f момент преступления. Улика сыграла решающую роль: преступник сознался в убийстве.
Но что — зерна... По нынешним временам такой след — очевидность. Криминалистическая наука сегодня подвинулась так далеко, что неопровержимыми доказательствами вины или невиновности могут стать микроскопические частицы практически любого вещества. Сел преступник на старую скамейку — и прибор обнаруживает на его брюках мельчайшие пылинки облупившейся краски. Соприкоснулся вплотную со своей жертвой — и ворсинки свитера или шерстяной ткани перешли с одежды на одежду. Микропорошинки, въедающиеся в лицо стрелявшего, пыль с серванта, даже запах могут изобличить преступника. Как бы он ни берегся, каким бы хитрым и осторожным он ни был.
— У экспертов-криминалистов, видимо, существует определенная специализация?
— А как же иначе? Ведь криминалистика — это наука, требующая от людей, ею занимающихся, глубоких знаний в физике, химии, почерковедении, психологии... Поэтому у нас в экспертно-криминалистическом отделе УВД работают несколько лабораторий: автотехническая, физическая, химическая, почерковедческая, пищевая, а также фотолаборатория. И в каждой из них есть виртуозы своего дела. Для Нины Николаевны Любовской, например, почерк человека — уже его характеристика, а любая, самая искусная его подделка так же очевидна, как грубый грим на лице. При расследовании многих хозяйственных преступлений заключение эксперта-почерковеда играет порой решающую роль. Существуют приборы, с помощью которых можно обнаружить, а затем усилить следы, оставшиеся на чистых страницах от вдавливания карандаша или шариковой ручки при письме. Я уж не говорю о любых подчистках или вытравлении текста — с подобными задачами наши криминалисты справляются просто: для этого есть специальные электронные приборы, помогающие легко читать то, что было написано ранее, в инфракрасных или ультрафиолетовых лучах.
О современной криминалистической технике можно было бы рассказать еще многое. На вооружении экспертов милиции десятки сложнейших приборов, металлоискатели, чуткие не только к черным, но и к цветным металлам. Но не стану перечислять — я ведь говорю об уровне нашей криминалистической науки лишь для того, чтобы этим аргументировать свой тезис: сложно преступнику замести следы, когда против него — наука. Ее достижения — еще один веский аргумент, подкрепляющий тезис о неизбежности справедливого возмездия.
— Наука наукой, однако и в достаточно отдаленные от нас времена, когда советская криминалистика была, скажем так, еще в пеленках, мастера уголовного розыска тоже разгадывали самые сложные ходы преступников. Правда, мы знаем о них в основном по художественной беллетристике, но...
— Но прототипы своих литературных героев писатели находили, как правило, в самой жизни. Это вы хотели сказать? Совершенно верно. Профессионалы, думающие, опытные, умеющие логически мыслить, обладающие тонкой интуицией, у нас были, есть и будут. И с каждым десятилетием профессионализм наших сотрудников уголовного розыска, следователей, экспертов углубляется. Накапливается, изучается и обобщается опыт старших поколений. Работа в органах милиции не терпит дилетантизма — слишком велика ответственность нашей профессии. Например, в инспекции по делам несовершеннолетних мы подбираем людей с педагогическим образованием — иначе им трудно было бы заниматься воспитанием и перевоспитанием своих подопечных, А в органах борьбы с хищениями социалистической собственности нам уже недостаточно, если сотрудник имеет только юридическое образование. Здесь у нас работают специалисты, до тонкостей разбирающиеся в бухгалтерском учете, в экономической структуре промышленных предприятий, компетентные в торговле, в строительстве, в вопросах снабжения и сбыта.
О том, какими доками, если нужно, могут быть работники нашего ОБХСС, свидетельствует, например, недавнее дело о злоупотреблениях на Приволжском маслозаводе. Там группа преступников — директор, заведующая производством и мастер — систематически обманывали государство, создавая неучтенные излишки молока. Из них на заводе делали сливочное масло, сметану, творог, а продавали «налево» — частным лицам. Выручка шла ворам в карман.
Поймать расхитителей было далеко не просто: они искусно запутывали следы, пользовались халатной небрежностью бухгалтеров маслозавода и совхоза «Солнечный», подделывали документы. Десять тысяч рублей прикарманили таким образом преступники. Но и это не все: они ухитрились ограбить государство еще на пять тысяч рублей — за счет незаконных премий, которые они получали за якобы достигнутое перевыполнение плана по выработке творога. На самом же деле на заводе производили сверхнормативный обрат, который жулики отпускали в совхозы и колхозы по стоимости творога. А по документам посмотришь — вроде бы все чисто.
Но как ни ловчили хапуги, перехитрить ОБХСС им не удалось. Въедливая, высококвалифицированная проверка доказала их вину — хапуги оказались на скамье подсудимых. Иначе и быть не могло: противостояли преступникам профессионалы высокого класса.
