— Да, вон в желтой папке у вас на столе.
— Отлично. — Клава схватила папку и развязала тесемку. — Калашникова где? Не звонила?
— Звонила, просила извинить, если задержится. Проспала.
— Извиним. — Быстро просматривая один протокол за другим, Дежкина откладывала их в сторону. — А протоколы обысков где? А из лаборатории результаты еще не пришли?
— Нет, не пришли пока.
— Привет всем! — в комнату заглянул жизнерадостный Левинсон. Увидев, что Калашниковой нет, смело вошел и уселся на стол. — Рассказываю. Держитесь за стулья. Арестовали трех пацанов из РНЕ за нацистскую агитацию. Посадили в обезьянник, все чин чином, а они на следующий день петицию на имя прокурора. И пишут, что всю ночь менты издевались над ними в особо изощренной форме. Знаете, как издевались?
— Как? — спросил Порогин.
— У милиционера, который их охранял, была фамилия Фридман. Они посчитали, что это такая пытка была, что от еврея зависело, выводить их в сортир или нет. Не могут же они еврея просить, чтоб выпустил их, пардон, помочиться. Всю ночь, бедные, терпели. Под утро один не вытерпел.
— Что, попросил? — поинтересовался Игорь.
— Ну что ты, как можно?! — Евгений Борисович закатился от смеха.
— Смешно, — сказала Клавдия, даже не улыбнувшись.
— Дежкина… — Левинсон подошел к ней и присел на край стула. — Клавдия, ну, может, выручишь? Сходи за меня в это «Времечко». А то сегодня эфир, а я так и не нашел никого.
— А Патищева что, отказалась?
— Патищева не отказалась, но она двух слов толком связать не может — ты же знаешь — профорг. Выручай.
— Нет, не могу. — Клава отложила протокол. — Я же уже сказала. Даже не проси.
— Ну как знаешь. — Евгений Борисович вздохнул и встал. — Придется, видно, мне самому отдуваться.
На столе зазвонил телефон. Клава взяла трубку.
— Алло, ма. — Это была Ленка. — Ма, ты сегодня во сколько вернешься?
— А что такое? — спросила Клава. — И Лен, я же просила тебя не звонить мне на работу по пустякам.
— Это не по пустякам. Понимаешь, ма, меня Борька Зотов в «Три обезьяны» пригласил на ночную дискотеку. Можно я пойду?
— Куда? В какие еще «обезьяны»?
— Это клуб такой, «Три обезьяны» называется, — тихо сказал Игорь. — Классное место.
— Никаких обезьян! — строго сказала Клава. — И чтобы я этого больше не слышала. Ты все поняла?
— Ну ма…
— Ты все поняла, я еще раз спрашиваю?
— Поняла.
— Вот и хорошо. — Клава посмотрела на часы. — Кстати, ты почему еще не в школе?
— Я в школе, — ответила дочь.
— Да? А откуда же ты тогда звонишь?
— А я по его сотику. По Борькиному.
— По какому еще сотику? — опять не поняла Клава.
— Ну по сотовому телефону. Ты совсем отстала, ма.
— Все равно, не важно. Никакой ночной дискотеки, я еще раз повторяю. Все. После школы домой, учить уроки. Приду — проверю! — Клава положила трубку. — Вот ведь детишки пошли. В «Три обезьяны» она собралась, мартышка.
— Радуйтесь, Клавдия Васильевна, что пока еще спрашивает. — Игорь ухмыльнулся. — Скоро просто будет ставить в известность. А потом и этого делать не будет.
— Ох, ладно, мне работать надо. — Клава полезла в сумочку и достала очки. Вместе с очками из сумки выскочил какой-то листок бумаги и упал на пол. Клавдия нагнулась и подняла его.
Это была фотография Дарьи Александровны Редькиной. С черно-белого снимка на Клавдию смотрела маленькая седая старушка в сто лет назад вышедшем из моды платье в горошек и как-то робко улыбалась. Простая такая старушка. Это ее прошлой ночью полосовали на операционном столе в анатомичке. Правда, похожа там она была больше на высушенную мумию, чем на человека.
«Похудела немного, и волос поменьше», — вспомнила Клавдия слова Светланы. Похудела немного…
— Соедините меня с гаражом, — попросила она, сняв трубку внутреннего телефона. — Алло, это гараж? Давыдова можно? Привет, Петр, это Дежкина. Через десять минут я на углу.
— Я не могу сейчас, мне заправляться ехать нужно.
— Вот по дороге и заправишься, — сказала Клава и повесила трубку.
— Надолго? — коротко спросил Порогин.
— Не знаю. — Дежкина пожала плечами. — Когда Ирина придет, скажешь, чтоб занялась этими протоколами, которые сегодня принесли.
— Хорошо, передам. Если будут звонить, что сказать?
— Не знаю. — Клава пожала плечами. — Соври что-нибудь…
10.20
Дверь открыли сразу. Света посмотрела на Клавдию и молча отступила, давая ей пройти.
— Петр, подожди меня внизу, — сказала Дежкина Давыдову, который собрался войти вместе с ней.
— Да я тут, в коридорчике…
— Я сказала — внизу! — Клава закрыла дверь прямо перед его носом.
— Проходите. — Света тихо пропустила ее в комнату.
— Здравствуйте, — поздоровалась Дежкина с маленького роста полным лысоватым мужчиной. — Вы, наверно, Антон Ильич?
— Федоричев Антон Ильич, — ответил тот, пристально глядя на Клавдию маленькими глазами.
