Никак не получается совладать с собой.
– Прям точно никаких лазеек? – спрашиваю, до конца не веря, что нет ни единого шанса оставить Вику с Настей.
Марк внимательно смотрит на меня. Молчит.
Вижу, что Савельев думает о чем-то своем, но не спешит посвящать меня в свои мысли. Жду. Не хочу его прерывать.
– Она тебе так важна? – после непродолжительной паузы интересуется друг.
– Кто? – не сразу понимаю, о чем речь.
– Суррогатная мама чужого ребенка, – поясняет.
И тут я понимаю, что да. Настя действительно очень важна для меня.
– Есть такое, – соглашаюсь в итоге. Причем, озвучиваю это не для Марка, а скорее для себя.
Не знаю, чем именно, но Настя меня зацепила. И не отпускает, как ни пытаюсь сорваться с крючка.
– Только не говори, что влюбился, – произносит, посмеиваясь.
– Марк, отвали! – беззлобно кидаю. – Не твое дело.
Савельев бросает на меня красноречивый взгляд. И ржет.
– Ну-ну, – говорит, откусывая пирожок. Смотрит на меня не моргая. – Хрен с тобой, – отмахивается. – Принеси мне копию договора. Я посмотрю и подумаю, чем можно помочь.
– Спасибо, друг! – от души благодарю Марка.
Прощаюсь с Савельевым, сажусь в тачку и еду туда, куда давно собирался. Мне не дает покоя вопрос Насти про кардиолога, пора разобраться с этим.
А уже после подумаю над остальным.
Глава 21. Дима
Дорога до клиники занимает гораздо меньше времени, чем я рассчитывал. Удивительно просто! Пробок нет.
Захожу в отделение и собираюсь, не задерживаясь, пройти в ординаторскую, как, проходя мимо палаты Насти, слышу тихий разговор. Она общается с кем-то невероятно ласковым, нежным голосом.
Меня пробирает до самого центра души. Задевает.
Тело реагирует моментально. Шаг замедляется, напротив палаты Яковлевой ноги тут же врастают в пол.
Прислушиваюсь.
– Викуля, малышка моя, – особенно нежно и трепетно звучит женский голос. Так может общаться только мать со своим ребенком.
Ни одна другая женщина не способна вобрать в себя столько беззаветной любви и столько силы. На подобные подвиги способна лишь та, которая является настоящей матерью малыша.
– Ты скоро поправишься, и мы поедем с тобой домой, – говорит, а я слышу слезы, которые переполняют сердце. Эмоций столько, что Настя их не в силах сдержать.
Я в очередной раз поражаюсь силе и доброте этой девушке. Она не перестает меня удивлять.
Мимо проходит медсестра, следом за ней идет санитарка. Каждая из женщин удивлено смотрит на меня.
Начинают шушукаться.
Уверен, сейчас зайдут в сестринскую и продолжат строить предположения почему я здесь стою. К утру понедельника все отделение будет считать, что я у Яковлевой в палате провел всю ночь, и отжигали мы с ней не по-детски.
Ох, бабы!
И ведь ни одной не придет в голову, что Настя только недавно родила.
– Тебя там очень сильно ждет старший брат, – девушка продолжает разговаривать с дочерью. – Он – самый замечательный мальчик на свете! Вот увидишь, вы поладите.
Слушаю ее и в моей голове, кажется, складывается пазл.
Я понимаю, из-за чего она пошла на столь отчаянный шаг и стала суррогатной матерью. Точно! Иначе и быть не может.
Да-да! Все так.
– Насколько старший? – не ведая, что твою, спрашиваю и захожу в палату. Настя видит меня, шокировано ахает и делает шаг назад.
Реакция девушки никоим образом не трогает. Напротив, я только сильнее убеждаюсь в своей правоте.
– И тебе здравствуй, – отвечает немного погодя.
– Насть, я задал вопрос, – произношу с нажимом. – Ответь на него, пожалуйста, – со скрипом добавляю в конце.
Мне хочется надавить на нее, моментально выяснить правду и, не заморачиваясь, начинать решать проблему. Только вот в планы Яковлевой, судя по всему, моя помощь не входит.
– Не могу, – заявляет упрямо.
Приехали.
– Почему? – не понимаю.
В чем сложность назвать возраст ребенка? Или…
Я этот возраст не должен знать?
– Потому что это не важно, – увиливает от прямого ответа.
Она не хочет подпускать меня к своему сыну. Но ведь подобное поведение глупо и Настя, как никто другой, должна это осознавать.
– Чтобы мне суметь порекомендовать кардиолога, я должен понимать, о чем именно идет речь, – решаю зайти со стороны.
Пусть Яковлева не подозревает о моих догадках. Так вернее.
– Объясни, – говорит, резко поменявшись в лице. – Чего ты хочешь?
– Я шел мимо, – озвучиваю чистую правду. – Вот, решил заглянуть и проверить, как у вас дела.
После моих слов Настя резко тушуется.
Молчу. Пристально смотрю на нее и продолжаю играть на расшатанных нервах.
Настя слишком бледная, слишком нервная, слишком ранимая. Мне хочется подойти к ней ближе, крепко обнять и заверить, что все будет хорошо.
Но вот только я не делаю этого. Нам нельзя. Настя хоть и чувствуется родной, но, тем не менее, сейчас мы друг другу чужие люди.
