Не думал, что спасение сына меня так сильно подкосит.
Хмельницкий внимательно смотрит на меня, хмурится. По взгляду вижу, он не на шутку обеспокоен.
– Дим, что-то произошло? – спрашивает. – Если помощь нужна, ты только скажи!
– Ничего такого, с чем бы я сам не мог разобраться, – отвечаю с благодарностью. Все же Хмельницкий – отличный мужик.
– Ну смотри, – Саня не пристает дальше с расспросами, словно чувствует, что я не желаю вдаваться в подробности.
Хмельницкий никогда не лезет в душу к человеку, и это его качество на вес золота. В мире не так много людей, кто уважает чужие границы. Обычно, напротив, без мыла в душу готовы залезть.
Перебрасываемся с Саней парой коротких фраз, говорим исключительно по работе, затем я захожу в подошедший лифт и уезжаю к себе на этаж.
– Дима, – выдыхает Настя, как только переступаю порог палаты, позабыв обо всем стремглав кидается ко мне.
Она такая ранимая сейчас, что в груди щемит. Хочется оградить ее от всяческих бед.
Раскрываю объятия, прижимаю к себе в тщетной попытке разделить с ней наше общее горе. Прижимаюсь губами к Настиному виску.
– С ним все хорошо, – шепчу успокаивая.
Каждой клеткой своего тела чувствую материнскую боль. Энергии нет, я давно уже работаю на резервных батареях, но сейчас все подходит к тому, что мой резерв тоже оказывается истощен.
Глажу Настю по спине, по волосам, прижимаю крепче к себе. Обнимаю.
– С Тимошей все будет в порядке, – заверяю Настю. – С нашим сыном все хорошо.
– С вашим сыном? – сбоку от меня раздается донельзя удивленный голос.
Настя резко отпрыгивает в сторону, словно от кипятка. Я стою и смотрю на вышедшую из ванной комнаты заплаканную женщину.
– Настя? Объясни! – требует. – Кто это такой? – не скрывая своей враждебности, показывает на меня. Она, мягко говоря, дико недовольна.
– Мам, – Настя делает шаг в мою сторону. – Это Дима. Отец Тимоши.
– Отец? – недобро щурится женщина. – И где ж его носило столько времени?
– Кто отец? – в палату заходит мужчина в возрасте. Осматривает оценивающе меня, ухмыляется. – Этот что ль? – кивает на меня обращаясь к, судя по всему, своей супруге. – Чтобы стать отцом, нужно ребенком заниматься, – заявляет категорично. – А это не отец, он донор биоматериала. Больше никто!
– Папа, – Настя вспыхивает до корней волос. – Ну зачем ты так?
– Как? – спрашивает, выказывая свое полное неприятие ситуации. И меня в качестве отца.
– Сурово, – произносит Яковлева бросая в мою сторону виноватый взгляд. – Дима не знал, что у него есть сын. Он не виноват.
– Каждый несет ответственность за свою оплошность, – отрезает Яковлев-старший. – Он виноват ровно так же, как и ты. Детей делают не по одиночке.
В палате воцаряется гнетущая тишина.
– Прости, – шепчет Настя, пряча свое лицо у меня на груди.
– Все в порядке, – снова спешу ее успокоить.
В какой-то мере понимаю, что ее отец прав. Я тоже в ответе за то, что так нелепо случилось.
Меньше, блин, надо было пить в ту ночь.
– Вы правы, называть меня отцом преждевременно, – обращаюсь к сурово настроенному мужчине. – Но и смешивать с грязью я тоже не позволю. Ни себя, ни Настю. Мы – взрослые люди, и оба несем ответственность за свои поступки и решения. И только мы вправе разбирать мотивы и следствия от и до. Благодарю за помощь в воспитании моего сына, но если вы и дальше продолжите в том же духе, то это будет последний наш разговор.
Я не собираюсь прогибаться и чувствовать себя виноватым. Да, мы переспали. Да, я, судя по тому, что Настя забеременела, не предохранялся. Но это не повод смешивать кого-либо из нас с говном.
Случилось то, что случилось. Все. Это констатация факта.
Теперь осталось придумать, как жить дальше. И где.
Если я правильно понимаю, то Настина квартира не подлежит восстановлению, и ей после выписки из больницы банально будет некуда ехать. Жилья больше нет.
– А ты еще мне поуказывай, – не сдает своих позиций. Ох уж этот упертый Тимошин дед.
Мы либо найдем с ним общий язык и будем жить в мире и покое, либо до последних дней жизни продолжим враждовать. Последнего бы не хотелось… Он, как-никак, дед моего сына.
– Нас не представили, – резко меняю тему. – Дмитрий Владимирович Ланской, хирург. Лечащий врач Виктории и Тимофея. Отец Тимофея и тот, кто по чьей протекции будет организована защита вашей дочери в суде.
Протягиваю для пожатия руку.
Настя смотрит на меня с нескрываемым ужасом в глазах.
– Они про Вику ничего не знают, – шепчет.
– Защита в суде? – ахает ее мать. – Наша дочь что-то натворила?
Глава 39. Настя
Кажется, я сейчас сгорю со стыда.
Родители смотрят на меня исподлобья и не скрывают своего возмущения, по их взглядам видно, мне не будет ни малейшей пощады. Даже присутствие Димы не спасет.
