучительно захотелось сказать что-то теплое, нежное. Нечто о том, как Полли ему дорога, и как он хочет видеть ее снова и снова, и снова — каждый день и ночь. Промелькнули в уме давно забытые слова: «Я люблю тебя». Хармон испуганно отогнал их. Тронулся с места и выдавил лишь:
— До встречи, Полли.
Пока они ехали к развалинам крепости, Хармон пытался думать о векселе. Три тысячи шестьсот золотых. Я богач! Внешность — пустое, годы — чепуха. Я стану вельможей, куплю роскошный дом, найму слуг. Какая девушка сможет мне отказать?..
Но думалось почему-то иное. Виделась Полли, стонущая под крепким телом Джоакина; и Полли, поющая с пламенем в глазах, обращенных к молодому воину; и Полли, скачущая верхом, заливисто смеясь.
Еще виделся Молчаливый Джек.
В крепости они заняли позицию на втором этаже казарм, в тех самых капитанских покоях, где все еще маячил открытый Хармоном сундук. Джоакин расселся во главе стола, Снайп и Вихорь — по обе руки от него. Все трое были наряжены в гвардейские камзолы Лабелина и шлемы, опоясаны мечами. Хармон трясся на стуле в углу, поминунтно стирая кровь, что все еще сочилась на подбородок. Доксет с лошадьми расположился как раз под окнами покоев — на случай, если придется отступать спешным порядком. Чтобы в Доксете монахи не признали давешнего паломника-пьянчугу, ему сбрили бороденку и нахлобучили самый закрытый шлем из имевшихся в наличии. Из оружия у старого солдата имелся арбалет и копье.
К полудню монахи не появились. Ожидание становилось тревожным и тягостным. Снайп извлек кинжал и принялся ковырять столешницу. Вихорь то снимал шлем, то натягивал вновь. Поднимался со скамьи, прохаживался по кругу, глядел в окно.
— Не мельтеши, — веско бросал ему Джоакин.
Вихорь усаживался, но вскоре схватывался вновь. Останавливаясь против Джоакина, крестьянин спрашивал:
— Что думаешь, все обойдется?
— Легко! Все равно, что сапоги почистить.
Вихорь на время успокаивался, но, сделав круг-другой, опять спрашивал:
— Как думаешь, драки-то не будет?
— Пусть только попробуют. Я им живо кости пересчитаю!
Крестьянин снова бродил кругами и снова приставал с вопросом:
— А точно в бой не полезут, да?
— Они должны понимать, — авторитетно пробасил Джоакин, — что это не в их интересах. Если устроят бой, то им не сдобровать.
— Ты это наверное знаешь?..
Снайп поймал Вихря за рукав:
— Сядь и умолкни, а то пришибу.
Вихорь на какое-то время унялся.
Хармон-торговец не приставал ни к кому с разговорами. Не потому, что не хотелось, а для того, чтобы люди не слышали, как дрожит его голос.
Призвав на помощь всю рассудительность, Хармон пытался себя успокоить. Чего он боится? Что могут предпринять монахи? План с «письмом от герцога» был рассчитан идеально. Он отсекал монахам все возможные лазейки.
Просто не отдавать Предмет? Тогда воины Лабелина перероют монастырь, а затем сровняют его с землей. Уж в этом не приходится сомневаться, если хоть немного знаешь повадки великих лордов.
Связаться с герцогом и проверить, он ли послал рыцарей в монастырь? Попытаться убедить его в чем-то, уговорить на уступку? Но Лабелин вчера отбыл в столицу и находится сейчас в вагоне поезда. Связаться с ним нельзя никак.
Поговорить со шпионом, который, очевидно, есть у монахов в замке барона Деррила? Он подтвердит, что герцог, действительно, купил у Хармона фальшивку, сразу не распознав ее. Что делал герцог впоследствии — об этом шпион знать не должен.
Увезти Сферу прочь, спрятать в другом месте? Ну, что ж, если монахи готовы сохранить ее, но потерять обитель и доброе имя, сделаться жертвами постоянного преследования — лишь тогда они могут пойти на это.
И, наконец, самый дурацкий из вариантов: напасть на рыцарей герцога в развалинах крепости и перебить. Это принесет куда худшие последствия, чем простое бегство. За нападение на своих вассалов герцог расплатится кровью — даже с монахами.
По всем рассуждениям выходило, что бояться Хармону нечего. Если монахи поверили ночному представлению и письму, то нечего бояться. А они, по всей видимости, поверили — иначе Джоакин просто не вернулся бы с ночной вылазки! Так что — бояться нечего!
Но все же в мысли Хармона снова, снова вторгался Молчаливый Джек. Торговец начинал чувствовать спиной холодную каменную кладку; свет в комнате становился тусклее. Живот болезненно сводило. Надо было похоронить его! — пришло на ум торговцу. Не пожалеть времени, вынуть кости из камеры и закопать, нанять священника, чтобы молитву прочел. Так было бы правильно. Отчего же я не подумал раньше? Теперь Праматери вновь лишат меня помощи! В два счета я вновь окажусь рядом с бывшим своим сокамерником, которого так предательски позабыл!.. Нет, молю вас, нет! Святые матушки, простите и дайте немного времени! Клянусь вам, едва только опасность пройдет, непременно позабочусь о Джеке! Я ему устрою самые пышные похороны, в центральном соборе Лабелина закажу песнопения! Или даже еще лучше — найму людей, пускай доставят его в Первую Зиму, ведь там родная земля Джека! Обещаю, все сделаю как надо, больше не оступлюсь — только дайте мне…
— Эй, есть здесь кто?! — раздался снизу звучный голос.
— Поднимайтесь! — крикнул Джоакин.
По ступеням затопотали каблуки.
Людей оказалось семеро. На них были кожаные дублеты с железными бляшками, из вооружения трое имели мечи, остальные — булавы и кинжалы. У нескольких за плечами висели луки. Вот тебе и монахи! Цепные псы, а не святые отцы!
Впрочем, один из них точно принадлежал к монастырской братии: то был брат Людвиг, давешний тюремщик, что допрашивал Хармона и дал ему полфунта сухарей. При виде Людвига торговец сжался. Монах метнул в него недобрый взгляд и процедил:
— Нужно было тебя прирезать. Зря я сжалился.
Хармон вздрогнул. Вот тебе и начало беседы!
Джоакин рявкнул, привстав из-за стола:
— Кто такие?
— Максимиановские братья, — ответил Людвиг. — А вы, значит, сир Десмонд Илона Аланис.
Он не спрашивал, но утверждал — вероятно, ночью в монастыре уже видел «герцогских посланцев». Но в имени допустил ошибку — случайно ли?..
— Десмонд Иона! — жестко поправил Джоакин. — Где аббат?
— Его преподобие остался в монастыре.
— С чего вдруг?