Немного поспорили о значении слова «эмиссар». Решили, что это титул — выше рыцаря, но ниже барона.
Изо всех беженцев одна лишь Полли не интересовалась сизым мором. Скромно уединилась на задке фургона и коротала время з рукоделием: вышивала цветы на подоле сарафана. Красные, синие и зеленые бутончики переплетались друг с другом в веселом хороводе. Хармон засмотрелся — ловко это у девушки выходило: без лишнего. Всего несколько стежков — и расцвел очередной цветочек. Особенно торговцу понравилось, как Полли заправляла нить в иглу: всегда ровно ту длину, которая потребуется, не больше и не меньше.
— Ты швея? — спросил Хармон.
— Нет, сударь, это я так, для себя.
— А чем же занималась в Ниаре?
— Всем понемногу, сударь. Готовила, хозяйство вела, в мастерской помогала. Петь любила.
— Люблю, когда девушки поют! — оживился торговец. — Спой что-нибудь!
— Неловко сейчас… Там люди про хворь говорят, не хочу их сбивать.
— А ты что же с ними не говоришь?
— А толку от этого, сударь? Такие беседы лишь тоску нагоняют, а мне не по нраву тосковать. Помните, святая Янмэй велела: не получай удовольствия от страданий. Горюй тихо, а радуйся — громко.
Хармон улыбнулся:
— Это уж точно! Золотые слова. А вот, говоришь, в мастерской помогала — это как? Тебя что же, подмастерьем взяли? Странная штука!
— Нет, сударь. Муж был резчиком по дереву, а я помогала, когда время находила. Интересно было новому делу научиться.
— Муж?.. — удивился Хармон. — А что же ты одна, без него? Сбежала, что ль?
— Он умер, сударь. Две недели, как я вдова.
Такое не приходило в голову торговцу. Уж больно Полли молода, и очень умело скрывала свое горе. Нужно хорошо присмотреться, чтобы увидеть грустинку в опущенных уголках рта и в морщинках под нижним веком.
— Соболезную тебе, — сказал Хармон. Каждый беженец потерял кого-нибудь из-за мора и трижды уже об этом рассказал. Но сочувствие у Хармона вызвала только немногословная Полли.
Первый год пришли сваты — дерзко хохотала.
Не любила ухажера — сватов разогнала.
Братья хмурились сурово и тут же смеялись.
Видно, отпустить сестрицу еще не решались.
Глупая, ма́лая, братов не ценила —
Хоть жила любимая, сама не любила.
Ой, собой лишь любовалась, себя лишь любила.
Первые дни Джоакин нарочито избегал Полли. Не заговаривал с нею, не садился рядом, даже старался не смотреть в ее сторону. Это было тем более странно, если учесть миловидную внешность девушки. Снайп заглядывался на нее и смурнел — верный признак, что девица пришлась ему по душе. Вихренок норовил потереться около Полли, а Вихорь, едва заговорил с нею, сразу запутался в словах, и чуткая Луиза мигом отвесила мужу подзатыльник. Но вот Джоакин уделял белокурой милашке никакого внимания, и Хармон заподозрил: что-то у них этакое вышло, обидное для Джоакинова самолюбия. С его-то самолюбием оно и не сложно: в любую часть тела пальцем ткни — в самолюбие попадешь.
Был второй вечер после Излучины, разговоры о хвори, наконец, пошли на убыль, и Полли предложила спеть.
— А сподручно ли тебе? — спросил Хармон. — Мы-то с радостью послушаем, но ведь ты в трауре.
— Мой Джон был хорошим человеком, — ответила Полли. — Работящий был, серьезный… Да только я его почти не знала. До свадьбы виделись только раз: он в мой город на ярмарку приезжал. А после свадьбы занялся делами, чуть свет, уходил в мастерскую. Говорил: нечего сидеть, время дано, чтобы делать дело. Год прожили вместе, и ни разу, кажется, не говорили по душам. Очень жаль, что не успела его узнать… Но жизнь-то продолжается, верно?
Хармон сказал:
— Ну, ты сама смотри… Я-то люблю, когда поют, не сомневайся…
Полли спела.
В третий год, Святая Мать, пришли сразу двое!
И давай щеголять прямо на подворье.
Тот, что бондаря сынок, гвозди сгибает,
А купец отцу взамен коше́ль предлагает.
Не по нраву пришлись — даже не взглянула.
Матушка, улыбку спрятав, лишь слезу смахнула.
Словно знала наперед и слезу смахнула.
Обыкновенно певец ведет песню туда, куда считает нужным. Коли песня грустная, то выжмет слезу; коли геройская, то меди в голос добавит; а если любовная, то примется томно подвывать, как будто от страсти прямо дышать не может. Оно и правильно: кто слушает песню, должен сразу по голосу чувство понять и настроиться — тогда будет удовольствие.
Но Полли поступала иначе: не вела песню, а шла за нею следом. Начинала ровно и негромко, даже как будто не пела, а сказку рассказывала. Чувства появлялись в ее голосе под стать словам и сменяли друг друга. Песня делала поворот — и менялся голос певицы: вытягивался мечтательно, смешливо подрагивал, набирал силы в надежде или разочарованно опадал.
Полли жила чужой жизнью, пока пела.
И беженцы, и слуги торговца долго не давали ей покоя. Заставили вспомнить дюжины две песен, никак не меньше, и просили еще и еще. Порою кто-то пытался подпевать, но быстро замечал, как грубо и неказисто у него выходит, и замолкал.