Клава села на стул. Супруги расположились напротив нее рядышком друг с дружкой. Некоторое время так и сидели, молча изучая друг друга.
Вглядываясь в непроницаемые лица этих серых обывателей, Клава пыталась понять, права она или нет. Хоть бы крупица на ту или иную чашу, чтобы нарушить зыбкое равновесие.
— Вы, собственно, по какому вопросу? — спросил Федоричев каким-то неприятным скрипучим голосом.
И эта сухая канцелярская фраза как лезвием полоснула по мозгу. Ну конечно, как она могла сомневаться. А теперь он сидит и спрашивает, по какому она вопросу.
— Вчера вечером произвели вскрытие, — сказала она спокойно, внимательно наблюдая за реакцией этих двух людей.
— Мы знаем, — так же спокойно ответил Федоричев, как будто речь шла не о женщине, которая его вырастила, а о совершенно постороннем предмете.
— А я знаю, что вы знаете. — Клава улыбнулась одними губами.
Это было как поединок, как дуэль. У кого больше выдержки, тот и победил. Обычно Клавдия заранее знала, что сможет победить, была уверена, что у нее нервы окажутся крепче, потому что она права. Но, вглядываясь в эти непроницаемые, каменные лица, она вдруг почувствовала, что сейчас такой твердой уверенности в ней нет. У этих людей нервы, как канаты. Если у них вообще есть нервы.
— И что показало вскрытие? — спокойно спросил Федоричев, вдруг одним махом перехватив инициативу.
— Смерть от переохлаждения, — ответила Дежкина.
— Тело уже можно забрать? — Теперь уже он задавал вопросы, а она должна была отвечать. Это никуда не годилось.
— Можно. Но я пришла не за этим.
— А за чем? — Федоричев слегка приподнял бровь, как будто был немного удивлен. Нет, он действительно хорошо держится.
Клавдия вдруг отвернулась от него и повернулась к Светлане. Интересно, а у нее какие нервы?
— Я пришла посоветовать вам самим прийти. И нам будет легче, и вам, конечно.
Светлана как-то побледнела в одно мгновение, заморгала глазами и быстро залепетала:
— Нет, Клавдия Васильевна, вы все неправильно поняли, мы эту задвижку давно хотели снять, еще на прошлой неделе, а что касается телефона, то…
— Успокойся, милая. — Федоричев положил руку ей на плечо, оборвав на полуслове. — Гражданина следователя это не интересует. Или гражданку? Как вас называть? Может, товарищ следователь?
— Госпожа. — Клава еле сдерживала злую иронию. — Госпожа следователь. У нас ведь теперь все господа.
Все, первая брешь пробита. Теперь нужно долбить в нее, пока не завалили.
— Вы забыли про таблетки, — сказала она Светлане.
— В каком смысле? — осторожно спросил Федоричев.
— Не нужно было говорить, что она лекарства принимала. Кровь у нее чистая была. Таблеток она уже с полгода не принимала. С мая месяца, если быть точным.
— Может, и не принимала. — Антон Ильич нервно дернул плечами. — Может, она нам просто врала, откуда нам знать? Мы же не можем за всем уследить.
— Да-да. «Разве я сторож брату моему?…»
— Какому брату? — настороженно спросил Федоричев. — Нет у меня братьев, я один ребенок в семье.
— Это так, цитата.
— Ой, вы знаете, у нас совсем мало времени. Нам еще нужно за гробом заехать, из морга ее забрать, на кладбище… Так что вы, пожалуйста, если можно, говорите, что вам нужно, а то вы нас задерживаете.
— Ничего, долго не задержу. — Клавдия с удовлетворением отметила, что Антон Ильич вытирает платочком вспотевшую лысину.
— Я, честно говоря, вообще не понимаю, о чем вы говорите, — опять вмешалась Светлана. — Если у вас какие-то вопросы к мужу, то…
— Нет, вы все понимаете, — перебила ее Дежкина. — Или вы просто так Давыдова в постель уложили? Это ведь вы его натолкнули на мысль предложить вам помощь. Лучше алиби не придумаешь.
— Ни на какую мысль я его не наталкивала! — возмутилась Светлана.
Но и только. Ни крика, ни нервов. Вот, наконец, прокололись.
— Значит, Антон Ильич, это для вас не новость? Да уж какая новость? Сами, поди, жену и уговорили?
— Как вы смеете?! — запоздало встрепенулся Федоричев.
— Ну, если бы не знали, сейчас не сидели бы так спокойно, а бросился бы выяснять отношения.
— Ну и что?! — Голос у Федоричева начал дрожать. — То, что моя жена трахалась на стороне, еще ничего не доказывает.
— А я вообще ни с кем не трахалась! — спохватилась его жена. — Почему это вы решили, что я…
— Поздно, — перебила ее Клавдия. — Раньше эта реплика была бы к месту, а теперь вы переигрываете.
— Ну я же тебя просил — помолчи… — Федоричев схватил жену за руку и так сильно сжал, что Светлана вскрикнула от боли.
— Пусти меня, у меня на кухне дел полно. — Она неуклюже перебралась через ноги мужа и ушла на кухню.
Клава с Антоном остались вдвоем. Сидели и сверлили друг друга взглядом. Клава очень хотела, чтобы это было похоже на удава с кроликом, но Федоричев был отнюдь не кролик.
Это был скорее хорек, забившийся в угол. Хоть и боится сам, но голыми руками его не возьмешь — палец может оттяпать.