— Вы голодны?
— Ужасно!
— Если вы очень ослабли, мы сделаем буровую скважину и пришлем вам бульону, но это задержит работу. Лучше потерпите, скорее будете на свободе.
— Потерпим! Торопитесь!
Откачка бадьями тоже не прерывалась ни на минуту, и вода продолжала убывать.
— Крикни им, что вода спадает, — сказал «учитель».
— Знаем. Через ход или через галерею, но мы доберемся до вас очень скоро.
Удары киркой стали ослабевать. Очевидно, готовились пробить отверстие, но боялись обвала, который мог задавить нас или столкнуть в воду.
«Учитель» объяснил, что следовало также опасаться воздушного толчка. Как только отверстие будет пробито, воздух может ворваться наподобие пушечного ядра и все разрушить. Приходилось быть настороже. Сверху от ударов кирки сыпались небольшие куски угля, которые скатывались вниз и падали в воду.
Странное дело: чем больше приближался момент нашего освобождения, тем слабее мы становились. Что касается меня, то я уже не мог больше двигаться и, хотя мне не было холодно, дрожал с головы до ног.
Наконец несколько больших кусков откололось и упало между нами. Вверху забоя образовалось отверстие, и мы были ослеплены ярким светом. Затем сразу же наступил мрак: сильнейший вихрь затушил лампы.
— Не бойтесь, сейчас зажжем свет! Подождите немного.
Ждать, снова ждать!
Но вдруг раздался плеск воды в галерее, и, обернувшись, я увидел свет.
— Мужайтесь, мужайтесь! — кричали нам. К нам подходили со стороны галереи. Впереди всех шел инженер; он первым поднялся в забой, и я очутился у него на руках раньше, чем успел вымолвить слово.
Помощь подоспела вовремя, я уже терял сознание. Однако я еще почувствовал, что меня уносят и завертывают в одеяло. Я закрыл глаза, но яркий дневной свет заставил меня их открыть Мы оказались на воздухе. В тот же миг что-то белое бросилось на меня — это был Капи Одним прыжком он вскочил на руки к инженеру и теперь лизал мне лицо. Затем кто-то взял меня за правую руку и поцеловал.
— Реми! — произнес слабым голосом Маттиа.
Я огляделся вокруг и увидел огромную толпу, которая стояла двумя плотными рядами, образовав посередине проход. Толпа молчала — было приказано не волновать нас криками, но их взволнованный вид и взгляды были красноречивее слов.
Двадцать рук протянулось ко мне, чтобы взять меня, но инженер, счастливый и гордый своим успехом, сам захотел донести меня до конторы, где для нас были приготовлены постели.
Два дня спустя я уже гулял по улицам Варса в сопровождении Маттиа, Алексиса и Капи, и все встречные останавливались, чтобы поглядеть на меня. Некоторые подходили и пожимали мне руку со слезами на глазах. Другие, напротив, отворачивались. Это были те, кто потерял близких. Некоторые с горечью спрашивали себя, почему спасся этот сирота-ребенок, в то время как их отец или сын погибли в шахте. Некоторые приглашали меня обедать или пойти с ними в кафе.
— Расскажи нам все, что испытал, — просили они. Я благодарил их, но не соглашался: мне вовсе не хотелось рассказывать о моих переживаниях равнодушным людям, которые думали заплатить мне за это обедом или кружкой пива. К тому же я предпочитал слушать рассказы Алексиса или Маттиа о том, что происходило наверху, пока мы находились под землей.
— Я никогда не верил тому, что ты умер, — говорил Маттиа — Я был убежден, что утонуть ты не можешь и, если спасательные работы пойдут достаточно быстро, тебя где-нибудь да отыщут. И я спрашивал всех: «Сколько времени можно прожить без еды? Когда выкачают воду? Когда пророют ход?» Но никто не мог мне толком ничего ответить. Когда инженер назвал ваши имена, я упал на землю и заплакал. Кто-то наступил на меня, но я был так счастлив, что почти не почувствовал боли.
То, что Маттиа даже не допускал мысли о моей смерти, наполнило мне душу чувством гордости. Вот как сильно он верил в меня!
ГЛАВА VII. УРОК МУЗЫКИ
Теперь у меня в Варсе появились друзья. События, которые заставляют столько пережить и перестрадать, обычно сближают людей.
Дядя Гаспар и в особенности «учитель» сильно привязались ко мне. Всем хотелось, чтобы я остался жить в Варсе.
— Я найду тебе хорошего забойщика, — говорил дядя Гаспар, — и мы с тобой не расстанемся.
— Хочешь получить место в конторе? — предлагал инженер.
Во время этих разговоров Маттиа был задумчив и очень мрачен. Я неоднократно спрашивал его, в чем дело, но он каждый раз отвечал, что он такой, как всегда.
Только когда я объявил ему о нашем уходе из Варса, он признался в причине своей грусти.
— Значит, ты не собираешься покинуть меня? — воскликнул он.
Вместо ответа я дал ему хорошего тумака — отчасти за то, что он посмел усомниться во мне, отчасти желая скрыть то волнение, которое вызвали в моем сердце его слова. Ведь Маттиа вовсе не был заинтересован в том, что я с ним оставался, — он отлично мог существовать и зарабатывать без меня.
Сказать по правде, он обладал такими огромными способностями, каких у меня не было.