— Теперь-то я знаю, как твой Джон выбрал тебя в невесты с первой встречи, — сказал Хармон. — Видать, услыхал твое пение и не смог оторваться.
— Так и было, — смущенно ответила Полли. — Мои братья держат таверну. Он там ужинал, а я пела…
Ее много хвалили, даже угрюмый Снайп выдавил нечто лестное, а Доксет соорудил такую медоточивую речь, что едва сумел доплыть до конца и не затонуть.
Однако Джоакин сказал Хармону вполголоса:
— А мне вот не по душе такое пение. Страсти мало, напора. Все какие-то перепады, переливы… Не поймешь, то ли плачет она, то ли смеется.
— Так ведь это хорошо, — ответил Хармон. — В жизни ведь тоже так: не знаешь, где заплачешь, а где засмеешься.
— Не люблю такого, — отрезал Джоакин.
— Чем эта милашка тебе насолила? — полюбопытствовал Хармон. — Не оценила, что ли, твоих многочисленных доблестей? Не учуяла запаха благородных кровей?
Джоакин скривился.
— Ничуть не бывало! С чего вы взяли! У меня к ней, если хотите знать, отношение совершенно ровное!
— Ну, так похвали ее тогда.
— С чего бы мне ее хвалить, если плохо поет?! Вот уж вы придумали!
Да в один нежданный день посмеялись боги —
Осадил коня кочевник прямо на пороге.
О дороге расспросил, пронзил сердце взглядом,
И, присвистнув, ускакал присмотреть за стадом.
Дерзкий, пыльный бродяга — уйдет до посева.
Отчего же вдруг в груди заноза засела?…
Сладкая, томная, глубоко засела.
Последующими днями Джоакин относился к Полли все так же ровно. И даже не просто ровно, а усиленно ровно — ровнее не бывает.
Он возобновил свои утренние упражнения с мечом. Дело осложнялось тем, что обоз шел через поля, и найти подходящее для мишени дерево было сложно. Джоакин соорудил чучело из соломы и возил его с собою; поутру устанавливал его среди поля, привязав к воткнутой в землю палке, и принимался плясать вокруг, весьма живописно пронзая чучело клинком. Зрители непременно собирались, но Полли не бывала среди них: она вызвалась помогать Луизе со стряпней. Джоакин не обращал ни малейшего внимания на ее отсутствие… только оглядывался изредка — проверить, не подкралась ли, не смотрит ли тайком?
Ехал он по-прежнему во главе обоза, чуть впереди Хармона со Снайпом. Его нисколько не волновала Полли, сидевшая на задке фургона. Он даже не смотрел, есть она там или нет. А если говорил что-нибудь важное, то даже повышал голос — показать, что ему нет никакого дела, даже если Полли услышит:
— Мельницы здесь, скажу я вам, хозяин, какие-то хилые, да и мало их. Вот на Западе, где мы рубились прошлым летом, — там иное дело! На каждом холмике по мельнице! А между ними все золотое от пшеницы. Недаром граф Рантигар, наш полководец, так мне и сказал: «Эти земли — хороший трофей, Джоакин. За них не жалко и сразиться».
Видно, мельницы-то ему про войну и навеяли, поскольку Джоакин принялся часто вспоминать ее и при удобном случае рассказывать. Доксет за обедом сочинял для Вихренка очередную басню:
— …окружили мы, значит, поезд, но что с ним делать? Ладно бы у нас алебарды были — тогда еще ничего. Но копьями-то его не возьмешь!
Джоакин приосанился, кашлянул и встрял:
— Это, Доксет, давно было. Встарь, может, и так воевали, как ты говоришь. Но сейчас-то все переменилось! Военная наука не стоит на месте. Со мною вот как было прошлым летом. Подошли мы к броду через реку, а на той стороне враг окопался. Граф Рантигар зовет меня и велит: «Возьми с собою сотню конников — самых отчаянных, каких найдешь. Ночью идите вверх по реке и переплывите, а утром с тыла по врагу ударите. Но смотрите: кроме кожи, никаких лат не надевайте, а то потонете все». Мы так и сделали — переплыли реку, с рассветом ударили в тыл Мельникам и опрокинули их в воду. А когда рубились, я понял для себя: легкие доспехи имеют большое преимущество — в бою лучше быть быстрым соколом, чем неуклюжим медведем! Если хотите знать, с тех пор я и не ношу кольчугу.
Естественно, Джоакин не обращал ни малейшего внимания на то, слушает ли Полли его рассказ. А когда девушка хотела наполнить его миску, он с непроницаемым лицом ответил:
— Благодарствую, отчего-то я не голоден. Мирная жизнь не способствует аппетиту.
Даже вечерами, когда Полли пела у костра, Джоакин находил возможность показать свое ровное отношение к ней. Он, конечно, слушал вместе со всеми, как того требует вежливость, но всем своим хмурым видом показывал, что пение не приносит ему ни малейшего удовольствия, и с тем же успехом — если бы не хорошее воспитание — он мог бы удалиться и слушать сверчков да разглядывать Звезду в небе.
Нужно отметить: Полли отвечала ему взаимностью. Девушка тоже не обращала внимания на молодого воина… и ей это стоило куда меньших усилий, чем ему.
Истомилась, исхудала, то смеюсь, то плачу.