— Вот-вот... Кого задержать, привезти, увезти — это по нашей части. Мы же еще и года не служим, — словно оправдываясь, пояснил Геннадий.
Очень естественно Орбелиани, словно разговор о драгоценностях исчерпал себя, перешел на другую тему:
— Простите, а что вы окончили, если не секрет?
— Да какой же секрет? Школу милиции в Волгограде.
— Господи! Волгоград... Как это странно звучит. Досих пор не привыкну. Я там воевал еще совсем мальчишкой. В дивизии генерала Родимцева — не слышали такого?
— Как же не слышать? — удивленно воскликнул Саша. — В Волгограде-то?
Над головой хозяина вдруг вспыхнул филин и послышался веселый голос:
— Георгий Георгиевич, принимаешь?
— Аркадий Семеныч! — просиял хозяин. — Ради бога! Как будто тебя можно не принять!
Голос добродушно проворчал:
—Да уж, попробовал бы. Что у тебя тут?
— Три семерки.
— Узнаю старого пьяницу, — бормотал голос, — самый паршивый портвейн выбирает...
Дверь открылась, и в комнату вошел кинорежиссер Гнедых. Увидел Ольгу, ребят, заулыбался:
— Ого! У тебя компания. Стало быть, дадут выпить.
Он галантно подошел к девушке и поцеловал ей руку, сердечно поздоровался с ребятами. Затем без лишних слов налил себе рюмочку коньяку, лихо опрокинул ее в рот.
— Последний анекдот: присылает одному нашему вахлачку родственник из-за кордона бутылку виски и банку красной икры. Ну, тот все потребил и пишет ответ: самогонка, дядя, ничего, а вот клюква рыбой пахнет, пришлось выбросить.
Георгий Георгиевич засмеялся, закашлялся, схватившись рукой за горло. Еле выговорил:
— Самое смешное — виски и вправду напоминает самогон.
— Хуже! — подхватил Гнедых. — Я в прошлом году в Каире высосал на каком-то банкете целую бутылку — так неделю во рту керосин стоял. Хорошо, наши догадались «Столичной» отпоить! — Он коротко хохотнул. И вдруг, сразу посерьезнев, обратился к ребятам.
— Слушайте, парни, чего ваш шеф ломается — не дает следствие снимать? Я рассказал на телевидении — они там аж заплясали. И потом, ему что — плохо? Прославится на весь Союз, третью звезду на погон получит...
Вот покатилась чья-то звезда Вам на погоны, — пропела Оля.
— Всю, всю, Оленька! — мгновенно обернулся к ней Гнедых. — Я же ушибленный этой песней! Умоляю! «В небе горит, пропадает звезда. Некуда падать», — тихо пропел он. — Ну, Оленька.
Девушка сняла гитару, тронула струны, потом внезапно повесила ее снова на стену.
— Нет, не хочу петь. Я лучше почитаю немного, можно?
— Ну, Оленька, — заканючил было Гнедых, но хозяин решительно прервал его:
— Табу, Аркадий Семенович! В этом доме всякое принуждение исключается. Что это ты?
— А-а, забыл... принципы, — иронически произнес Гнедых, подмигивая ребятам. Но настаивать больше не стал, заметив, как нахмурился хозяин.
— Зажгите свечи, Оленька, — попросил Георгий Георгиевич.
— Убедите шефа, — наклонившись к ребятам, шепотом проговорил Гнедых. — Это же и в его интересах.
Саша с сомнением покачал головой:
— Попробуйте его убедить!
— Не простучишь? — тихонько постучав по столу, участливо спросил Гнедых.
— Нет, не то... — отозвался Саша. — Просто упрям. Да и кто мы такие — убеждать?
— Ну как — все же сотрудники. А впрочем, мы наверх стукнули. На него так нажмут — сам ко мне прибежит.
— Не прибежит, — сказал Геннадий. — Не надейтесь.
— Ну, посмотрим, — угрожающе сказал Гнедых. — Все под одним богом ходим.
— Тихо, публика, кончать суетные разговоры! — приказал хозяин, когда Оля уже зажгла свечи в подсвечниках и, выключив электричество, стала у портьеры — бледная в тусклом свете, таинственная и красивая. Читала она хорошо, тонко чувствуя мысль поэта.
Нет, ты мне совсем не дорогая,
Милые такими не бывают.
Сердце от тоски оберегая,
Зубы сжав, их молча забывают,
Целый день лукавя и фальшивя,
Грустные выдумывая штуки.
Вдруг взметнешь ресницами большими,
Вдруг сведешь в стыде и страхе руки... —
Я люблю, когда темнеет рано, —
Скажешь ты и станешь, как сквозная,
И на мертвой зелени экрана
Только я тебя и распознаю.
И, веселье призраком пугая,
Про тебя скажу, смеясь с другими: —
Эта мне совсем не дорогая.
Милые бывают не такими...
Внезапно снова вспыхнул над тахтой филин. Хозяин, разведя руками, — мол, ничего не поделаешь, — щелкнул переключателем, и из динамика сразу послышался молодой голос:
— Георгий Георгиевич, я вернулся. Что у тебя тут набирать сегодня?
Хозяин словно уксусу хватил. Досадливо сморщившись, он сказал в микрофон:
— Рад тебя слышать, Костенька. Но что ж ты не позвонил-то?
— Откуда это я позвоню? Ты что, не знаешь?
— Ну вот, видишь, — поспешно перебил хозяин. — Атак... извини, милый, не могу я тебя принять. Не сердись.