— Видимо, я не совсем точно поставил вопрос. Углубление профессиональных знаний, накопление опыта, мастерства, высокая техническая оснащенность — весь этот естественный прогресс аналогичен непрерывному совершенствованию и других областей человеческой деятельности. Хирург сегодняшний, например, знает и умеет гораздо больше, чем знал и умел его собрат по профессии сто лет назад. То же можно сказать и о металлурге, и о железнодорожнике, и о зоотехнике. Я же имел ввиду чисто индивидуальные качества людей, избравших делом своей жизни борьбу с преступностью. Независимо от уровня развития любой профессии, науки, в том числе и криминалистической, во всякие времена были, есть и будут работники талантливые и посредственные, энтузиасты и холодные ремесленники, а то и просто бездари, которым никакой технический прогресс не в силах помочь справляться со своим делом хорошо. Так вот, если в прошлом, когда техническая и научная оснащенность розыска была близка практически к нулю, на первый план выходили личностные качества сыщика. А в какой степени они важны сегодня? Признаться, когда я слушал ваш, Василий Федорович, рассказ о мощи современного розыскного аппарата — мощи технической, научной, организационной, — у меня подспудно складывалось впечатление, что преступник так или иначе «поймается сам собой» — ну куда ему, бедолаге, деться? А впечатление это невольно тянет за собой мысль: в конце концов не так уж и важно, какие именно винтики будут в этом механизме. Лишь бы они четко выполняли свои функции. А свои Шерлоки Холмсы, комиссары Мегрэ, Эркюли Пуаро нам не так уж и нужны. Своими «незапрограммированными» действиями они только помешают четкой работе механизма.
— Категорически возражаю. Таланты, своеобразные, острые, нестандартно мыслящие, умеющие взглянуть на ситуацию с необычной точки зрения, нам нужны необычайно. Не боюсь преувеличить, утверждая, что наша профессия, и в особенности это касается уголовного розыска, — профессия творческая. Интуиция, художественная жилка, артистизм розыскной работы нужны сотруднику милиции не в меньшей степени, чем умение логически размышлять, анализировать факты и выкристаллизовывать главное из второстепенного. Каждый из больших мастеров угрозыска — это почти непременно самобытная личность. И наиболее сложные, наиболее нетипичные дела мы, как правило, стараемся поручать именно таким, обладающим яркой индивидуальностью, сотрудникам.
Вы, возможно, слыхали о краже живописных полотен из залов Куйбышевского художественного музея?
Три года назад у нас в Куйбышеве было совершено из ряда вон выходящее преступление: из залов художественного музея были похищены пять подлинников картин Репина и Куинджи. Ценность их огромна. И дело даже не во многих десятках тысяч рублей ущерба — преступники, по существу, надругались над всеми куйбышевцами, гордившимися этими живописными сокровищами, не исключено было, что преступники намеревались сплавить украденные картины за кордон.
Задача найти украденные полотна была поставлена перед группой самых искусных, высокоинтеллектуальных сотрудников уголовного розыска. Первый успех пришел почти сразу: две картины были найдены, преступник пойман с поличным. Но три наиболее ценных полотна как в воду канули — ни следа, ни зацепки. Как это часто бывает, пойманный вор взял всю вину на себя, надеясь получить от сообщников после отбытия срока наказания хорошую компенсацию за молчание.
Чтобы отыскать остальные, далеко упрятанные картины, сотрудникам областного управления угрозыска пришлось крепко поломать головы. Много эрудиции, смекалки и воображения потребовалось им, прежде чем они убедились, что украденные картины еще никуда не проданы и не уничтожены. Еще большей изобретательности потребовали разработка и осуществление самой операции. Я ничуть не преувеличу, если скажу: сработали наши сыщики абсолютно безошибочно, хотя противостояли им искушенные, интеллектуальные преступники. Картины Репина и Куинджи вернулись в музей.
— Василий Федорович, я позволю себе вспомнить ваши же слова, сказанные в начале этой беседы. А именно: выражение «поединок» — не самое удачное из тех, какими можно охарактеризовать взаимоотношения органов милиции и преступника. Но вот преступник пойман, он остается с глазу на глаз со следователем. Преступник запирается, отрицает все... Собственно, если быть юридически точным, до суда его и называть-то еще преступником нельзя. Следователь должен сломить его сопротивление, припереть к стенке неопровержимыми фактами, убедить чистосердечно признаться в совершенном преступлении. Иной раз такое противоборство длится недели и месяцы. По- вашему, это тоже не поединок?
— Представьте себе, нет. Не поединок. Хотя с внешней стороны как будто и похоже — один на один. И звучит заманчиво. Но если судить не по форме, а по существу, то в подавляющем большинстве случаев следователь выступает не как противник, не как враг того, кто сидит на допросе напротив него, а как более сильный, умный, а главное — доброжелательный человек. Заметьте, именно доброжелательный, хотя путь из кабинета следователя и ведет его собеседника н