Он гораздо лучше меня играл на всех музыкальных инструментах, пел, танцевал, исполнял различные роли. За тот короткий срок, пока я работал откатчиком, он накопил восемнадцать франков, что было значительной суммой. Сто двадцать восемь франков, которые были у нас, и восемнадцать франков, заработанных Маттиа, составляли уже сто сорок шесть франков. Теперь для покупки коровы не хватало всего нескольких франков.
Хотя я не думал оставаться в Варсе и работать в шахте, мне все-таки было очень грустно покидать Алексиса, дядю Гаспара и «учителя». Но так мне уж было суждено: разлучаться со всеми, кого я любил и кто привязывался ко мне.
И вот с арфой на плече и с мешком за спиной мы с Маттиа снова идем по большим дорогам. Капи очень счастлив и радостно катается в пыли.
Признаюсь, я тоже с удовольствием шагал по твердой дороге, которая звучала совсем иначе, нежели топкая почва рудника. Какое чудесное солнце, какие красивые деревья!
Перед уходом мы с Маттиа долго обсуждали маршрут.
В то время, когда я работал откатчиком, Маттиа встретился с одним вожаком медведя, который возвращался с курортов. По его словам, там можно было недурно заработать. Маттиа очень хотелось заработать побольше денег. Ведь тогда мы сможем купить самую лучшую корову, и матушка Барберен будет очень довольна.
И мы решили идти в Шаванон через Клермон.
По пути из Парижа в Варс я начал заниматься с Маттиа. Я выучил его читать и дал ему некоторое понятие о музыке. По дороге из Варса в Клермон мы продолжали наши уроки.
Был ли я плохим учителем, что вполне возможно; был ли Маттиа плохим учеником, что также возможно, но чтение давалось ему с большим трудом. Маттиа вычитывал в книге всевозможные фантастические вещи, делавшие честь его воображению, но отнюдь не его вниманию.
Тогда, теряя терпение, я со злостью кричал, что у него деревянная башка. Он не обижался и, глядя на меня своими большими ласковыми глазами, с улыбкой говорил:
— Правда, моя башка чувствительна только тогда, когда по ней колотят. Гарафоли был неглуп, он это сразу заметил.
Невозможно было сердиться, когда он так отвечал. Я начинал смеяться, и мы снова принимались за урок.
Но с музыкой дело обстояло совсем иначе. Здесь Маттиа с самого начала делал такие удивительные и необычайные успехи, что очень скоро начал ставить меня в тупик своими вопросами.
Признаюсь, это меня и задевало и огорчало. Я принимал всерьез свою роль учителя и считал унизительным, что Маттиа обращался ко мне с бесконечными вопросами, на которые я не мог ответить. Не умея дать ему толкового разъяснения, я нетерпеливо отвечал:
— Это потому, что так должно быть. Таковы правила. Не в характере Маттиа было восставать против правил. Но когда я ему это говорил, он смотрел на меня, открыв рот и вытаращив глаза, и я чувствовал себя очень смущенным.
Через три дня после того, как мы ушли из Варса, он задал мне один из подобных вопросов. Вместо того чтобы просто сознаться, что я этого не знаю, я заявил: «Потому что это так». Тогда он принял озабоченный вид и в продолжение целого часа молчал, что для него являлось делом необыкновенным, так как он любил поболтать и посмеяться. Я стал приставать к нему, и он наконец заговорил:
— Конечно, ты хороший учитель, и я уверен, что никто бы не мог объяснить мне лучше тебя все то, что я знаю, но все же… — Он запнулся.
— Что — все же?
— Все же, вероятно, есть вещи, которых ты не знаешь. Ведь это бывает и с самыми учеными людьми, не правда ли? Я думаю, мы должны купить себе книжку, конечно, недорогую, в которой будут изложены основные правила музыки.
— Давай купим.
— Я так и думал, что ты со мной согласишься. В конце концов, ты не можешь знать всего, что есть в книгах, да ты ведь и не учился по книгам.
— Хороший учитель лучше самой хорошей книги.
— То, что ты сейчас сказал, наводит меня на одну мысль. Если ты не возражаешь, я хочу взять урок у настоящего учителя, — только один урок. Пусть он мне объяснит все то, чего я не знаю.
— Почему же ты не взял урока у настоящего учителя, когда был один?
— Потому что настоящим учителям надо платить, а я не хотел тратить твои деньги.
И хотя я был уязвлен словами Маттиа о «настоящем учителе», его последние слова меня очень тронули.
— Напрасно, — сказал я ему. — Деньги у нас общие, и ты зарабатываешь не меньше, чем я. А потому возьми столько уроков, сколько тебе нужно.
Затем я мужественно признался в своем невежестве.
— Таким образом и я тоже смогу научиться тому, чего не знаю.
Учителя, настоящего учителя, который был нам нужен, не простого деревенского музыканта, а артиста, мы могли найти только в большом городе. По карте я узнал, что самым замечательным городом на нашем пути будет Мант.
В Манте мы решили позволить себе этот большой расход и взять урок музыки. Я хотел как можно скорее доставить удовольствие Маттиа.
Пройдя через Межеанское плоскогорье, вероятно самую печальную местность на всем свете, где нет ни лесов, ни рек, ни обработанных полей, ни деревень, ни жителей, а только огромные и мрачные пустыри, мы наконец пришли в Мант.