— В каком смысле? — не поняла Клавдия.
— В прямом. — Роман кивнул на стол. — Подойдите, посмотрите сами.
— Нет, спасибо, — вежливо отказалась Клавдия. — Лучше вы мне на словах объясните.
— Она до того истощена, что мы еле смогли набрать крови для анализов. Органы пищеварения атрофированы настолько, что даже трудно представить. Я такого еще не видел в своей практике.
— И что это значит? — спросила Клавдия. — Она чем-то болела?
— Ну если голод можно назвать болезнью… — Роман пожал плечами.
— Да можете вы говорить яснее? — воскликнула Дежкина.
— Куда уж яснее! — взорвался он. — Она просто голодала. Полгода, не меньше.
— Голодала? — Клавдия даже побледнела. — То есть вы хотите сказать, что ее вообще не кормили?
— Ну почему, кормили. Если бы не кормили вообще, больше трех недель она не прожила бы. Давали ровно столько, чтобы поддерживать в теле жизнь. Организм уже начал постепенно питаться сам собой.
— В каком смысле?
— В прямом. Сначала жиры, потом мышечные ткани, потом… Потом все.
— Значит, она умерла от голода?
— Нет, не похоже. — Роман опять принялся копаться в растерзанном трупе. — Пока анализ крови не сделаем, точно сказать не могу. Но скорее всего она действительно замерзла.
— А может, ее отравили?
— Может, отравили. — Роман пожал плечами. — Но судя по состоянию печени, желудка, кишечника, она вообще никаких лекарств не принимала в последнее время. Хотя, еще раз говорю, точно можно будет сказать только после анализа крови, желудочного сока и так далее.
— Ясно.
Это было не совсем то, чего она ожидала. Вернее, совсем не то. Она рассчитывала, что старуху отравили или удавили подушкой, а потом вывезли на пустырь и выбросили. Тогда все — насильственная смерть, санкция на арест, щелчок наручников, тюрьма и справедливое наказание.
Но тут все может оказаться гораздо сложнее. Тут не подкопаешься. Еще если все же от голода, то можно будет постараться доказать, что это не она сама себя до такой страшной смерти довела, а все же они ее. А если замерзла, то тут почти не подкопаешься.
Клавдия вдруг поймала себя на том, что очень хочет, чтобы Федоричевы действительно оказались душителями. Очень хочет, чтобы они действительно оказались убийцами.
А вдруг все это не так? Вдруг она ошибается? Ну и что, что пенсию на книжку. Ну и что, что щеколда, ну и что, что Петю в постель уложила. И может, у этой бабушки действительно провалы в памяти были. Может, она сама себя до такого истощения довела экономией. Не секрет ведь, что все старушки экономят, чтобы себе на похороны отложить. У них как будто соревнование какое-то, кто больше накопит.
СРЕДА 6.15
Снов никаких не было. Пустота и чернота, словно провалилась и летела, летела, летела, пока не ткнулась плечом во что-то мягкое. Кажется, это были человеческие руки. И они укачивали ее или трясли…
— …Проснитесь. Вставайте, звонили из лаборатории.
— Что? Что случилось? — Клава открыла глаза и огляделась по сторонам. И не сразу поняла, где она находится.
— Просыпайтесь. — Над ней стоял Роман и осторожно тряс ее за плечо. — Результаты пришли.
— Какие результаты? — Клава поднялась с кушетки и тряхнула головой. — Подождите минутку, я еще не проснулась. Где Ирина?
— За ней мужик какой-то в пять приехал на машине, домой увез. — Роман еле сдержал рвущийся наружу зевок.
— Ага, понятно. Давно я уснула?
— Часа в два ночи. — Роман посмотрел на часы. — Да, часа в два. Спали крепко — как труп.
— А как же еще спать в морге. — Клава слабо улыбнулась. — Давайте, выкладывайте, что там из лаборатории?
— Ничего. Ровным счетом ничего. — Роман потер красные от бессонницы глава. — Кровь чистенькая, желудок чистенький, все чистенькое. Никаких токсических веществ, никаких ядов, вообще никаких лекарств.
— Понятно. — Клава покачала головой. — Ну и какой ваш приговор? От чего умерла?
— От переохлаждения. Как я и предполагал. Четверо суток назад, во второй половине дня, скорее вечером. — Роман сел на кушетку и грустно улыбнулся. — Не много ей для этого понадобилось.
— В каком смысле? — не поняла Клавдия.
— В прямом. Судя по ее состоянию, к моменту смерти она вообще вряд ли могла самостоятельно передвигаться. Часика через полтора на морозе, если не меньше, она умерла.
— Так она, значит, не могла сама передвигаться? — ухватилась за последнюю ниточку Клавдия.
— Я же сказал — скорее всего. — Роман посмотрел на нее понимающими глазами. — Если бы было точно, я бы так и сказал.
Клава тяжело вздохнула.
— Что, разваливаются все версии? — спросил он.
— К чертям. — Клавдия кивнула. — Как карточный домик.
— Ничем не могу помочь, — развел руками он. — Разве что подтасовать результаты. Но я думаю, вы не…
— Правильно думаешь, — кивнула Клавдия. — Я — не. Скажи, а могло быть так, что… Что она сама.
— В каком смысле? — не понял Роман.
— Ушла из дому и замерзла.