Смотрю на Ланского с нескрываемым ужасом, только он в силах хоть как-то сейчас все разрешить. Я едва не молю его спасти меня от неминуемой участи быть растерзанной сотнями вопросов, на которые будут требовать ответы.
Но и сказать жесткое «нет» родителям я тоже не могу.
Как бы ни было, но они мне помогают с Тимошей, я буду просить их помочь мне с Викулей. Без их помощи не обойтись.
Но признаваться родителям в суррогатном материнстве и в причинах, по которым я на это пошла, нельзя ни при каких обстоятельствах.
Они не переживут.
– Настя! Почему на тебя подали в суд? – спрашивает отец.
По одному его тону понятно, мне не будет пощады. Суровый взгляд проницательных серых глаз смотрит прямо в душу и обещает скорую расправу. Отец дико зол.
Мой папа любит меня, я это знаю, он хороший человек, но очень сложный, и я даже не представляю, какие слова нужно сейчас сказать, чтобы его успокоить.
Папа далеко не дурак.
– Дочка, на кого ты оставишь детей? – всхлипывает мама, прижимая руки к груди.
Она, как всегда, все принимает слишком близко к сердцу и уже успела надумать на несколько лет вперед.
– У тебя двое их, – напоминает, словно я вдруг об этом забыла. – Двое! И оба от разных мужчин, – снова всхлип. – Ни один ребенок своего отца не знает, растут как сорная трава, ты постоянно на работе, – перечисляет свои основные претензии. Я уже привыкла и не реагирую даже, каждый раз одно и тоже.
– Это потому, что дети нагуляны! – добавляет недовольно отец.
– Не так мы воспитывали тебя, дочка, – мама снова всхлипывает. – Ой, не так, – качает головой.
Отец не скрывает своего осуждения и недовольства, мама снова начинает свою излюбленную тему, а я стою и мечтаю уже не со стыда сгореть, а провалиться сквозь землю. Чтобы никто из них меня не нашел.
Понимаю, родители хотели для меня другой жизни. Они мечтали, чтобы я вышла замуж, родила двоих детей, чтобы жила с мужем вне зависимости от его похождений, увлечений на стороне и, возможно, даже пристрастию к алкоголю. Чтобы у меня все было «как у людей».
Стерпится, слюбится… Еще бы, блин, сказали «бьет, значит любит»!
В общем, у меня и родителей совершенно разные взгляды на жизнь.
– Стоп! – первым не выдерживает Дима. – Вы вообще себя слышите? – он явно удивлен поведением моих родителей. – Эгоисты! Ваша дочь в беде, а вы вместо помощи только сильнее ее топите, – смотрит недружелюбно. Я прямо кожей ощущаю, как от него исходит сила и мощь.
Удивительно, но чувствовать его поддержку просто невероятно! Я даже не могла подумать, насколько важно осознавать, что ты не одна.
Я привыкла постоянно держать на себе все. Решать проблемы, обеспечивать всем необходимым не только себя, но и родителей, они ведь уже не могут много работать, зато с Тимошей помогают, и я очень благодарна им. А сейчас, когда оказалась в практически безвыходном положении, выясняется, что я еще и виновата во всех своих бедах…
Да, я виновата! Но дети-то нет.
Сейчас, пройдя через все трудности и преодолев преграды, я понимаю, если бы у меня заранее спросили, согласна ли на все это, то я б согласилась. Потому, что материнскую любовь ничего не заменит, потому, что любовь ребенка к матери тоже.
Увидев однажды Тимошу, обняв Вику, я поняла ясно и точно, никого из своих детей не предам!
– Сам-то кто такой? – рычит отец. – Прооперировал. Спасибо. Свободен!
– Папа! – вспыхиваю. Меня всю трясет.
– А ты помолчи! – грозно говорит отец. – С тобой я поговорю позже!
– Настенька, иди, займись Викой, – Ланской обращается ко мне ласковым тоном. Его голос ласкает слух. – Она проснулась.
– Дим, – шепчу. Я не хочу оставлять его наедине со своими родителями, они ж растерзают.
– Иди, – произносит более настойчиво. – За меня не бойся, – заверяет. – Я справлюсь.
– Угу, – киваю.
Дима собственническим жестом бережно приподнимает мое лицо за подбородок, касается моих губ своими и отпускает. В голове полнейший раздрай.
– Общение на повышенных тонах в палате недопустимо, – обращается к моим родителям холодным профессиональным тоном. – Прошу, – показывает на выход. – Поговорим у меня.
– Не буду я с тобой ни о чем разговаривать! – жестко отрезает отец. – Нашелся мне командир.
У меня складывается впечатление, будто он намеренно нарывается на скандал. Проверяет на прочность нервы Димы и даже не догадывается, какой сильный вред способен сейчас причинить.
Вместо общения с моими родителями Дима должен отдохнуть и снова отправиться в операционную, ведь при обрушении подъезда пострадал явно не только Тимоша. Другие дети тоже своей очереди на операцию ждут.
Такое впечатление, словно родители этого не понимают.
– Папа, – обреченно закатываю глаза. – Ну как ты так можешь? – вздыхаю. Мне дико стыдно, только на этот раз уже не за себя.
– Я останусь у дочери! – заявляет мама.
– Ваша дочь находится в хирургическом отделении на абсолютно законных условиях, – Дима чеканит каждое слово. – Вы здесь посторонние. Посторонним нахождение в отделении запрещено.