– Почему ты не сказала, что мы провели вместе ночь? – решаю в лоб задать насущный вопрос.
Мне нужно узнать ответ. Я должен понять, что она ко мне испытывает.
– Потому, что раз ты этого не помнишь, то почему я должна унижаться? – говорит, намеренно цепляя меня.
– Почему сразу унижаться? – не поддаюсь на ее провокацию. – Может быть, тебе стоило тогда остаться, мы бы вместе позавтракали.
Чем больше об этом думаю, тем сильнее убеждаюсь, что это – не самый плохой вариант. Останься Настя тогда со мной, не известно, как сложились бы наши жизни.
– Обменялись номерами телефонов и продолжили общение? – спрашивает, не скрывая горечи.
Она хочет казаться непоколебимой, стальной, однако, я прекрасно вижу, как сильно задевает ее мое поведение.
– Тебе изменила девушка, мне изменил парень, – напоминает мне обстоятельства и причины нашего сближения.
Вспоминаю ту ночь в ярких красках, эмоции помогают все еще раз прожить. Наша с Настей первая встреча оживает в памяти.
– Мы хотели им отомстить и отомстили, – стоит на своем. Крепко стискивает зубы, рвано дышит, но изо всех сил старается виду не подавать.
Только вот я все равно вижу, как ей хреново.
– Нам было хорошо, – произносит, безотрывно смотря мне в глаза. – На этом все. Закрываем тему! – заявляет требовательно.
Ухмыляюсь. Как все интересно.
– Насть, сколько лет твоему сыну? – спрашиваю у нее в лоб.
– Дим, ну какая разница? – вспыхивает, словно пересушенная спичка рядом с огнем.
– Как понимаю, это ему необходим кардиолог? – задаю следующий вопрос. Я не ведусь на ее тихую истерику.
Если Настя хочет помочь своему ребенку, то она обязана мне открыться. В противном случае банально не смогу ей помочь. Я хоть и отменный врач, но все же не вездесущий.
– Дима, пожалуйста, – шепчет с мольбой. – Ты можешь просто сказать? Назвать фамилию, клинику… Сделать хоть что-то?! – спрашивает отчаянно.
Взгляд ее… Он разрывает душу на части! Там столько боли и тоски, что можно захлебнуться.
Мне хочется поддаться эмоциями. В порыве чувств сгрести Настю в охапку, посадить к себе на кровать, крепко обнять, поцеловать, а после…
После утешить.
Но вот только она мама моей пациентки. Я их врач. Отношения неприемлемы.
Поэтому мне приходится засунуть свои желания как можно глубже в себя и принимать осознанное, единственно верное решение.
– Дай его выписки. Я проконсультируюсь.
Глава 22. Дима
– Нет! – звучит категоричный ответ.
Собираюсь настоять на своем, как замечаю, что Настю всю аж трясет. Она едва стоит на ногах от страха.
Блин! Не понимаю.
Почему она становится нервной и дерганной каждый раз, как только речь заходит о ее сыне? Неужели нельзя прямо сказать, что он болен и ему нужна помощь. Разве кто отказывается ей помочь?
Настя не дура и прекрасно осознает мои возможности, связи и уровень врачей, на который я могу выйти. Такой шанс, как ей, выпадает единицам.
Отказываться глупо и неразумно. И она понимает это! Ну не может не понимать…
Я тот, кто ей может помочь решить проблему, из-за которой она согласилась на суррогатное материнство.
Если уж Яковлева согласилась выносить и родить ребенка для посторонних людей ради денег на операцию сына, то почему сейчас включает заднюю?
После рождения ребенка с пороком развития заказчики не выплатят Насте необходимую сумму. Так почему, блин, она продолжает молчать?
– Насть, ты серьезно сейчас? – в шоке смотрю на девушку.
– Более чем, – упрямо поднимает подбородок и отворачивается.
– Объясни, – требую.
Конечно, я могу развернуться и уйти с чистой совестью. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих, ведь так? Но по абсолютно неведомой мне причине я стою и продолжаю ждать.
– Мой сын переболел скарлатиной, – начинает говорить, а у меня словно камень падает с плеч.
Слушаю внимательно, не перебиваю. Как бы ни хотелось уточнить возраст и течение болезни, я держу рот на замке. Потом все спрошу.
– Болезнь дала осложнение на сердце, – озвучивает орган, куда она часто «бьет».
Противная болячка, не поспоришь. Сначала температура, затем сыпь, затем кожа начинает слезать… Но это все фигня по сравнению с последствиями для внутренних органов.
Судя по всему, сын Насти отхватил по полной. Увы.
– Врачи в нашей поликлинике сделали обследование и сказали, что ему необходима операция, – поворачивается ко мне лицом, встречаемся взглядом. В глазах Насти застыла невероятная боль.
Я прекрасно понимаю чувства убитой горем матери. Знаю, каждая нормальная женщина пойдет на все лишь бы спасти своего ребенка.
– Направление на консультацию в кардиологический центр дали? – перебиваю. Не могу не спросить.
– Нет, – печально поджимая губы, крутит головой в разные стороны. – Они сказали, что там мест нет, все дорого, и я не потяну.
– Даже так? – охреневаю от ответа. – И ты сама туда не поехала?
– Дим, а как я поеду, когда мне наши врачи строго-настрого запретили? – спрашивает, смотря в упор мне в глаза.