— А до такого истощения она себя тоже сама довела? — Роман ухмыльнулся.
— А если предположить, что сама? — Клава посмотрела ему в глаза. — Разве такого не бывает? Может, она фанатичка какая-нибудь религиозная, может, посты сухие держала по неделе.
— Ну можно, конечно, предположить. Но она бы в обморок падала каждый день от истощения, вызвали бы «скорую» и ее бы просто уложили в психушку. Хотя, по нашим временам…
— Да, по нашим временам. Полуголодная старуха замерзает насмерть в городе, и никому нет дела. Полгода ее не видели ни соседи, ни родные, никто. И никому нет дела. Человек, которого она вырастила, забирая ее из морга, собирается везти домой не в гробу, а на заднем сиденье, и никому нет дела.
По нашим временам. Ладно, спасибо вам в любом случае.
— Не за что. — Роман грустно улыбнулся, накинул куртку и побрел к выходу.
Внизу сидела уже женщина. Отложила книжку, когда Клавдия спустилась из анатомички, и отперла дверь на улицу.
Утро было серое и мутное.
8.50.
— Еще новости! Ты что из моей приемной гостиницу устраиваешь?
Клавдия открыла глаза и вскочила с кресла.
— Доброе утро, Владимир Иваныч. Я тут маленько…
— Вижу, вижу. — Он отпер дверь кабинета и отступил, пропуская ее вперед. — Что, всю ночь на вскрытии проторчала?
— На нем. — Клава кивнула.
— Судя по твоему тону, результаты неутешительные? — Он сел за стол и нажал кнопку селектора: — Галочка, два кофе.
— Неутешительные, — согласилась Клавдия.
— Но судя по тому, что ты все же ко мне пришла…
— Пришла.
— Выкладывай. Минут десять у тебя есть. Потом у меня совещание.
— Умерла она от переохлаждения, как и было сказано раньше. Но организм находился в крайней стадии истощения. Судя по всему, ее просто заморили голодом, а потом выбросили на пустырь умирать. И она недолго промучилась. Ее невестка уверяла меня, что старуха принимала очень много лекарств, а анализы показали, что никаких лекарств за последние два месяца она вообще не принимала. В заявлении было сказано, что она сама ушла из дому, а из заключения следует, что она вообще вряд ли могла самостоятельно передвигаться.
— А если могла?
Тихо вплыла секретарша и аккуратно поставила перед Клавдией чашечку ароматного кофе.
— Они сказали, что старуха ушла из дому тринадцатого часов в пять вечера. Смерть же наступила тринадцатого во второй половине дня, ближе к вечеру. Если предположить, что она часов в пять ушла, то ей нужно было нестись через весь город именно на этот пустырь, там ложиться и сразу умирать. Гораздо более вероятно, что Федоричев проело отвез ее и бросил там. Он, по показаниям жены, как раз уезжал в то время на рынок за продуктами, следовательно, проверить его алиби не представляется возможным.
— Все? — спросил Владимир Иванович у Дежкиной, когда она замолчала.
— Все. — Клава взяла чашечку и отпила немного кофе. Нет, не умеет его секретарша варить настоящий кофе.
— Ну и послушай сама, что ты говоришь. «Если предположить… Гораздо более вероятно… Они сказали… Вряд ли могла…» Это и есть твоя доказательная база? Клавдия, ты сколько лет в прокуратуре?
— Но Владимир Иваныч, я…
— Никаких «но»! — прервал ее главный. — Ты меня просто поражаешь. Я не удивился бы, если бы услышал это от какого-нибудь стажера, но ты… Я уже пятый твой начальник, насколько я знаю.
— Шестой, — тихо сказала Дежкина.
— Вот именно, шестой. И меня ты переживешь, и седьмого. Неужели ты сама не понимаешь, что вообще нет никаких оснований для возбуждения дела?
Клава не ответила.
— Ну хорошо. — Владимир Иваныч хлопнул ладонью по столу. — Давай так сделаем — если ты скажешь мне это дело возбудить, я так и сделаю. Но только знай — если оно развалится, отвечать будешь не ты, а я.
Сами за себя вы все готовы ответить, а вот рискнуть карьерой другого человека ты можешь? Готова поставить ее на карту?
Клава молчала.
— Ну что же ты, давай. Если ты так уверена в своей правоте, если точно знаешь, что это действительно убийство с отягчающими, и сможешь это доказать в суде, то только скажи, и дело будет открыто. Чего молчишь?
— Извините, наверно, вы действительно правы, — тихо сказала Дежкина и встала. — Не надо.
— Без обид? — спросил главный, улыбнувшись.
— Без обид. Спасибо за кофе. — Клавдия улыбнулась в ответ и вышла из кабинета.
Да, все это действительно нужно было выбросить из головы. Что у нее, своих забот мало? Ей что, больше всех нужно? Или ей за это премию дадут? И с чего это она вообще решила, что может вот так кого хочет обвинить в преступлении, которого, может, и не было. Ее попросили помочь найти старую склеротичку, она помогла, вот и все. Нет чтобы радоваться, что доброе дело людям сделала, так она еще злится на себя за то, что не смогла их посадить.
— Привет, Клавдия Васильевна, как жизнь?
— Отлично, Игорек. Что нового? — Скинув пальто Порогину на руки, она уселась за свой стол. — Давай мне протоколы допросов по новым делам. Пришли уже?