— Ах, не откроете? — в голосе Геннадия послышалось бешенство. Дверь заходила ходуном. Чувствовалось, что она вот-вот слетит с петель. Орбелиани предпочел «узнать» голос.
— Геннадий? Вы? Что случилось?
Он приоткрыл дверь, становясь на пороге, но Фомин просто отшвырнул его в сторону и решительно прошел в прихожую. Едва глянув на Олю, избитую, в разорванном костюме, он, ни слова не говоря, распахнул дверь в комнату. Там уже горел свет, и Аркадий Семенович пытался спешно привести себя в порядок. Однако это было нелегко сделать: из глубоких царапин на лице еще сочилась кровь, оторванный рукав халата никак не удавалось «приладить» на место. Увидев Геннадия, он растерянно и жалко заулыбался.
— Геночка? Ну, слава богу, что хоть ты. А мы тут, видишь, пошумели немного... Напились...
— Та-ак, — глядя то на девушку, то на Аркадия Семеновича, подал голос Орбелиани. — Кажется, и я понял. Так-то ты воспользовался моим гостеприимством! — гневно сказал он Аркадию Семеновичу. — А ну, вон из моего дома, подлец! — он широким жестом указал ему на дверь. — Быстро!
— Дайте хоть одеться. Я сейчас, — смущенно бормотал Гнедых, направляясь в дальнюю комнату. Геннадий остановил его.
— Погодите!
Повернувшись к Орбелиани, глухо сказал:
— Извините меня, Георгий Георгиевич. Но тут уже вопрос не моральный... Совершено уголовное преступление. Я должен задержать Гнедых. А вас попрошу позвонить в райотдел.
Орбелиани медленно покачал головой.
— Не стоит. С этого подонка хватит просто вышвырнуть его. Да и не в нем дело... Ему-то как раз в тюрьме самое место, — с наслаждением говорил он, глядя прямо в лицо кинорежиссеру. Он мстил ему за недавнее унижение и потому цедил слова медленно, со смаком. — Но ведь Оленькино имя затреплют, вот что противно. А это, считайте, крест на артистической карьере. Да и вообще... для девушки такое пятно... Нет, немыслимо!
— Какое же пятно? — удивился Геннадий. — Она-то здесь при чем?
— Э-э, Гена, вы что, не знаете людей? — поморщился Орбелиани. — Они же все это истолкуют иначе...
Он подошел к разбитому окну, внимательно осмотрел улицу.
— Кажется, на наше счастье, все тихо. Можно избежать скандала.
— Да вы что, други мои, белены объелись? — вдруг вмешался Аркадий Семенович, уже оправившийся от замешательства. — Вы что лезете не в свое дело? Мало ли что может произойти между мужчиной и женщиной? В таких случаях третий — не мешайся. Ясно вам? А тебе, Генка, я удивляюсь!
— Ну, довольно! — резко оборвал его Геннадий. — Вы действительно взялись не за свое дело. Есть закон.
Он повернулся к девушке, стоящей все в той же позе — прижавшись спиной с стене.
— Оля! — сказал он ровным голосом, подчеркивая официальный характер своих слов. — В данном случае все зависит от вас. Намерены ли вы привлечь к ответственности гражданина Гнедых за попытку...
— Да! — громко сказала Оля, с вызовом глядя на Георгия Георгиевича.
— Тогда не о чем и толковать! — спокойно заключил Геннадий. — Есть заявление потерпевшей, неважно, устное или письменное. Гражданин, я должен доставить вас в...
— Чепуха! — громко воскликнул Орбелиани. — Не слушайте ее, Геннадий. Оля сейчас в запальчивости, сама не понимает, что говорит. Одну минуточку... Оля! — повернувшись к девушке, веско сказал он, глядя ей в глаза. — Подумайте, в какое положение вы ставите себя да и меня тоже. В моем доме. Впрочем, это даже не главное. Вы остались с ним наедине. Ведь никому не объяснишь, что это вышло случайно, что я отлучился на минутку, что мне было необходимо отправить срочную телеграмму...
— А вы, кстати, по-моему, никуда и не отлучались! — вставил Геннадий.
— То есть? — вспыхнул Орбелиани.
— Я все время находился у вашего подъезда. Вы не выходили и не входили.
— Ах, вот как! Кто вам дал право следить за моим домом! Я привлеку вас к ответственности!
— Я не следил за вашим домом. Я ждал возвращения Оли. Мы не договорили.
— Товарищ лейтенант, — ровным, безжизненным тоном сказала Оля. — Я официально прошу вас арестовать этого гражданина, — она указала на Гнедых, — совершившего на меня нападение, подробности напишу в письменном заявлении. Все!
— Одевайтесь! — резко приказал Геннадий.
— Оля! Не горячитесь, умоляю вас! — бросился к девушке Георгий Георгиевич, молитвенно сложив руки. — Взвесьте все хорошенько. Ну, ради меня! Ради нашей... дружбы! Дайте себе время успокоиться. Возбудить дело никогда не поздно, я сам помогу вам.
— Я знаю цену вашей помощи, Георгий Георгиевич! — вдруг сказала Оля таким тоном, что тот мгновенно осекся.
А Геннадий холодно заметил:
— Прошу вас не оказывать давления. Это незаконно.
— Да не оказываю я никакого давления! — закричал Орбелиани, — я сам возмущен до глубины души. Я пытаюсь спасти ее репутацию.
— Это не ваша забота, не хлопочите, — тем же тусклым голосом возразила Оля.
