— Ладно, я к вам в обед загляну, — потускнел Игорь.
— Заходи, Игорек, — кивнула Клавдия.
— Зря вы их приваживаете, — выговорила Дежкиной Калашникова, когда Игорь ушел. — Нездоровая обстановка.
— М-да. — Дежкина вынула из сейфа папки с делом. — Обстановка, действительно, нездоровая. Пойду, отнесу этого Лобцева. Два месяца работы насмарку. Кстати, что читаешь?
— Да так. — Ирина пожала плечами и улыбнулась: — Марианна Рональдес, «Фонтаны любви».
— Да? И про что?
— Как про что? Про фонтаны любви, конечно! — Ирина отбросила книжку в сторону и засмеялась.
Игорь стоял за дверью. Встрепенулся, когда Клавдия вышла из кабинета.
— Ну, докладывай, как дела? — Клавдия остановилась.
— Да так. — Игорь внимательно изучал какие-то записи в своем ежедневнике. — Нормально дела. Вчера весь день в архиве проторчал, все без толку. Сейчас поеду в лабораторию за результатами анализов.
— А-а, ну давай, езжай. — Клавдия одобрительно закивала. — Или еще чего?
— Ну так, по мелочи. — Порогин захлопнул тетрадь.
— Говори свои мелочи. — Дежкина покачала головой.
— Да приходили ко мне вчера домой интересные люди.
— Какие люди? — насторожилась Клавдия.
— Лобцев приходил.
Клавдия прислонилась к стене.
— Как это? Он же в Бутырках…
— Был в Бутырках, а вчера ко мне пришел.
— Интересно.
— Да все чин-чином. Замена меры пресечения на подписку о невыезде.
— Интересно, ах как интересно!
— Деньги предлагал.
— Это понятно. Много? За что?
— Много. За то, чтоб я из дела кое-какие бумажки вынул.
— Какие?
— Какие… Все.
— Ну а ты что?
— И вот я подумал…
— Подумал? Что же ты подумал?
— Да, есть тут над чем подумать, правда, Клавдия Васильевна?
— Да-да… Ну ладно, потом поговорим, сейчас мне к прокурору. Да, будешь возвращаться — купи чего-нибудь пожевать. А то пирожки мы вчера с Ирой все съели, а в столовую сходить сегодня тоже не получится.
— Ага, хорошо, сделаю… — Игорь очень волновался и никак не мог попасть в рукав. — Часика в четыре.
Клавдия дошла до кабинета прокурора. Увидела секретаршу, которая уже склонилась к селектору, чтобы сообщить о Клавином приходе, и вдруг резко развернулась на сто восемьдесят градусов и зашагала обратно в свой кабинет.
— Клавдия Васильевна, вы куда? Малютов ждет! — беспомощно закричала вслед секретарша, но Клавдия даже не обернулась.
10.37
— А Порогина все-таки выгонять не надо, — сказала Дежкина Ирине, когда вернулась в кабинет.
Калашникова вспыхнула. Клавдия заметила это.
— Что тут произошло?
— Я его просто отшила, — еле слышно произнесла Ирина.
— Что, уже клеился? — Дежкина удивленно присвистнула. — Быстро же он.
— Ну не то чтобы напрямую. Но в некотором роде да, клеился.
— В каком это, в некотором?
— Ну, начал мне рассказывать о трудностях работы в прокуратуре, потом поинтересовался моим семейным положением. Причем так ненавязчиво, что я еле сдержалась, чтоб не засмеяться.
— Ну и?…
— А когда узнал, что я замужем и за кем замужем…
— Но ты же не замужем.
— Для него — я многодетная мать. Так вот, он сначала пустился в рассуждения о том, что институт брака вообще потихоньку отмирает, и самые продвинутые люди давно уже это поняли. А потом начал рассуждать о «новых русских». И скольких он уже пересажал, и сколько у него еще на крючке. Ну уж тут я не выдержала.
— Дальше можешь не рассказывать, — усмехнулась Клавдия.
— А, привет, красавицы! — в комнату метеором влетел Левинсон. — Это вам, прелестное созданье! — он вручил не успевшей опомниться Ирине стаканчик пломбира. — А это тебе, богиня. — И у Клавдии в руках оказалось эскимо на палочке.
— Господи, буря и натиск, буря и натиск! — воскликнула Дежкина. — Милый, что с тобой? От каких это щедрот?
— Ох, ну хочется же мне, козлу старому, в вашем цветнике попастись! — Евгений Борисович плюхнулся в кресло. — Клавдия, у меня к тебе серьезный разговор.
— Ну давай, говори. Раз уж уселся, разве тебя выпрешь? — Клавдия развернула эскимо и откусила шоколадной глазури. — Только три слова, а то у меня дел…
— Подождут дела. У меня — дельце и вот какое. Пригласили меня во «Времечко» ночным гостем, и я согласился.
— Поздравляю. Станешь звездой экрана.
— Так вот ведь… Я тут подумал. — Левинсон почесал затылок. — Меня ведь про Макашова обязательно спросят. Я, естественно, озвучу мнение прокурора.
— Ну, правильно. — Дежкина никак не могла понять, к чему он клонит.
— Ну и скажут: «Конечно, ему Макашов не нравится, он ведь Левинсон!»
— Слушай, Жень, кто больший антисемит: он или ты? — рассмеялась Клавдия.
— Смейся, паяц. А мне что делать?
— Откажись. — Клавдия доела эскимо и облизала палочку.
— Пробовал. — Левинсон вздохнул и развел руками. — Поздно. У них уже эфир расписан и заменить некем. Вот я и подумал, может, ты вместо меня сходишь?
