Прошло достаточно много времени, прежде чем Мария, оглянувшись, поискала глазами исчезнувших Ваню и Георгия. Они сидели на простой деревянной скамье возле памятника художнику и мирно беседовали. Заметив, что она наконец обрела почву под ногами, Гоша подошел к Марии, помог спуститься с площадки и повел к пруду.
– Боже! Как здесь замечательно! – только и сказала Мария.
– Мам! А мы еще в музей пойдем! Там так прикольно! – заверещал подбежавший Ваня, но Мария даже не поправила мальчугана.
Потрясенная, она все еще летела над бурной рекой, парила, раскинув руки-крылья вместе с птицами. Стремительно проносилась над кипенью цветущей сирени, захлебываясь от восторга и чарующего аромата.
Музей был как музей, с присущим ему запахом старого дерева, с массивной, местной работы, основательной мебелью из мореного дуба. Мария почти не интересовалась экспозицией, лишь поглядывала на снующего, как по собственной квартире, Ваню и сопровождающего его Георгия. Они что-то обсуждали, доказывали друг другу, а она все еще оставалась под впечатлением увиденного. Даже когда они поднялись на башенку и в руках Георгия появился миниатюрный цифровой фотоаппарат, Мария не обратила внимания, что он много и увлеченно снимает ее и сына.
Вечером, когда Ваня, уже лежа в постели, делился впечатлениями, Мария спросила мальчика:
– А когда же ты уже успел побывать в усадьбе?
– Давно! Когда первый раз поехал с дядей Гошей кататься.
– Во-первых, он тебе не дядя Гоша! Что вообще за имя такое? – поправила она сына.
– Он сам сказал, что его так можно называть! А еще мы с ним поедем на линию Сталина! Там давным-давно был укрепрайон! А еще дядя Гоша показал мне Большой Камень! Это такая скала громадная. А еще…
– Стой! Когда же ты успел всюду побывать?
– Так мы же с ним каждые выходные куда-нибудь ездим! А если погода плохая, то в городе по музеям ходим, в кукольный театр, на выставки. А что?
– Интересно, я думала, вы только на каруселях катаетесь! – удивленно воскликнула Мария.
– Ну, и на каруселях тоже.
Впоследствии оказалось, что и сюда, к Павлу, Ваня приехал впервые вместе с Георгием. Мария долгое время не понимала, что происходит, но постепенно свыклась со своей вторичностью и искренне радовалась, что у сына появился такой друг.
Изменилась не только жизнь, Мария чувствовала, что сама стала другой. Всего полгода назад любое сказанное в ее адрес слово могло повергнуть ее в шок, вызвать слезы и выбить из колеи. Особенно трудно было на работе. Безропотно снося обиды и унижения, она терпеливо тащила свою нелегкую ношу. Завуч, дама своенравная и жесткая, никогда не учитывала пожеланий Марии при составлении расписания, и в результате бедной женщине приходилось весь день проводить в школе из-за неуместных форточек. Да и директор без зазрения совести нагружал Марию Федоровну сверх всякой меры, не придавая особого значения тому, что ей не с кем оставить ребенка или имеются какие-либо личные дела. Сложилось так, что ею помыкали практически все, а она молча терпела, стараясь не вызвать гнева вышестоящих. Переход на другое место работы ознаменовался и резкой сменой отношения к Марии. Если в прежней школе появление Марии в новом облике вызвало восторг учеников и тихую зависть коллег, то в гимназии все оказалось наоборот. Стоило ей только появиться в приемной директора, как первое, на что обратила внимание секретарь, было именно то, как и во что одета Мария. В глазах девушки замелькали цифры, словно в окошечке калькулятора. Она в одну секунду подсчитала что почем и тут же предложила Марии Федоровне чай. И директриса, поговорив с ней, предложила весьма неплохую зарплату плюс еще и классное руководство. В итоге выигрыш в зарплате составил столь значительную сумму, что Мария не стала раздумывать. После первого же педсовета, на котором она предложила про вести научно-практическую конференцию по злободневной теме, отношение руководства гимназии к ней стало просто потрясающим.
Задумываясь над изменениями, произошедшими в ее жизни, Мария всю больше убеждалась в том, что она вовсе не серая безответная мышка, а женщина, имеющая право на собственное мнение. Трудно сказать, что послужило первопричиной этой метаморфозы, но факт остается фактом – она изменилась. Возможно, на перевоплощение повлиял развод, возможно, смена окружения, но не исключено и то, что рядом постоянно был Георгий. Спокойно и ненавязчиво он своим отношением, заботой и вниманием методично воспитывал в Марии самоуважение, которого так недоставало ей всю жизнь.
После завтрака Наташа предложила погулять в старом парке. Идею поддержали все, особенно дети. Ваня, уже побывавший там однажды, тут же стал намекать сыновьям Глеба, что неплохо было бы обследовать дворец. Мальчишки мгновенно отреагировали на предложение и принялись деловито обсуждать, что необходимо захватить с собой.
