Высокая темноволосая девица сидела на коленях Хэнка Моряка — Джемисова грея. Она и Хэнк оглядывались через плечо на крепкого деревенского парня, что стоял позади них. Лицо парня было пунцовым, он хватал девушку за руку.
— Ты пойдешь со мной, слышишь?!
— С чего бы? Я свободная женщина, делаю что хочу!
— Ты — моя невеста! — гневно воскликнул парень и повторил, обращаясь к Хэнку: — Эта девушка — моя невеста! Отпусти ее сейчас же.
— Ага, конечно, — Хэнк показал парню непристойный жест. — Она никуда не пойдет.
Эрвин напрягся, наблюдая за сценой. Сейчас деревенщине лучше было бы убраться восвояси, да потише. Но на беду эти люди слишком редко имели дело с герцогскими воинами… а может, и вовсе не имели. Парень был здоров и широк в плечах, он полагал, что и сила, и справедливость на его стороне.
— Последний раз говорю: идем со мной, — прорычал он и потянул девушку.
Хэнк отшвырнул его руку и процедил:
— Убирайся, пока цел, баран.
Парень расставил ноги и сжал кулаки, глаза налились кровью. Эрвин сказал ему:
— Эй, ты, слышишь! Уймись!
Парень не обратил внимания — его взгляд был прикован к Хэнку. А вот кайр Джемис — тот заметил беспокойство лорда. Покосился на Эрвина, криво ухмыльнулся, обернулся к спорщикам, которые до сего момента вовсе его не занимали.
Деревенский парень протянул ручищу и сгреб Хэнка за ворот. Тот на миг оторопел от подобной наглости, а кайр Джемис плавно привстал со скамьи.
— Джемис! Стой! — крикнул Эрвин.
Он опоздал. Тьма, до чего же быстро! Эрвин сотни раз видел кайров в деле — и все равно поражался этой недоступной глазу быстроте. Вот кайр Джемис только поднимался на ноги — а вот он уже стоит с опущенным мечом, и по клинку стекают капли, а рука парня зияет кровавым обрубком на месте локтя. Звон стали, вышедшей из ножен, со странным запозданием достиг слуха. Потом заорал калека.
Кайр Джемис вытер клинок о рубаху раненого и сунул в ножны. Деревенская девушка схватилась с места, рыдая. Яростно оттолкнула Джемиса, подскочила к бедолаге, схватила его, силясь удержать.
— Помогите! Помогите же!
Парень обмяк и рухнул, увлекая девушку за собой.
Эрвин встал.
— Фильден! Немедленно окажите помощь раненому. Теобарт! Поднимайте людей и выводите из поселка. Трапеза окончена. — Он пытался сохранить хладнокровие, но голос подрагивал от злости и досады. — Кайр Джемис! Ко мне.
Воин приблизился к Эрвину, неспешно обойдя стол. Остальные суетились, поднимаясь; сельчане грудились вокруг калеки, девушка рыдала. Джемис был совершенно спокоен, когда остановился лицом к лицу с Эрвином.
— К вашим услугам, милорд.
— Вы издеваетесь надо мною, кайр?!
— Никак нет, милорд.
— Я же приказал вам этого не делать!
— Неужели?.. — Джемис пожал плечами. — Какая досадная ошибка, милорд! А мне показалось, напротив, что вы недовольны дерзостью этого щенка и хотите, чтобы я его проучил.
Эрвин скрипнул зубами.
— Я лишил вас одного из греев. Вы проявили неповиновение. Я простил вам и думал, что с того момента мы в расчете. Но нет, вы продолжаете метать шпильки, поступаете мне на зло при любом удобном случае! Зачем вы это делаете? Чего добиваетесь?
Джемис изобразил удивление:
— Не понимаю, о чем вы, милорд.
— Да вот об этом! — Эрвин яростно махнул в сторону раненного.
— Всего лишь деревенский скот, — хмыкнул Джемис. — Я же не знал, что вы так расстроитесь.
Эрвин бессильно сжал кулаки. Всю злость, сколько бы ее ни было, необходимо скрыть, загнать вглубь. Чем больше эмоций видит Джемис на его лице, тем больше убеждается в его слабости — и тем меньше шансов добиться повиновения.
— Этот деревенский скот — подданный моего отца, — холодно произнес Эрвин. — Все, кого вы видите вокруг, — подданные моего отца, герцога Десмонда Ориджина. Вам ясно это?
— Да, милорд, не спорю.
— Вы повредили собственность моего отца.
— А вы — мою.
Эрвин сорвал с пояса кошель серебра и ткнул Джемису.
— Возьмите. И знайте: если вы еще раз вспомните тот случай на тропе, то горько пожалеете.
— Да, милорд.
— А теперь потрудитесь выплатить штраф за свой проступок.
Джемис взвесил кошель на ладони. Развязал, выгреб пригоршню агаток, сунул в карман. Пояснил:
— Сельское отребье стоит дешевле грея, милорд. Ведь вы не станете с этим спорить?
— Не стану.
Джемис протянул кошель с остатком денег Эрвину:
— Приношу извинения за то, что повредил подданного вашего отца, милорд.
— Не мне, — сказал Эрвин, — им.
И указал на раненого и его невесту, что сидела на земле, вздрагивая от рыданий. Джемис переменился в лице — впервые за время разговора хладнокровие покинуло его, губы искривились от обиды и злобы.
— Просить прощения — у них? У черни?!
— Вы меня слышали, кайр, — с улыбкой произнес лорд.