— С чего это вдруг? — недоуменно воскликнула она.
— Эх ты… — вздохнул Левинсон. — Я тебя мороженым угощал, а ты…
— Вот, оказывается, зачем ты эскимо притащил! А я-то думаю, с чего это Женя сегодня так расщедрился. Ну вот и скажи мне, как после этого не стать антисемитом?
— Ну я же серьезно, — перебил он ее. — Ну выручи меня, чего тебе стоит.
— Нет, не могу, поговори с кем-нибудь другим.
— Ладно. — Левинсон вздохнул. — Ну тогда хоть чаем напоите.
— Обеденное время еще не пришло, — строго взглянула на часы Ирина. — И вообще, вы нам мешаете работать.
Клавдия от неожиданности чуть не проглотила эскимосную палочку. А Левинсон покорно встал и тихонько вышел за дверь.
— Вот так, — сказала Ирина. — Нас за мороженое не купишь…
Ой, что это, Клавдия Васильевна? Это же дело Лобцева. Вы же его должны были у прокурора оставить? Забыли?
— Нет, не забыла.
14.05
Петя уже ждал Клавдию за углом. Как только она села, молча завел мотор и машина тронулась с места.
За всю дорогу ни он, ни она не проронили ни слова. Давыдов боялся о чем-либо спрашивать, а Клаве просто не хотелось говорить. Ей сейчас больше всего хотелось забиться в какой-нибудь угол, провалиться сквозь землю — только чтобы ее никто не трогал. И почему это именно она обязана? Почему не Давыдов, не дежурный по городу, не участковый, в конце концов.
Они ведь сразу всегда догадываются, по выражению лица. Но все равно надеются, что не так, все равно в глаза заглядывают — «ну вы ведь ошиблись, правда? Ну все ведь нормально…» И как будто ты виновата, что не нормально, что не ошиблись…
— Приехали. — Это было первое слово за всю дорогу.
Клава огляделась по сторонам и только теперь сообразила, что они уже минуты три стоят во дворе.
— Ну пошли. — Она открыла дверцу и вышла на улицу.
Сказать нужно сразу, с порога. Если сразу выложить, легче. Не им, а тебе. Им все равно, сразу ты им скажешь или потопчешься немного. А если сразу не сможешь выпалить, то потом все труднее и труднее.
Дверь открыли быстро, как будто уже ждали.
— Здравствуйте. — Света приветливо улыбнулась. — Проходите. Вы еще что-то спросить хотели?
— Света, я должна вам сказать… — начала было Клава.
— Ой, простите, ради бога, у меня молоко на плите стоит! — воскликнула хозяйка и умчалась на кухню.
Пришлось переступить через порог и войти в дом.
— Ну что? Есть новости? Или вы еще что-то уточнить хотели? — прокричала с кухни хозяйка.
Клава набрала в легкие побольше воздуха, решительным шагом вошла на кухню и медленно, как можно четче выговаривая каждое слово, произнесла:
— Света, Дарья Александровна Редькина, теща вашего мужа, умерла. Ее тело было найдено вчера утром в районе Бутово. Тело сейчас находится в четвертом районном морге. Вы можете забрать его в любое удобное для вас время. Нужно будет там подписать протокол опознания. Вот телефон и адрес морга. — Она положила на стол заранее приготовленную бумажку. — Мне очень жаль…
Света некоторое время молча смотрела на нее. А потом вдруг тихим голосом спросила:
— Что?
Второй раз повторить сил уже не было. Поэтому Клава просто кивнула.
— Спасибо, — вдруг сказала Света и выронила из руки ложку. Ложка звякнула об пол. И как будто по этому сигналу молоко вздулось белой шапкой и полилось через край кастрюльки.
— Если вам понадобится моя помощь, звоните. Телефон Петя знает. — Это был скорее жест вежливости. Клавдия прекрасно знала, что никогда она не позвонит.
А Света все стояла на одном месте, как статуя. Молоко уже давно выбежало и теперь неприятно пахло.
— Простите, но мне пора. — Клава опустила голову и медленно двинулась к выходу.
Лучше не оглядываться. Клавдия, когда уходила из такого вот дома, никогда не могла оглянуться, как будто боялась, что горе прилипнет к ней.
Но в этот раз не выдержала и уже у самого порога обернулась. И взгляд ее упал на дверь в комнату старухи…
14.30
— Клавдия Васильевна, я пирожных купил, эклеров. Любите эклеры?
— Люблю, Игорек, люблю. — На ходу скинув пальто и бросив его на кресло, Клавдия подбежала к сейфу.
Щелкнул замок, и на стол перед Игорем легла папка с отчетом о деле Лобцева.
— Как? — опешил Игорь. — Вы не отдали прокурору?
— Нет, Игорек, теперь я это дело никому не отдам, пока…
— Пока что?
— Ты сейчас быстренько пойдешь в архив и отсканируешь, или как это там называется, каждый листочек, загонишь все это в компьютер, а дискет наделаешь сто штук…
— Сто?
— Ну хотя бы с десяток. Пять прячешь ты, пять — я. Все понял?
— Есть! — почему-то по-военному козырнул Порогин.
Он схватил папку и бросился было уже к двери, когда Клавдия остановила его:
— А что ты там подумал, когда к тебе этот Лобцев приходил?
— Я подумал, что… Ох, противно все это, Клавдия Васильевна.
— Еще как, Игорек, — вздохнула Дежкина. — Ну все, беги, а то прокурор с меня три шкуры спустит.