— Георгий Георгиевич! — взмолился голос. — Да ладно тебе! Замерз как собака. И выпить хочу.
— Ну что ты — дитя малое? — заговорщически подмигивая присутствующим, проговорил хозяин. — Бывают обстоятельства... Ну, не один я, понимаешь? Все тебе надо объяснять?
— Да понял я! — не унимался голос. — Развлекайся на здоровье! Ты мне цифирь свою скажи. Я тихонько на кухню пройду, пожру хоть.
— Нельзя, милый, нельзя! Ясно сказано. Позвони попозже — видно будет. Привет!
Он щелкнул переключателем и, улыбнувшись, пояснил:
— Сосед мой. Парень неплохой, но нахал редкий. Вернется из рейса — он шофер — и сразу ко мне. Коньячку пропустить. Заодно старыми анекдотами угощает. Что-то он мне сегодня противопоказан. В общем, инцидент испорчен. Почитайте еще, Оленька.
Та медленно покачала головой.
— Нет. Больше не хочу. Да и поздно уже. Мне пора, Георгий Георгиевич.
— Да и нам тоже, — поднялся Геннадий.
Хозяин с досадой хлопнул ладонью по тахте:
— Ну, Костя, ну, погоди! Явился!
Потягивая коньяк и развалившись в кресле, Гнедых насмешливо процитировал:
— Испортил песню, дурак!
Нет, не клеился разговор, когда компания возвращалась от Георгия Георгиевича. Ни первый по-настоящему весенний вечер — с мягким теплом, бодрящим ветром и светло-сизой дымкой, укутавшей Волгу, ни изрядный запас свободного времени, ни выпитый совсем недавно «фирменный» кофе — ничто не действовало. Компания уныло продвигалась по тротуару вдоль трамвайных путей, направляясь по инерции к Олиному дому. Девушка ушла в себя, о чем-то напряженно размышляя, не проявляли обычной веселости и ребята.
Уже на подходе к Олиному дому Геннадий вдруг спросил:
— Оля, а где у него семья?
Девушка изумленно посмотрела на него, словно он подслушал ее тайные мысли. Ответила с неохотой:
— Не знаю. Кажется, в Тбилиси. Они давно уже не живут.
— А где он работает? — не унимался Геннадий.
— И этого не знаю, — уже равнодушно ответила Оля. — На каком-то производстве.
Геннадий нахмурился, и девушка тотчас это заметила.
— Что с вами, Гена? Вам что-нибудь не нравится?
— Да, — решительно сказал Геннадий, — не нравится.
Девушка даже остановилась, с любопытством уставившись на него.
— Что же именно?
— Вы говорите неправду, — отводя глаза, тихо сказал Геннадий. — Вы же звонили ему на работу...
Оля всплеснула руками:
— Господи! С этими начинающими детективами с ума сойти! Что ж, буду с вами разговаривать языком фактов, так у вас полагается? — Она покопалась в сумочке, достала записную книжку. — Ну-ка, посмотрим... так... Орбелиани Г. Г. Вот его домашний телефон, вот служебный. Я просто звоню и прошу Георгия Георгиевича, не интересуясь его титулами. Вам ясно?
Геннадий, улыбнувшись, кивнул. Саша тотчас же поддел приятеля:
— Да-а... Похоже, Геннадий болен подозрительностью в тяжелой форме. Это надолго.
— Излечимо? — заботливо спросила Оля.
— Только оперативным путем. Например, голову за такие штучки оторвать, — высказался Саша.
— Впрочем, раз уж Гену так интересует личность
Георгия Георгиевича, могу добавить: по моим непроверенным данным, он или директор или какой-нибудь другой начальник... Во всяком случае, у него есть секретарша. С весьма милым голоском... — Последнюю фразу девушка выговорила почти враждебно. — Есть еще вопросы, гражданин начальник?
Геннадий поднял руки.
— Сдаюсь, — голосом раскаявшегося грешника взмолился он. — Информация исчерпывающая.
— Стало быть, я могу быть свободной? — с издевкой спросила Оля.
Саша галантно поклонился:
— Увы, можете!
Девушка подала ребятам руку и пошла к дому. Отойдя на несколько шагов, обернулась:
— Понадобятся дополнительные сведения — заходите, — крикнула она. — Могу дать подписку о невыезде.
— Ну, до этого дело еще не дошло, — с наигранной бодростью сказал Геннадий.
Оля махнула рукой и скрылась в подъезде. Геннадий, поглядев ей вслед, сказал с досадой:
— И дернуло же меня... Тоже мне... Обличитель нашелся...
Саша как-то странно поглядел на товарища, прищелкнул языком:
— Да, старик, не- там бдительность проявляешь. Ты мне лучше другое скажи: как тебе понравился голосок соседа?
Геннадий удивленно посмотрел на него, и Саша пояснил:
— Ну, который ломился к Георгию Георгиевичу?
— А почему он мне должен нравиться? Довольно нахальный голос, вот и все.
— Нет, не все, — со значением возразил Саша. — И что нахальный — это не важно. Важно, что знакомый, вот что...
— Знакомый?
— Ага! — Саша встал вдруг в «блатную» позу и довольно удачно скопировал: «Ты, фраер тухлый! Стоишь? А сейчас лежать будешь!»
— Не может быть! — вырвалось у Геннадия.
— Вот тебе и «не может быть»! — покровительственно сказал Саша. — А то пристал к девушке, с кем он живет да где работает. Это-то выяснить — раз плюнуть. А вот зачем