Самое удивительное поджидало ребят в финале этого инцидента. Когда, знакомясь, Таня назвала свою фамилию, друзья так и застыли. И было от чего: фамилия Тани оказалась... Чубарова!
Хождение по людям
Бутурлин Петр Степанович, 1933 года рождения, контролер пассажирских перевозок управления ГВФ. Дисциплинирован, морально устойчив, замечаний по службе не имеет. В прошлом — пилот 2-го класса, полеты оставил по состоянию здоровья...
Из характеристики П. С. Бутурлина, затребованной народным судом
Два последующих дня были набиты делами, что называется, под завязочку. Легко сказать: надо — значит, проверим. На практике это означало: надо объехать не меньше тридцати адресов, находящихся порой в самых противоположных концах города. А между прочим, подполковник, распорядившись проверить пассажиров, в машине друзьям решительно отказал. И, конечно, сделал это не без задней мысли, рассчитывая на личный Сашин выезд — прекрасную, бесшумного хода «Яву».
Сначала друзья собирались разделить адреса пополам, но Саша отверг это намерение как несправедливое: у Геннадия-то мотоцикла не было. Да и веселее ездить вдвоем, что ни говори.
В эти дни ребят можно было видеть то в солидной, благополучно-унылой конторе «ОблзерНостройпроект», беседующими с человеком средних лет в нарукавниках канцеляриста, то в ресторане «Плес» около тамошнего кумира — аккордеониста Дмитрова, то у дантиста-надомника Иванова.
Последним в их списке был Петр Степанович Бутурлин. И, направляясь к нему домой, в дачный поселок Шестереновка, ребята уже жалели, что не отправились прямо в аэропорт, на его службу. Пусть было бы дальше, но зато ехали бы хорошей асфальтированной дорогой, а не преодолевали то песок, то глину, то всякую проселочную грязь, поминутно соскакивая с седла и вытаскивая буксовавший мотоцикл.
— Угроблю! Непременно угроблю я тут свою «явушку», — ругался Саша, с трудом удерживая в равновесии фыркающую машину. — Это же пес знает что за дороги!
— «Жигули» купишь, — успокоил Геннадий. — Всем отделом будем приветствовать.
— Да? — на мгновение обернувшись, саркастически произнес Саша. — Между прочим, мои уважаемые родственники решили, что теперь при моей гигантской зарплате инспектора ОБХСС я живу как бог. Или как полубог, что, по мнению Остапа Бендера, было одно и то же. И соответственно считают, что вот эта керосинка — их последний взнос в дело моего становления.
Геннадий засмеялся.
— Я из самолюбия года два оставлял их в этом приятном заблуждении, но, кажется...
Мотоцикл окончательно забуксовал. Дальше ехать было немыслимо: на всю ширину улочки, вьющейся между сплошными изгородями и свесившимися через них кустами, разлилась лужа. Лишь сбоку, вдоль ограды, лепилась узенькая тропинка.
— Слезай с коня, джигит, приехали, — заявил Геннадий. — Пусти его пастись и топаем.
— Думаешь? — не сходя с седла, рассеянно спросил Саша, лихорадочно озираясь: он все же надеялся проехать. Убедившись, что пути действительно нет, он со вздохом заглушил мотор.
— Не упрут? — с тревогой сказал он, ставя машину на подставку.
— Вряд ли. Тут воров не любят. Да и близко, наверно. Видишь — уже шестьдесят восемь. — Геннадий показал на номер дома. — А то оставайся здесь, я один сбегаю.
— Еще чего! — сердито сказал Антонов и первым направился в обход лужи. — И чего люди забираются в такую дичь? Тоже мне, землевладельцы. Экономический противник — частный сектор. «Хычники».
Он указал на таблички, висевшие почти на каждой калитке: «Во дворе злая собака».
— Ну, конечно, «хычники», — возразил Геннадий. — Всякие есть: пенсионеры, инвалиды, больные. И вообще — любители.
Саша засмеялся:
— Знаем этих «любителей», — и кого-то зло передразнил: — «Клубнички, клубнички моей отведайте! Рубчик — кулечек, для сынков, для дочек. Налетай — подешевело...» Нет, в самом деле, ты кинь взгляд, старик.
Они стояли так, что им была видна почти вся эта кривая и густая улочка: на заборах — колючая проволока, всюду собачьи морды на предупредительных табличках, где-то в глубине дворов действительно слышалось звяканье цепей и глухое ворчание. Заборы — высоченные, добротные, как крепостные стены.
— Укрепления по последнему слову техники... средневековья, — негромко сказал Саша. — А вот и для нашей идеологии, — насмешливо заметил он, указывая на узкую щель в массивной калитке. Над щелью синей краской было выведено: «Для писем и газет». Ниже наклеены вырезанные заголовки: «Здоровье», «Работница», «Советский экран», «Пионерская правда».
Геннадий глядел молча. Кажется, и его чем-то задела открывшаяся картина. Он было нахмурился, потом резко тряхнул головой, словно отгоняя наваждение:
— Хватит символику разводить! Тоже мне — большой мастер социальных обобщений. У тебя чего было по истмату?
— Четыре балла, старик, ваш номер не пляшет...
— Завысили! — уверенно изрек Фомин.
— Угу! — насмешливо согласился Саша, шагая следом за Фоминым. — Ты что, забыл нашего Арона? Он завысит... — И тут же без перехода спросил:
— Чего ж этот Бутурлин сюда забрался? Что ли, тоже «хычник».