— Геннадий! — Георгий Георгиевич в отчаянии бросился к Фомину. — Ну хоть вы-то не будьте дураком! Вы же понимаете: мы с Олей большие друзья. Больше, чем друзья. Сейчас она возбуждена. Но завтра она откажется от своего заявления, и мы тоже не подтвердим ваших показаний. Вы окажетесь в глупом положении. Аркадий Семенович — уважаемый человек, с именем. У вас будут крупные неприятности. Зачем вам это?
— Ступай-ка, парень, домой, а мы тут без тебя разберемся! — с ухмылкой вставил Аркадий Семенович. — Тоже мне ревнивец! Дали тебе отставку, так нечего личные счеты сводить. За это рога быстро сломают.
— Так, — сказал Геннадий. — Значит, не хотите позвонить? Обойдусь без вас...
Он подошел к телефону, щелкнул рычажком и стал набирать номер, не спуская глаз с режиссера. Орбелиани, оказавшись у него за спиной, схватил со столика бутылку коньяку и с размаху ударил Геннадия по голове. Охнув,
Геннадий выпустил трубку и повалился на пол.
На столе дежурного по управлению зазвонил телефон. Старший лейтенант Белоухов снял трубку и услышал взволнованный детский голос:
— Алло! Алло! Милиция? Говорит Володя Алтухов...
— Какой Володя Алтухов? — не слишком кстати переспросил дежурный.
— Ну, просто Володя Алтухов из одиннадцатой школы. Я тут на улице Гоголя, знаете?
...Ему пришлось-таки изрядно побегать по улице Гоголя, этому Володе Алтухову из 11-й школы. Сунув монетку в щель первого телефона-автомата, он тут же увидел, что у него нет трубки, вырвана вместе со шнуром. Второй автомат проглотил монету и не вернул. Около третьего Володя обнаружил, что больше нет двухкопеечной монетки. Растерянно потоптавшись в будке, Володя собрался у кого-нибудь просить монету, но тут до него дошел наконец смысл надписи на аппарате: «Вызов без монет спецслужб»...
Он говорил без остановки.
— В общем, недалеко от поликлиники, знаете? В доме двадцать четыре кто-то изнутри выбил окно. Да, я сам видел. Потом какая-то женщина ка-ак закричит: «На помощь!». Потом какой-то парень ка-ак кинется в этот подъезд! Потом ка-ак начнет бухать в седьмую квартиру! Как откуда знаю? Я же за ним побежал, посмотреть. Только я снизу, со второго этажа глядел, а седьмая на третьем. Ну, и... все. Я ждал, ждал, а все тихо. А разве это может быть, чтоб тихо было?
...Хлебников грузно расхаживал по кабинету и, поглядывая на Сашу, четко диктовал пожилой машинистке:
— Таким образом, учитывая характер его нынешней деятельности, а также появление на «черном рынке» промышленного золота, есть основания полагать, что именно через него происходила утечка золотого песка с охраняемого им прииска...
Только сейчас, слушая четкий голос подполковника, излагающего весь ход дознания, Саша начал понимать, какая огромная работа была проделана отделом, сколько людей было втянуто в ее орбиту — и как незначительна была их роль с Геннадием. Из Красноярска, из Тбилиси, из Сочи и Адлера пришло огромное количество информации — а ведь ее собирали люди, действовавшие оперативно и быстро. Саша попытался представить себе весь объем работы в целом и невольно поразился ее целостности и гармоничности. И все же и их работа с Геннадием входила в общую мозаику пусть маленьким, но важным кирпичиком.
А подполковник продолжал диктовать:
— Недоказанность вины в судебном разбирательстве в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году, освободив его от судебной ответственности, не освободила от ответственности служебной: он был уволен из органов МВД по недоверию. В настоящий момент имеющимися в наличии материалами доказывается и преступление, содеянное в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году. Исходя из вышеизложенного, прошу вашей санкции на арест...
В дверь без стука вошел майор Хмелевский и бесцеремонно перебил подполковника:
— Вы не поедете с группой? Там к нам, сам как его, звоночек интересный поступил: происшествие на Гоголя, двадцать четыре. Вы, кажется, этой квартирой интересуетесь.
Подполковник и Саша переглянулись. Хлебников, ни слова не говоря, быстро сложил в сейф бумаги, запер. Кивнул Саше:
— Поехали!
В десятиместном «газике», прыгающем на ухабах, Хмелевский рассказал о звонке Володи Алтухова.
— Прямо так и говорит дежурному: а разве, говорит, может быть, чтоб тихо было? Очень смекалистый парнишка, хоть, сам как его, сразу в штат бери.
Хлебников невесело буркнул:
— Еще ничего не известно.
— Да я не про то... — смутился майор. — Я про мальчика. Эти парнишечки, сам как его, самый вездесущий народ.
«Газик», подпрыгивая и мигая синим сигналом, мчался по улице...
В квартире номер семь Георгий Георгиевич четким голосом, не волнуясь, отдавал распоряжения по телефону:
— По дороге заедешь за Дмитровым — я звонил, он ждет у «Трех вязов». У зала регистрации встретитесь со съемочной группой — они уже выехали. Пусть Бутурлин зарегистрирует билеты, так надежнее. Вот все. Да, Костя, вот еще что. Не толпитесь там, пожалуйста, не привлекайте к себе внимание. Понял? Нет, садиться будем все вместе, мы не опоздаем. Все!