Мелкая, недостойная месть. В иное время Эрвин устыдился бы, что так радуется унижению Джемиса. Кайр стиснул зубы, вздохнул. Помедлил, колеблясь.
— Вы чего-то ждете, кайр?
Джемис не решился перечить. Двинулся вокруг стола, подошел к группе сельчан, те опасливо расступились. Девушка увидела его, заплаканное лицо исказилось от ненависти. Калека попытался сесть, опираясь на оставшуюся руку, упал, затравленно уставился на кайра. Джемис протянул вперед ладонь, бросил: «Приношу извинения», и перевернул развязанный кошель. Струйка серебра вытекла на землю.
Сельчане не притронулись к деньгам, пока Джемис был рядом. Но едва он ушел, калека сгреб в кулак несколько агаток, а девушка торопливо подобрала раскатившиеся монетки.
Вечером в лагере царила тоска. Воины хмуро переговаривались у своих костров, несколько голосов затянули песню, но вскоре умолкли. Разумеется, причиной тому было отнюдь не сочувствие к парню, лишившемуся руки, а значит, и средств к существованию. Воинов расстроило пиршество, что обещало стать веселой забавой, но так внезапно оборвалось. К чему лукавить: даже Эрвина больше задела дерзость кайра Джемиса, чем жестокость его поступка. В итоге Ориджину удалось приструнить кайра, однако на душе остался паскудный осадок. Эрвина преследовало чувство, будто он что-то сделал не так, совершил ошибку. А кроме того, все случившееся было унизительно: для него, для кайра Джемиса, для бедных сельчан.
Эрвин устроился в стороне от воинов, приказал Томми развести третий костер, потребовал горячего вина. Воинам не дозволялось употреблять спиртное в походе, кроме тех случаев, когда лорд разделит с ними чашу. Однако Эрвин не имел ни малейшего желания продлевать общую попойку. Он в уединении выпил вина, зажег масляную лампу и принялся за чтение.
Книга звалась: «Первая Лошадиная война. Детальное рассмотрение причин успехов Дариана Скверного с надлежащими выводами о политике» — редкое беспристрастное жизнеописание опаснейшего врага империи Полари за всю ее историю. В 16 веке от Сошествия Дариану удалось поднять западных лошадников на мятеж против Короны. Он стер с лица земли графство Мидлз, смял Литленд, покорил Альмеру и Надежду. Четверть столетия империя, сжавшаяся до размера трех герцогств, трепетала перед Дарианом Скверным и истекала кровью под его ударами. Впрочем, величайший подвиг Дариана, вызывавший глубокое восхищение Эрвина, был не воинским, а политическим. Мятежному аристократу удалось объединить под своими знаменами все пять строптивых западных народов и добиться от них беспрекословного повиновения! Ни до него, ни после, это не удавалось никому другому.
Эрвин наткнулся в книге на любопытную цитату — высказывание Дариана о природе власти. «Подлинная власть произрастает из любви и страха. Авторитет, щедрость, суровая дисциплина, полководческий опыт — все это даст вам лишь долю власти, но не всю ее полноту. Вселяйте в сердца бойцов любовь и страх — то и другое единовременно. Поражайте их величием души. Наказываете ли вы либо милуете, ведете ли сражение на поле брани или беседу за столом переговоров — делайте все с полным размахом. Будьте жестоки либо милосердны, щедры или кровожадны — но никогда не мелочны и обыденны. Подобно тому, как деяния богов недоступны разуму ученых, так талантливый полководец должен быть выше понимания его солдат — и они пойдут за ним в огонь и воду».
Строки подтолкнули Эрвина к осознанию. Сегодня в Споте он поступил не так, как поступил бы сильный человек. Его действия — порывистая злость, мелкая мстительность — были к лицу обидчивому ребенку, но не лорду. В чем-то он был прав, но это не имеет значения. Север уважает силу, а не справедливость. Эрвин нахмурился и отложил книгу. Проклятье, отчего же так сложно управлять людьми, которые по закону обязаны тебе подчиняться!
Захотелось поговорить с кем-нибудь не военного сословия. Таких людей в лагере было двое… нет, один. Филипп Лоуферт запропастился куда-то. Очевидно, он счел, что стоит выше воинской дисциплины, и остался в Споте с какими-нибудь девицами. А вот механик Луис Мария находился здесь: сидел поодаль на земле и в тусклом лунном свете водил карандашом по листу бумаги. Как он только различает что-то!
— Луис, — позвал его Ориджин, — идите сюда, садитесь за мой стол. Писать при свете лампы будет удобнее.
— Благодарю вас, милорд, — радостно отозвался Луис и быстро уселся рядом с Эрвином.
— Чем вы там заняты? — спросил молодой лорд. — Проверяете маршрут?
Он заглянул в планшет механика и, вместо карты, обнаружил там чистый лист с четырьмя короткими строчками текста. Две из них были зачеркнуты.
— Пишете стихи?.. — удивился Эрвин.
— Да, милорд. Для моей леди. Вот, послушайте: «Твои глаза чище неба, А губы — как маковый цвет…» Дальше пока не придумал, только знаю, что в конце пойдет «…в мире нет». Хорошо зарифмуется, правда?
Эрвин улыбнулся.
— Я бы оказал вам помощь, но боюсь, что ни одна леди не станет терпеть мой сарказм.
— Ах, милорд…
— Только один совет: не называйте ее на «ты». «Ваши глаза», а не «твои».