— Глупости. Он же в аэропорту работает. Тут до него — рукой подать. С какой стати ему из города каждый день мотаться?
Друзья подошли к дому, стоящему несколько ближе к ограде, чем другие. Да и сама ограда была не столь внушительна, как соседние, — скорее загородка палисадника. Саша открыл калитку.
— Хоть здесь без собак, — удовлетворенно заметил он. — С этой минуты начинаю уважать Бутурлина.
Он зашагал через двор к крыльцу.
— Санька! — вдруг крикнул несколько отставший Фомин и бросился вперед.
Из-за сарая, прижав уши и низко стелясь над землей, молча неслась устрашающих размеров овчарка. Она уже готова была прыгнуть на спину Антонову, но Геннадий перехватил разъяренную собаку в воздухе и с неожиданной в нем силой отбросил в сторону. Овчарка взвизгнула и, только теперь зарычав, снова ринулась на ребят. Но они уже стояли плечом к плечу и дружно встретили ее пинками.
На крыльцо поспешно выбежала полненькая миловидная женщина лет тридцати пяти.
— Рекс! — закричала она. — Нельзя! Рекс! На место!
Пес, сжавшись, как пружина, глухо рычал. Он не решался повторить нападение, но и отнюдь не собирался отправляться «на место».
— Петя! — Закричала женщина. — Уйми же его...
— Это мы еще поглядим! — послышался изнутри спокойно-насмешливый голос, и из дверей вышел коренастый, крепкого телосложения человек с густой, неухоженной шевелюрой. Кажется, он был немного навеселе. Недружелюбно оглядев гостей, спросил:
— Что вам здесь надо? Если, по-вашему, не заперто, стало быть, можно врываться?
— Вот что, гражданин Бутурлин, — официальным тоном сказал Геннадий. — За такие штучки... можно ответить!
— Ох ты! — Бутурлин расплылся в ухмылке. — Напугал! Честное слово, напугал! Поглядите на них: врываются ко мне во двор да еще начинают угрожать. Рекс! — грозно закричал он.
— Стоп! — Саша поднял руку. — Пожалейте собаку, Бутурлин. Я ее сейчас ка-ак хвачу вон о тот столбик! А мне она нравится. Отличный зверь!
Бутурлин недоверчиво посмотрел на ребят, но, кажется, вид Саши Антонова вполне подтвердил угрозу.
— Попробуйте только! — глухо пробормотал он. — За собаку ответите!
Геннадий невольно ухмыльнулся:
— Железная логика!
— Да кто вы такие? — колюче уставившись на ребят, спросил хозяин.
— Из УВД. — Фомин показал ему красную книжечку.
— А что же вы сразу не говорите! — Бутурлин неожиданно зевнул, прикрыв рот ладонью. — Откуда я знаю, кто тут шляется? Места у нас смутные...
Он кинул косой взгляд на Рекса, все еще находившегося в полной боевой готовности, без всякого выражения обронил:
— На место.
Боевое выражение на морде собаки тотчас испарилось без следа, она поднялась на лапы, вильнула хвостом и отправилась к своему сарайчику.
— Как я его забыл запереть! — сокрушенно сказал Бутурлин. — Неужели склероз начинается? Вроде бы рано...
Он размышлял вслух, не обращая никакого внимания на гостей. Потом резко обернулся к ним: — Ну, блюстители закона, зачем пришли?
Оставим вплоть до выяснения
Нож иностранной марки, судя по свастике на рукоятке, — немецкий, обоюдоострый, наточенный, длина клинка 25 см, ширина 3,5 см, рукоятка светлая, костяная, инкрустированная...
Из описания предъявленных суду вещественных доказательств
Утром, в десять ноль-ноль, ребята дружно щелкнули каблуками в кабинете подполковника Хлебникова. Тот, не отнимая от уха телефонной трубки, указал глазами: мол, проходите, садитесь. Ребята уселись около стола, стали с интересом прислушиваться к телефонному разговору. Собственно, разговор носил односторонний характер. Хлебников слушал невидимого собеседника, иногда роняя лаконичные, уставные фразы: «Так точно, товарищ комиссар», «Слушаюсь, товарищ комиссар», «Понятно, товарищ комиссар». Закончился разговор столь же коротко: «Хорошо, товарищ комиссар. Сейчас принесу»...
Хлебников положил трубку, вздохнул:
— Ну, началось! Высокое начальство заволновалось. Впрочем, ничего не попишешь, гуси-лебеди, дело не ординарное, не каждый день валютчики объявляются. Резонанс...
Он взял «дело» и, обронив: «Посидите, я сейчас», — вышел из кабинета.
Вернулся он не скоро. Саше уже надоело сидеть, и он подошел к небольшому книжному шкафу — единственному украшению кабинета, если не считать украшениями массивный старомодный стол, сейф да дюжину стульев. Посмотрел названия книг, присвистнул:
— Глянь-ка, Геныч, какие шедевры литературы: «Бухгалтерский учет», «Функции промбанка», «Акцептное и аккордное кредитование». Хочешь, зачту?
Он взял толстенную, страниц в семьсот, книгу, раскрыл наугад и, путаясь, прочитал длинную, с многочисленными придаточными предложениями фразу, наполовину состоящую из финансовых терминов. Поднял глаза на приятеля, задумчиво покачал головой: