Мила перестала плакать и пила вино мелкими глотками. Майор Мельник смотрел, как двигается ее горло. У него снова мелькнула мысль о том, что она красивая женщина и горло у нее красивое…
Она допила вино и сказала решительно:
– Идемте!
Майор Мельник чуть не спросил: «Куда?», но сразу же сообразил – Людмила имела в виду гостиницу.
…Номер был небогатый, без изысков, хотя «Братислава» и считалась самой крутой городской гостиницей. Но майор сразу же отметил: номер был чисто прибран, никаких разбросанных одежек или косметики, дверцы стенного шкафа аккуратно задвинуты, на столе букет живых цветов – синих ирисов. Людмила села в кресло у окна, а майор Мельник начал деловито изучать паспорт и записную книжку Николая Рудина, а также содержимое его сумки. Стандартный набор путешественника на короткие расстояния: две рубашки, носки, трусы, пара свитеров. В ванной комнате новенький бритвенный прибор, лосьон и щетка для волос. Не обнаружив ничего интересного среди вещей Николая Рудина, майор попросил у Милы разрешения забрать записную книжку. Возможно, удастся найти координаты таинственного Виктора. Тут майор вспомнил об исчезнувшем друге Илоны Романенко и спросил:
– Вы уверены? Точно его звали Виктор? Может, Владик?
– Его звали Виктор, – ответила Мила. – Я точно помню. А книжку берите. Все, что хотите, берите…
Выглядела она усталой и несчастной.
– Зареченск недалеко, – сказал майор Мельник, – может, кто-нибудь из подруг сможет приехать и побыть с вами?
– Подруг? Да они все мне завидуют! Вы не представляете, какие люди злые! – горячо воскликнула Мила. – Меня даже отравить пытались!
– Отравить? Зачем? – вырвалось у майора, прежде чем он осознал бессмысленность вопроса. – Вернее, я хотел спросить, вы уверены?
– Конечно, уверена. На фотосессии насыпали какой-то дряни в кофе, я чуть не умерла. Зачем… – горько прошептала Мила. – Я ведущая модель, они меня с потрохами сожрать готовы!
– А вы не преувеличиваете? – засомневался майор, но удержался и вместо этого спросил: – Может, случайность?
– Да какая случайность! Хотели отравить, потом однажды ночью в гостинице кто-то пытался открыть дверь, и машина чуть не сбила. Это в Чехии. Вот я и думаю, может, хотели меня? В смысле убить, а убили Колю? – Она испуганно смотрела на майора Мельника, сжав кулачки.
Майор Мельник покрутил головой и осторожно спросил, чувствуя, как глупеет на глазах:
– В смысле перепутали?
– Да нет, чтобы запугать! Разве нас можно перепутать?
Резонно, ничего не скажешь. Майор Мельник вспыхнул скулами.
– С какой целью?
– Ну… Не знаю. Они на все способны.
– Кто?
– Господи, да откуда же я знаю! Вы ведь тоже не знаете, кто убил Колю.
Майор Мельник только крякнул. Логика, однако, женская. Но красивая ведь женщина! А красивым женщинам прощается многое, даже глупость, часто воспринимаемая как пикантная добавка к пресной повседневности.
Майор велел Миле дверь никому не открывать, из номера по вечерам не выходить, хорошенько выспаться и в случае малейшего намека на опасность звонить ему лично. И отбыл, оставив свой номер телефона. Отбыл с сожалением, необходимо заметить…
Глава 8…Из дневника
И фиолетовые тени
Текут по огненным полям…
Забытых дел, умолкших дней
Ненарушимые кладбища.
И тлеет медленно закат…
…Из аула мы вышли на рассвете. Закутанные в халаты, головы обмотаны тряпками, в растоптанных сапогах… Все не новое, купленное у местных, сохранившее их запах. Школьный учитель, обрусевший немец, женатый на местной, поразительно красивой женщине, помог со снаряжением. Я попросила разрешения сделать карандашный набросок жены учителя – женщина взглянула на мужа, и тот согласно кивнул. Именно учитель рассказал о мертвом городе, «елю сехер» или как-то похоже, я постаралась максимально близко передать звучание его слов, в двухстах примерно километрах к юго-востоку от аула. Говорят, там проходила часть Великого шелкового пути – через Среднюю Азию в Китай – и был оазис… Андрей выразительно посмотрел на меня: он-то был уверен – речь идет о Маргуше.
Андрей Княжицкий… Последний романтик. Идеалист. В вечном поиске смысла жизни. Одержимый желанием оставить след. Историк-недоучка. Лидер нашего нелепого квартета. Умирающий от чахотки, с красными пятнами нехорошего румянца на скулах и блестящими от озноба глазами…
Около десяти дней караванного пути, сказал учитель, имея в виду нашу неподготовленность. Он же помог найти проводника с двумя верблюдами – страшными, облезлыми, с огромными мордами и неуклюжими длинными ногами. Проводник говорил только на местном наречии, и объясняться с ним пришлось жестами.
Для меня, городского человека, пустыня – это много песка, жарко днем и холодно ночью. Саксаул и верблюжья колючка. Еще я знала, что название пустыни «Каракумы» переводится на русский как «Черные пески», – прочитала в энциклопедии, изданной «Акционерным издательским обществом Ф. А. Брокгауз – И. А. Ефрон», готовилась. Словом, романтика. Но оказалось, подготовиться к такому невозможно! Невозможно представить себе такое громадное количество песка! Один песок, насколько хватает глаз! Сыпучий, спекшийся в черепаший растрескавшийся панцирь, белый, желтый, серый, терракотовый, на тысячи километров шевелящиеся песчаные волны и высохшие русла песчаных рек. То здесь, то там глаз выхватывает торчащий из песка черный бивень или ребро мамонта, а то и черный окаменевший ствол дерева, отполированные временем и солнцем. Им больше миллиона! Человек неспособен представить себе такую немыслимую древность. Полтора миллиона лет эти окаменелости пролежали, засыпанные песком, затем песчаная буря выбросила их на поверхность, где они пролежат до скончания времен или пока другой бурей не будут погребены на следующие миллионы лет. Все это не укладывается в сознании: человек, оказывается, так ничтожен, слаб, мал и кратковечен, а пустыня – это вечность, застывшее пространство, над которым пролетают эпохи, но совершенно ничего не происходит и не меняется. А может, здесь просто нет времени – остановилось…
Туркменские Каракумы… Оказывается, есть еще Приаральские Каракумы и пустыня с таким же названием в Казахстане. Но именно туркменские Каракумы – самая горячая пустыня мира: днем плюс пятьдесят, а песок – все восемьдесят, ночью ноль или даже минус. Зимой доходит до минус тридцати, только снега нет. Растительность… Так называемые эфемеры или однодневки – блеклая трава с мелкими цветочками. Уже к маю эта травка полностью высыхает и умирает. Это снова из энциклопедии.
Мы видели эти крохотные полузасохшие жесткие цветочки, жалкие, бледно-сиреневые и розовые, печально шелестевшие в раскаленном струящемся мареве.
Обитатели пустыни… Те, кто может выжить, – змеи, ящерицы, пауки… Скорпионы! Мерзкое насекомое, похожее на речного рака, только маленькое и черное. Вызывающее дикий ужас. У меня за пару дней выработалась привычка постоянно перебирать тряпки и одежду в поисках затаившихся в складках гадов, укусов которых я панически боялась.
Животный мир небогат, но и на том спасибо. Я не понимаю, как здесь можно существовать живому, без воды, среди раскаленного песка. В энциклопедии сказано о джейранах, волках и лисах.
Один раз я видела джейрана – маленький, на тонких ножках, сливающийся с песком. Похож на нашу косулю, только рога побольше. А по ночам истерически тявкают лисы… Это Андрей сказал – лисы, я бы ни за что не догадалась, уж скорее пустынные демоны – звуки они издавали жуткие и вполне потусторонние.
И всюду барханы, барханы, барханы… Сколько хватает глаз, пологие холмы и такыр – высушенная растрескавшаяся почва, тверже камня. Бесконечно, страшно… Земля, не впитавшая ни капли воды со дня сотворения мира… Зачем она? Каков промысел Создателя? Жаркий ад, куда можно отправлять грешников? Мне пришло в голову, что нас потянуло сюда недаром – не иначе, кара за грехи наши. Андрей рассказал, как пустыня движется, подминая и переваривая все новые плодородные куски почвы. Спокойная, неукоснительная, враждебная сила… Живая! Говорят, если долго смотреть в пропасть, то в конце концов пропасть посмотрит на тебя. Если бы тот, кто это сказал, увидел пустыню, он сказал бы иначе. Сказал бы: если долго смотреть на пустыню и дышать ее раскаленным воздухом, то пустыня посмотрит на тебя, и взгляд ее будет страшен.
Пустыня, пустынь… Там, где пусто. Там, где ничего нет. Там, где конец мира…
Верила ли я, что мы найдем город Маргуш? Андрей сказал, что древние греки называли его Маргиана. Нет, я не верила. Город-мираж, город-легенда, о котором никто ничего не знает. Такой же эфемер, как трава с лиловыми и розовыми цветочками. Вспыхнул, промелькнул и исчез без следа. Ни стен, ни костей… ничего! Вся память об этом загадочном городе заключена в одной-единственной фразе: «Маргуш стал мятежным». Все. И царь, не получивший дани, сказал Андрей, выступил в поход. Две с половиной тысячи лет назад. Царя звали Дарий, что значит «добро». Добрый персидский царь Дарий с огнем и мечом… Что было дальше, никто не знает, даже Андрей. Тогда ли умер город, древний уже по тем временам? Или согласился платить, и Дарий отступил? Одна фраза, одна-единственная, да и то… Кто может поручиться за верность и точность перевода? Никто. Ни одна живая душа. Ни памяти, ни смысла, одна вера. Слепая вера, что был, стоял, имел место.
Сик транзит глория мунди…
Зачем я здесь? У Андрея слепая вера, а у меня? Я не верю в Маргуш. Вернее, меня он не волнует. Тогда что? Что? Поиск новых смыслов в моей бессмысленной и тупиковой жизни, должно быть. Я думала, новый опыт встряхнет меня, я думала, снова начну рисовать. Приду в себя после смерти Сонечки, моей малышки…
Другими словами, мне нужно было сменить обстановку и уехать…
Андрей верит. Верит в существование Маргуша, верит в успех нашей экспедиции. На пороге смерти Андрей верит в чудо.