Мария насторожилась, но, встретившись взглядом с Аленой, промолчала. Не стоит лишать мальчика детства. Пусть общается со сверстниками, пусть немного хулиганит, пусть осваивает окружающий мир, пока тот полон тайн и загадок, пусть совершает ежедневные открытия и постепенно становится мужчиной, сильным, смелым, готовым к любым неожиданностям и поворотам судьбы.
По дороге в парк Мария спросила Наташу том, что произошло после выхода книги о наполеоновских кладах.
– Это была неприятная история. Книга действительно основывалась на реальных событиях. Дело в том, что у нас в семье хранился дневник Леонарда Георгия Дробыш-Казинского. Он мой дальний родственник по материнской линии. Предки Леонарда в свое время присягали самому Витовту! Славный был род, но обедневший. Наверное, к тому времени, когда французы переправились через Неман, от былых богатств не осталось ничего, кроме гонора да шляхетской чести. Из дневников самого Леонарда следует, что он вступил в пятый польский корпус князя Юзефа Антона Понятовского. Не удивляйся, в то время и поляки и белорусы были еще единым народом [5]. После подавления последнего восстания, когда Варшаву утопили в крови, слишком многие не могли простить поражения и позорного раздела Речи Посполитой. Потому шляхта, да и не только шляхта, добровольно вступала под наполеоновские знамена. Представь, князь Юзеф Понятовский собрал стотысячную армию! Только добровольцев! И такое происходило везде, куда приходил Бонапарт! Теперь посчитай: в Бородинском сражении со стороны французской армии в боях участвовало, насколько я помню, сто тридцать пять тысяч. Выходит, как минимум четверть, а то и треть из них было с бело-красно-белыми шевронами. Сражался там и мой предок, Леонард Ежи Дробыш-Казинский.
– Ты сказала Георгий! – перебила ее Мария.
– Все правильно, Ежи и Георгий – одно и то же имя. По-польски Георгий всегда Ежи. Это по-русски можно сказать Юрий, а у нас только Ежи! Так вот, дневники Леонарда Ежи-Георгия сохранились, они передавались в нашей семье из поколения в поколения как реликвия. Сам Леонард вернулся в родной дом в 1815 году, а уже в 1821 году стал активным членом Патриотического общества. После его разгрома долгое время скрывался. В двадцать пятом сблизился с самим Адамом Ежи Чарторыским. По семейным преданиям, погиб во время последнего восстания, где-то в Варшаве.
Когда с записями Леонарда ознакомился Павел, он предположил, что мой предок сопровождал именно тот самый обоз, что вывозил из Москвы ценности. Слишком уж ожесточенно его защищали. Бросив подводы, Леонард увел бы своих людей без особых потерь. Но очевидно, задача перед ним была поставлена вполне определенная. В дневниках несколько раз встречается упоминание о познацвете. Есть такой редкий, но удивительный цветок. Он зацветает поздней осенью, иногда перед самыми морозами, и зачастую так и уходит под снег, если снегопады начинаются рано. Поскольку Леонард несколько раз упоминал этот цветок, я пришла к выводу, что таким образом он дает привязку к вполне определенному месту. После отступления от Смоленска Леонард больше ни разу – обрати внимание, ни разу! – не приводит в своих записях ни одного названия деревень рек, озер или урочищ! И это при том, что он все ближе подходил к своей родине. Очевидно, осознавая невозможность сохранить обоз, он принял решение спрятать самое ценное, чтобы впоследствии вернуть императору.
– А при чем здесь цветок? – спросила Мария.
– Дело в том, что он очень редок, известно всего несколько мест его произрастания. На пути, по которому отступал Леонард, известно только одно такое место. На этом основании мы и предположили, что клад Наполеона может находиться именно там. Дневники Леонарда послужили отправной точкой к написанию книги. Я провела собственное расследование. Павел все подробно изложил в романе. Ты, как я поняла, его не читала? Вернемся домой, я подарю тебе книгу. Неприятности, если можно так сказать, начались вскоре после того, как один умный мальчик прочел роман. И на удивление быстро смекнул, что события, описанные в книге, имеют реальную подоплеку. Если бы он обратился к нам, то ничего страшного не случилось. Показали бы ему дневники, пояснили, помогли. Все равно двадцать пять процентов его законная доля. Но нет! Он связался с криминалом. Даже заключил своеобразный договор. На нашу городскую квартиру совершили разбойное нападение. Ничего, естественно, не нашли, но когда сунулись сюда, разразилась настоящая война. Павла ранили. Дневники оказались в их руках, а дальше, пока Павел лежал в госпитале, потянулась целая цепочка смертей. В надежде отыскать клад они убивали друг друга, грызлись, как пауки в банке. Того мальчика, что заварил всю кашу, тоже убили. Но уже тогда, когда он определил место. Мальчик в самом деле оказался сообразительным. То, что мы с Павлом только предполагали, оказалось верным. Со дна озера, уже почти из-подо льда, они успели поднять два бочонка с серебром и церковной утварью. Если бы не Глеб, то подняли бы и остальное, но не успели. Милиция тормозила расследование, и, если бы не агентство Глеба, преступники ушли бы безнаказанно.